Втыкаю в правую ладонь. Ту, что уже покрыта шрамами.
На тарелку брызжет кровь, смешиваясь с соевым соусом. Я смотрю девушке в лицо и вижу череп. Оскаленный в страшной улыбке череп, с упоением затягивающийся сигаретой.
– Что вы такое… – из последних сил хриплю я. – Что, чёрт возьми, вы такое?..
Она переводит на меня взгляд. Зрачков нет – они заполнены тёмной бездной.
– Удивительный вопрос, – выдыхает она дым. – Неужели вы ещё не догадались?
Часть вторая
Чёрное солнце
Rammstein, «Sonne»Все ждут света – бояться не надо.Солнце светит в глаза – его право.Сегодня ночью ему не зайти –Мир тайно считает до десяти…
Глава 1
Сеппуку
(Отель «Сакура», полулюкс, номер 298)
…«Я пишу это письмо, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Мое имя – Ямамура Онода, я майор генерального штаба Ниппон коку, по совместительству – представитель торговой фирмы «Касио» в рейхскомиссариате Москау. Я нижайше приношу извинения всем, кто пострадал из-за моих ужаснейших ошибок, послуживших срыву операции «Юкио Сэки»[29]. Да, это не кто иной, как ваш недостойный слуга, предложил в качестве токкотая[30] кандидатуру ассистента военного переводчика Киёси Итиро, моего давнего сослуживца на Карафуто. Я ввёл себя в опасное заблуждение: престарелый пенсионер Итиро представлялся мне идеальным вариантом. Он страдал от раковой опухоли мозга и посему легко согласился стать исполнителем задания – при условии выплаты «Микадо-банком» двух миллионов иен его детям. Жена токкотая, Садако, выразила желание умереть вместе с мужем. Я, высоко оценив её настрой, дал согласие – семья японцев-туристов вызовет у объекта минимум подозрений. Наши лучшие специалисты в Токио изготовили взрывное устройство – так, чтобы оно выглядело любительской конструкцией, собранной по чертежу анархистов из сети Сёгунэ. После нескольких репетиций Итиро-сан записал видеообращение, где ровным голосом признавался в сочувствии движению шварцкопфов и Большевистской партии Ниппона. 12 декабря 23 года эры Хэйсэй[31] (да длится она вечно!) императорская комендатура Гонконга обеспечила посадку супругов Итиро без досмотра на борт самолёта «юнкерс-564», выполнявшего рейс до Москау. Как обычно, мы не имели описания внешности объекта, но разведка гарантировала его присутствие. Жена токкотая, следуя моей инструкции, собиралась привести бомбу в действие на подлёте к аэропорту Москау. По словам Садако-сан, она включила детонатор, спрятанный в дамской сумочке, – однако взрыва почему-то не произошло. Женщина сказала правду. Уже после беседы с её мужем я осмотрел детонатор и выяснил – он сломан, причём намеренно. У меня нет сомнений, Итиро-сан таким образом спас жизнь жене – не желая, чтобы она умерла вместе с ним. Глупо. Он упустил шанс выполнить задание, а его семья лишилась денег.
Впоследствии он сожалел о своём поступке.
…Испытывая горечь упомянутой неудачи, прошу отметить: позже Итиро-сан сделал всё возможное, дабы исправить отвратительные последствия порчи детонатора и восстановить свою честь. Только благодаря ему мы обрели детальное описание внешности объекта, – Итиро-сан видел, как штурмбаннфюрера с почётом встречали на трапе и сажали в лимузин. Сняв квартиру, самурай подошёл к заданию со всей ответственностью. Получая от меня оперативную информацию, он следовал за своей целью в Москау, чтобы подойти к объекту на максимально близкое расстояние. После звонка нашего «крота» в гестапо старик прибыл в магазин «Бухенрай» и караулил цель в торговом зале вплоть до закрытия. Вечером он клялся богом Сусаноо: объект так и не появился. Прибавьте ещё один мой провал! Опасаясь разглашения тайны, я не посвятил Итиро-сан в особенности поведения Павла Локтева.
Это повлияло на всё остальное.
Сегодня Итиро-сан безропотно нажал на кнопку нового детонатора и отправился к ногам богини Аматэрасу, восхваляя величие микадо. Он привёл в действие взрывное устройство у входа в массажный центр «Эбицу», находясь рядом с личностью, как две капли воды похожей на объект. Погибло семь человек, включая самого токкотая. Предполагаю, опухоль лишила Итиро-сан возможности нормально мыслить, иначе он задался бы вопросом, почему Локтев дежурит у автостоянки в форме оберефрейтора охраны? Так или иначе, наша главная цель не пострадала, в лучшем случае – получила пару царапин.
Я полностью беру вину за крах моей стратегии. Долгие годы жизни в Руссланде пропитали моё сердце гнилью необязательств и бездумий. Я не предусмотрел вариант, что «юнкерс» НЕ БУДЕТ взорван. План был расписан мною по пунктам, и я упился нежностью лепестков своих мыслей. Взрыв самолёта – теракт больного раком, фанатика-одиночки, на старости лет одурманенного большевистскими идеями. Видеозапись с признанием Оноды-сан укрепила бы мнение гестапо, что гибель их спецагента в авиакатастрофе – трагическая случайность. Мы охотно подбросили бы и другие доказательства, отведя подозрения от разведки Ниппон коку. План был идеален, и в этом таилась его главная опасность. Я не продумал, как действовать, если что-то пойдёт не так. Верный исполнитель, который не колеблется умереть. Замкнутое пространство «юнкерса». Шикарная легенда и видеопризнание. Что может быть лучше? Впервые за многие годы я ласкаю взглядом самурайский меч. Мне почти невозможно себя простить.
…Я возглавляю резидентуру в Москау десять лет подряд. Мне платят двойное жалованье – за сложность работы. Москау действительно страшное место: ты никогда не обретёшь спокойствие. Поверьте, я отрабатываю свои деньги до последнего рина – в то время как мои коллеги расслабленно дремлют в шезлонге на Соломоновых островах или у пляжа Нгапали в Бирме, отпив коктейля со сливовым виски. Я бы охотно поменялся с ними местами. Не только с «азиатами», но и с теми, кто несёт службу в офисах Европы.
Уважаемые коллеги нервно меня поправят – там опасно, ведь Сопротивление до сих пор существует в Нидерландах, Дании и Норвегии. Да, действительно существует… такое же, как и в сороковых годах. Опереточное, позёрское, декоративное. Группа юнцов в масках, задыхаясь от собственной смелости, срывает флаг империи со скульптуры Русалочки в Копенгагене или расписывает краской из баллончиков памятник фюреру. Вселенский скандал, газеты разрывают сердце обывателя заголовками, ТВ скорбно предрекает эру терроризма. Законодатель Сопротивления – мода. В Европе модно быть революционером, борцом с системой: граждане любят размещать в Сети запретные книги и сочинять песни, призывающие к борьбе. Но что дальше? Юнцов ловит гестапо, они сдают всех приятелей, а после горестно каются на ТВ, объясняя свои акции побочными эффектами от приёма наркотиков. Сопротивление в Западной Европе законсервировалось внутри Сёгунэ. Слишком мало арийцев желают рискнуть своим благополучием. После Двадцатилетней Войны китайские рабы подняли города западных рейхскомиссариатов из руин, произошёл экономический бум, сытная жизнь проистекла сыром и колбасой.
Черчилль в своё время обещал, что если немцы вторгнутся в Британию, его страна будет воевать до последнего англичанина. И что мы видим? Странные акции, на местном языке – «флэш-мобы»: молодёжь выкладывает из огоньков свечей у Гросс Бена фразу FUCK NAZI, страшно гордясь собой. Но разве режим свергают свечами? Не работа – мечта.
Однако Империя восходящего солнца послала меня сюда, в центр болот и мрачных башен, Москау. Тут – ДРУГОЕ. Одни руссландцы ненавидят немцев как оккупантов, другие – приветствуют как гарантов европейской цивилизации. Зато Ниппон коку не любят все сразу. Вы не поверите моим словам, но в этой стране публика восторгается японской живописью, обожает японскую кухню, ценит японскую культуру… и презирает самих японцев. Я давно привык трижды в день проверять автомобиль, не прилепил ли сторонний «доброжелатель» на днище магнитную мину? Лосося я ем в проверенных ресторанах, дабы избежать отравления. Услаждаю свой слух вечерними стихами только с японскими девушками, обученными чайной церемонии в Институте гейш Киото. Каждый день я на острие меча плыву между Сциллой и Харибдой. Партизаны охотятся за мной как за союзником Великогермании. Сторонники рейха, не любящие азиатов, без сомнений подарят мне пулю между глаз, рискни я ближе к ночи проехаться в метро. Богиня Аматэрасу, как же тут сложно.
…Одно время я писал стихи, тщательно рисуя иероглифы на рисовой бумаге. Теперь забросил, не сочиняется. Москау проникает в тебя, как ленточный паразит, разрушает изнутри. Ты впитываешь местные мысли и образ жизни, сам того не ожидая. Я совсем обрусел. Я могу даже рыбу фугу запить спиртом – и, кстати, так она лучше идёт.
Я понимаю, что вы ждёте в конце моего письма.
Простите. Но именно по причине долгой жизни в Руссланде я не стану проводить обряд сеппуку, хотя о нём стонет моя честь самурая, а катана сама просится, чтобы её вынули из ножен. Я отлично понимаю, отыскать Павла Локтева сейчас будет трудно… В первую очередь потому, что он знает – за ним охотятся. Я не ищу оправданий, но хочу заверить, я быстро принял нужные меры. Садако больше ничего не скажет, об этом позаботились через полчаса после активации бомбы. Её не найдут, тело кремировано. Мы загодя сделали новую видеозапись с Итиро-сан, без слов о самолёте, сейчас она заливается в Сёгунэ. Главное – не испортить отношений. Третий рейх и Ниппон коку – большие друзья. Как же плохо, когда нет врагов! Шпионить против друзей становится печальной необходимостью. На карту поставлено слишком многое: успеха мероприятия ждут мои друзья в Токио. Попытки устранить Локтева мы предпринимали и раньше, очень аккуратно, однако безуспешно. Авиакатастрофа была бы идеальным вариантом. К сожалению, из-за сентиментальности Итиро-сан план сорвался. Но теперь за дело берусь я. Офис «Касио» в Москау закрывается. Я сам выйду на след Локтева.
Ямамура Онода, майор генерального штаба Ниппон коку».
Глава 2
Рай
(гостиница «Гели Раубаль», проспект Расы Господ)
Первое, что выплывает из мрака воспоминаний, – подвал. В раю туда отправляли провинившихся, в качестве наказания. Стерильное помещение, никаких крыс или тараканов, но всё равно – очень страшно. Часами сидишь в кромешной тьме, и волей-неволей возникает смутное чувство: тут наверняка КТО-ТО есть. Ты хочешь протянуть руку и потрогать ЭТО САМОЕ, но боишься, ОНО же отгрызёт тебе пальцы. Ему тоже пришлось посидеть в подвале – один раз три часа, другой – пять. Во время «тихого часа» дети постарше рассказывали страшилки: некоего мальчика забыли в подвале на пару ночей, он ослеп и сошёл с ума. Такого не забудешь – как с болью, мучительно привыкали к дневному свету глаза, когда райские служители отпирали подвальную дверь с чёрным треугольником и двумя молниями. Эмблема рая. Медсёстры-воспитательницы носили такие же на отворотах халатов, сверкавших белизной. Стерильные девушки, словно одинаковые клоны из инкубатора. Они напоминали коровниц на ферме, и, вероятно, это самое точное сравнение – детей здесь выращивали, как племенной скот. Шеренги послушных мальчиков и девочек – рыжих, светленьких, блондинчиков, с соломенными волосами, одетых в коричневые штанишки, рубашки и платьица с неизменным треугольником на рукаве. Ни одной улыбки, не слышно смеха: только чёткие приказы воспитателей. Им говорили – это не плен, не лишение свободы. Сюда попадают избранные, лучшие из лучших. Их не похитили, а оказали великую честь, поместив в рай. Уже покинув райские кущи, он встречал офисы с треугольником на двери во всех городах Европы. Самый крупный, с бассейном и яблоневым садом, в центре Москау, в двух шагах от станции метро «Великая Германия». Спеша по делам, он часто проходил мимо, с любопытством заглядывал в окна, но не решался зайти. К чему? Там вряд ли что-то изменилось. Наверняка по коридорам шагают всё те же медсёстры и похожие друг на друга дети, хранит бдительность охрана в чёрной форме, – рай находился под патронажем СС. Правда, сейчас другие правила. Без согласия семьи ребёнка в рай не забирают, да и сами родители должны представить анализы крови и справку из расового отдела о чисто арийском происхождении. Кем были его отец и мать? Он редко думал на эту тему. Тест ДНК в лаборатории гестапо десять лет назад подтвердил: в его венах течёт славянская кровь. Руссландцы либо словаки, а может быть, чехи или болгары. Он не знал своего настоящего имени – обитателям рая сразу по прибытии его меняли вместе с фамилией.
Потом он сменил много имён. Примерно сотню.
Рай душил правильностью, забивался в рот, как вата, слепил стерильностью крашеных стен. Строго калорийное питание, классическая музыка, конкурсы «Нарисуй фюрера», уроки «арийского воспитания» – человек с чистой кровью с пелёнок обязан знать про своё отличие от унтерменшей. Учёба занимала восемь часов в день. Главная задача рая – внедрение в голову нужных мыслей. Медсестра Берта Людинксгаузен, сухопарая уроженка Гессена (о, как они мучились, выговаривая её фамилию), водила их гулять по улицам Москау, где вовсю гремели стройки – ныне покойный обер-комендант сотнями изничтожал старые здания и воздвигал новые «в соответствии с тевтонским духом». Занятия физкультурой проходили в спортивном центре «Триумф» – его отгрохали на месте снесённой в 1945 году усадьбы Коломенское. Берта, у которой были ответы на все вопросы, лающим голосом объяснила, что усадьбу сочли «аляповатой гнусностью славянской архитектуры». Водя детей гуськом по набережной реки Москау, медсестра не забывала, тыкая пальцем, указать – в 1931 году большевики разрушили белоснежный храм Спасителя и начали возводить другую «аляповатую гнусность», Дворец Советов. Правда, Берта не сообщала, что в начале войны по приказу руководства рейха взорвали Успенский собор в Киеве и Софийский собор в Новгороде. Это сейчас Великогермания и Руссланд – братья навек, а тогда славянам не собирались оставлять детали их истории.
Стук в дверь. Сначала слабый, затем сильнее.
… – Паша, т-твою м-мать! От-ткрой м-не! Уснул ты ттам, чт-то ли?
Павел вскочил. Стул опрокинулся, на ковёр мягко, боком упала чашка с недопитым чаем. Точно… Задремал, и ему опять приснился рай. Сколько лет прошло, не выбросишь из головы: он почти каждую ночь возвращается туда, бродит по коридорам, посреди белых стен и одинаковых бледных лиц. Накинув гостиничный халат, Павел подошёл к двери и повернул ключ в замке. На пороге, мрачнее тучи, замер оберштурмфюрер Карасик. Щёки и лоб здоровяка-учёного были залеплены пластырями. Врачи насчитали на его лице двенадцать порезов от разлетевшегося при взрыве стекла, на долю Павла досталось не меньше. Да, есть в жизни такая простая вещь, как фраза «дуракам везёт». Приведи токкотай бомбу в действие чуть позже, их соскребали бы с асфальта.
– З-завид-дую, – сказал Жан-Пьер, глядя на Павла. – Б-быстро т-ты вос-ст-тановился.
Тот цинично усмехнулся – на его гладкой коже не было ни царапины.
– Тебе виски или джин? Не стесняйся, из Гонконга привёз японский.
– Д-давай в‑вискаря. Д-давно не пил с-сливов-вого. Охооота весь д-день б-бухать.
Он выпил стакан залпом, безбожно клацая по стеклу зубами.
– Садись, – предложил Павел, запахиваясь в халат. – Пожрать закажем?
– Kein problem[32], – согласился Жан-Пьер. – Если честно, живот с голодухи свело.
Позвонив в ресторан, Павел, не интересуясь меню, заказал айсбайн. Баварская кухня работала в каждом арпите, «заведении арийского питания», а блюда из свинины по закону подавались круглосуточно, даже в Великогерманске – бывшем Урюпинске.
– Старуху нашли? – без надежды спросил он, положив трубку.
– Издеваешься? – буркнул Жан-Пьер. – Следователи вскрыли полы, простукали стены на съёмной квартире твоего японца – ни единого следа, хоть шаром покати. Тут две версии. Либо бабка смылась – либо, жри меня ведьмы в Железном Лесу, некие умники забрали её раньше нас. На Сёгунэ с полчаса назад залили видео: японский дедушка на ломаном руссландском берёт на себя ответственность за теракт и славит отряды «лесных братьев».