От Селининых слов и мне стало не по себе. Сестрица-то моя не из пугливых, от собственной тени шарахаться не станет. Однако явная паника в ее глазах заставила меня поверить сказанному.
* * *
Рассказы Селины наделали такого переполоха в обществе, что отец, хоть и приветствовавший наплыв клиентов в лавке, вынужден был скрываться временным бегством. «Меня нет,» – зловеще шептал он и пытался укрыться в кабинете, пока я или Катерина не выпроваживали очередную партию любопытных обывателей, решивших уточнить все, как было. Так сказать, из первых рук. В лавке было не протолкнуться, утешало только то, что она стала такой популярной. А популярность, что ни говори, в любом ремесле – вещь полезная.
Но, по правде сказать, большая часть почтенной публики, в основном мужского пола в возрасте до тридцати лет, вовсе не жаждала увидеть уважаемого господина Градиана Таурига. Она приходила лицезреть его очаровательную дочку Селину.
Селина могла быть довольна. Она и раньше не страдала отсутствием внимания, теперь же она просто купалась в нем, являя свою прелестную персону миру только тогда, когда сама этого хотела. Я подозревала, что это ее месть Патрику, который уже не знал, в какую сторону бросаться.
Однако отцу пришлось все же выйти на публику.
Городской голова был бледен пуще прежнего и даже мелко дрожал, то ли от страха, то ли от гнева. И при всем этом сохранил крепость духа и несомненную твердость взгляда, отчего набившиеся в лавку горожане оторопели и потихоньку отодвинулись в сторонку. Кто-то выскочил наружу, кто-то вжался в стенку, а кто-то сделал вид, что внимательно рассматривает выставленные образцы шитья. Но никто из них не сомневался – пахнет жареным.
Однако барон Хэмма Нортон не дал им повода что-либо разнюхать. Твердым шагом он невозмутимо последовал за Градианом в кабинет, где просто обессиленно упал в кресло, пока хозяин плотно закрывал дверь, но этого уже никто не видел.
Минут через пять озабоченный хозяин выскочил из кабинета, поймал пробегавшего мимо слугу и послал его за Селиной.
Девушка пробыла в кабинете минут десять.
Градоначальник оставался еще минут пять, а после вышел, твердо и спокойно проследовал обратно через лавку, сел в коляску и уехал.
Этих двадцати минут хватило, чтобы отец заперся в кабинете до вечера, отказываясь видеть кого-либо и разговаривать с кем-либо.
И только поздно вечером, когда лавка и мастерская совсем опустели, отец позвал меня к себе.
– Ты уже знаешь, что я хочу сказать тебе, девочка, – печально сказал он, не то утвердительно, не то вопросительно. Его глаза подозрительно быстро моргали, а руки теребили неожиданный для него платочек, подскакивая на солидном брюшке.
– Но почему, почему я должна туда ехать? – возмутилась я со страхом. – Ты же слышал, что случилось с Селиной?
– Она все наврала. Граф отправил ее обратно, а она сказала, что сбежала. Селина вела себя неправильно. А тебе нечего бояться, Кэсси. Ты девушка благоразумная, у тебя все получится, – отец был непривычно мягок и, похоже, забыл, что я не маленькая девочка.
– Они что, пригрозили тебе? – внезапно догадалась я.
Отец тяжело вздохнул, но все же ответил:
– Барон Хэмма сказал, что приложит все силы, чтобы вывести Селину на чистую воду. Она ведь опорочила вроде как честного человека. Сделает так, что ни одна семья в городе нас не примет. Что ни один приличный клиент не войдет в нашу лавку. Да мало ли что может сделать облеченный такой властью человек? А если ты поедешь в замок и не сбежишь, то и он дело замнет. Не хочет голова ссориться с графом, очень не хочет.
«И очень боится его,» – мстительно подумалось мне. Уж я-то точно боялась. Чем больше я слышала об этом таинственном графе, тем гадостнее мне становилось. Уж больно длинные у него руки, если, не выходя из своего далекого замка, он может запросто растоптать не угодных ему. А что будет со мной, если, по рассказам Селины, даже на крик никто не придет? Разбирайся потом. И кто, собственно, с кем разбираться будет? Разве кто пойдет против графа? Я покрывалась холодным потом, живописно рисуя картины своего мученического пребывания в замке, и умоляющими глазами смотрела на отца. Говорить мне было нечего.
– Эх, – внезапно отчаянно решился отец, – была не была. Не беда, девочка. Продадим лавку, мастерскую, дом, подадимся в другой город. Везде люди живут, везде золотошвейки нужны.
Вот-вот, везде нужны, даже в замках колдунов. И все-таки, зачем я ему понадобилась? А вслух спросила:
– Да кто у нас купит? За бесценок же продадим.
– Ну и пусть. Только не отдам я тебя никакому колдуну! – и поцеловал меня в лоб. На нос мне капнула нечаянная слеза. – Иди, девочка. И не печалься. Выдержим.
* * *
Свежесть напоенного росой воздуха, оглушительный писк носящихся в воздухе ласточек, манящий аромат первых ранних булочек, шуршание метлы дворника и даже легкая перебранка молочника, застрявшего со своей тележкой, с мясником, спешащим со свежей вырезкой на Верхнюю площадь к дому градоначальника, – что может быть лучше жизнерадостного летнего утра?
Я с грустью оглянулась на родной дом, улыбавшийся мне всеми своими распахнутыми окнами и длинными цветущими гирляндами, украшающими карнизы, поправила сумку, переброшенную за спину, тяжело вздохнула и отправилась в путь. Ни заложить коляску, ни просто оседлать лошадь я не рискнула, во-первых, потому, что наша единственная коляска требовала починки и нынче стояла в печали в углу, а во-вторых, я просто этого не умею. Да и верхом я ездить могу примерно так же, как корова кататься на коньках, с той только разницей, что корове падать ниже. Просить слуг не хотелось: отец, узнав, явно устроит им взбучку. А вот пешком, даже миль десять (я явно с ума сошла!), это – пожалуйста. С передышкой, потихоньку, глядишь, и дойду. Когда меня хватятся, я уже далеко буду. А вот если буду ждать, пока градоначальник пришлет эскорт (да и пришлет ли после селининой выходки?), отец найдет мотивы, чтобы убедить меня остаться. А мне бы не хотелось быть убежденной – ни к чему это.
Город потихоньку просыпался. Чистенький, умытый, радостный, он встречал новый день игривым котенком, и мне, несмотря на все, что могло ожидать впереди, было удивительно спокойно. Я улыбнулась обсыпанному мукой старому булочнику, выглянувшему на минутку из окна поприветствовать меня, перебросилась парой слов с проходившим мимо знакомым учеником шляпника, помахала рукой толстушке-кухарке из дома напротив. Это был мой мир, в котором я прожила всю свою жизнь, мир, который я знала изнутри и очень хорошо. Меня окружали знакомые с детства люди, я знала их привычки, вкусы и слабости, я была среди них своей.
Так куда же и зачем я иду?
Размеренно цокая по брусчатке крепкими каблучками башмаков, я перешла мост и пошла вдоль реки, оставляя по правую руку Нижний город. У караулки я приветственно помахала рукой улыбаимся городским стражам, отчаянно скучавшим у внушительной будки, разукрашенной в цвета Кермиса, и тут с ужасом поняла, что город закончился. Все закончилось. Привычная жизнь, привычные люди, привычные обстоятельства. Теперь мне придется узнать, как можно жить иначе. Впрочем, не навсегда же?
Солнце поднималось выше, и под его лучами неумолимо исчезали последние капельки росы, приветственно сверкавшие в траве. Хорошо наезженная дорога, которой обычно пользовались все путники, спешащие на север, сегодня была удивительно пуста. Встретились мне несколько повозок, груженных какими-то корзинами, только ехали они в город. По правде говоря, я надеялась на обычных в это время попутчиков, но их не было. Что ж, не беда. По правую сторону вдалеке уже виднеется густой темный лес, там и покину я этот приветливый тракт, свернув на боковую дорогу, ведущую к самому замку.
Я еще была полна утренней радости, но страх перед будущим постепенно заявлял свои права на мое спокойствие. Куда и зачем я иду? Что со мной будет?
Я иду потому, что иначе и быть не может. Так и незачем об этом думать, и я раздраженно отмахнулась от назойливых мыслей. А страх… Страх всегда сопровождает то, что нам неизвестно.
Хорошо вокруг, дышится легко, идется легко… Так я дошла до леса. Треть пути, пожалуй, пройдена. Я присела на обочине, разминая не приученные к длительной ходьбе ноги и обмахиваясь пестрой косынкой. Парило, и это было странно. Солнце поднялось довольно высоко, а в небе по-прежнему не было ни облачка. Кругом кипела яркая жизнь, такая обычная в начале лета. Порхали бабочки, настырно жужжали жуки, стрекотали кузнечики, проносились птицы. Я так увлеченно рассматривала великолепие скромного земляничного листа, что не сразу услышала топот копыт, а услышав, вскочила, чтобы оказаться нос к носу с тремя всадниками, которые резко остановили лошадей и удивленно поглядели на меня.
– Привет, – мило улыбнулась я, лихорадочно переводя взгляд с лица на лицо, чтобы понять, наконец, кто это такие и грозит ли мне опасность. Темно-зеленые ладные мундиры с желтыми позументами, военная выправка, пистоли на боку, суровый взгляд, такой не характерный для легкомысленной летней конной прогулки по воздуху. Путнички-то явно при исполнении, и у меня отлегло от сердца – не разбойники. Изумрудная серьга в ухе одного из них вызвала смутные подозрения, но всадник догадался первым:
– Неужто Кассандра Тауриг?
– Ага, – развела я руками.
– Пешком? – с подозрением спросил он.
– Так день хороший, отчего ж не прогуляться, – смотрела я на него совершенно невинными глазами.
– А вещи?
– Учусь довольствоваться малым, – радостно ответила я, выразительно похлопывая по тощему заплечному мешку. Вообще-то причина была более прозаична: я не была уверена, что смогу нести тяжелую сумку так далеко, поэтому пришлось – с тяжелым вздохом – от многого отказаться.
– У вас в семействе все такие? – пробурчал он, спешиваясь.
– Какие «такие»? – невинно спросила я.
– Ягненочки! – нелюбезно рявкнул он. – Чует мое сердце, добром это не кончится.
Я как-то сразу пригорюнилась. Слышала я, ягненочков-то в жертву приносили. Только вот раньше это было или и сейчас это случается, я не знала. Похоже, узнать придется. Все мои страхи подскочили к горлу вместе с сердцем и намертво застряли там.
– Ну что ж, Кассандра Тауриг, милости прошу, – он показал рукой на седло позади одного из своих людей. Сопротивляться почему-то мне расхотелось. Я вправду была напугана и думала только о том, где найти силы, чтобы скрыть это.
…Серая громада крепости выросла посреди внезапно расступившегося леса и буквально ошеломила меня. Мужчина в мрачном темно-зеленом мундире, позади которого я сидела на лошади, почувствовал, как я дернулась, и обернулся посмотреть, что случилось. Увидев широко раскрытые глаза и разинутый рот, он просто глупо хихикнул.
– Это Самсод, Кассандра Тауриг, – звучно пояснил ехавший спереди Логан, мужчина с изумрудной серьгой, – что означает «ореховый палец».
– Почему «ореховый палец»? – удивилась я.
– Это ты у своих соотечественников спроси – они называли. Может, потому что чуть дальше у подножия холма стоит ореховая роща. Правда, от деревьев мало что сейчас осталось.
– Их вырубили? – сразу же рассердилась я.
– Они состарились, – ехидно пояснил Логан и привычно дал знак своим людям, следовавшим за ним.
Мы подъехали к длинному, неширокому, но внушительному мосту через ров, слегка заполненный водой. А дальше возвышалось самое грандиозное сооружение, которое я когда-либо видела. Впрочем, следовало учесть, что видела я мало, поскольку самым далеким моим путешествием был соседний город, не многим отличавшийся от нашего Кермиса.
Крепость располагалась на возвышении на небольшом острове, образованном углубленным и расширенным руслом небольшого ручья, исток которого начинался где-то внутри замка.
Из-за слишком засушливого лета ручей здорово обмелел, во рве, окружающем остров, воды осталось мало – курам по колено, но это никак не умаляло внушительности самой крепости.
Когда-то ее толстые непритязательные стены и башни строго следовали своему единственному предназначению – защищать. Но постепенно, от поколения к поколению, к этому прибавлялось и «восхищать», и «подавлять», и «презирать». Небольшой донжон внутри крепостной стены давно потерялся в обилии пристроек, лепившихся год от года друг к другу, отчего замок вышел за пределы первоначальной крепостной стены и повис над водой. Остров расширили, на восточной его стороне разбили сад с прудом, на северной притулился крохотный поселок людей, испокон веков обслуживающих замок. Сама же крепость изменилась до неузнаваемости, обретя помимо основного здания с несколькими боковыми пристройками множество изящных деталей: аккуратных двориков с открытыми галереями и бассейнами, лестниц и переходов.
Но мне об этом было неизвестно, и я могла лишь восхищенно взирать на настоящую крепостную стену с бойницами, только с этой, западной, стороны сохранившуюся в первозданном виде, но главное – на вздымающуюся за ней неровными ступенями, башнями и башенками громаду самого замка, украшенного обильным каменным декором. Неужто здесь живет всего один человек? Да здесь же полгорода поместится!
Проехав главные ворота с угрожающе нависшими цепями, миновав широкий проход в надвратной башне, мы проехали во внутренний двор, большой, но совершенно пустынный, если не считать двух стражей, с любопытством рассматривавших меня, пока Логан на них не прикрикнул, да конюха, выскочившего забрать лошадей.
– Идем, – буркнул Логан, жестом приглашая меня за собой.
Мы прошли по пустому двору, гулко отражавшему звуки наших шагов, и вошли в незаметную боковую дверь, откуда попали в широкий коридор, заставленный вдоль стен комодами и полками. То был черный ход для слуг, и из него вели по меньшей мере еще два коридора и две лестницы: слева – вниз и справа – вверх.
Мы поднялись по неудобной крутой лестнице, завинчивающейся спиралью наверх. Потом опять был какой-то коридор, темный и узкий, в стенах которого виднелись крохотные ставни, скрывающие, надо полагать, окна во двор. По правую руку мы миновали две двери – не похоже было, что ими недавно пользовались, – ведущие, как я могла предположить, в некие комнаты. На полу различалась едва заметная в тусклом свете свечи дорожка, прямо-таки колея, вытертая бесчисленным количеством ног… С каждым шагом отчаяние все больше овладевало мной. Это не замок, это рухлядь какая-то. А с виду вроде ничего… Кому нужно в этой развалюхе золотое шитье?
Логан привел меня в небольшую комнату и я впервые воспряла духом. Комната была довольно просторной, чистой, а главное – светлой. Два вполне привычных окна выходили на юг, и теперь солнечный свет, льющийся сквозь них, ложился яркими желтыми ромбами на каменном полу.
В комнате был стол, стул, настольная лампа, стеллаж, придвинутые к стене большие квадратные пяльцы, кресло у закрытого экраном камина и больше ничего. Зато была еще одна дверь, которую Логан распахнул и со скукой в голосе заявил:
– Спальня.
Это удивило: после темных коридоров я не ожидала стольких удобств. В спальне была кровать, неизменный камин, вешалка в углу и умывальные принадлежности. И крепкий запор на двери.
Я удовлетворенно кивнула. Итак, пришло время задавать вопросы.
– Когда я увижу… графа Ноилина? – задала я самый животрепещущий из них. – Что я должна делать?
– Все узнаешь. В свое время. И лучше будет, если ты не станешь выяснять это самостоятельно.