Павел подошёл к окну, заложил руки за спину и похрустел пальцами.
– Никакой он не большевик, здесь обычная подстава, – сказал он. – Сволочь буду – это японская разведка. Они бы давно сервировали мной яму в земле, а в качестве соуса к основному блюду залили сверху бетон, если бы не одна моя особенность. Я много раз выполнял на территории Ниппон коку заказы гестапо, взять хотя бы прошлый год. Помнишь? В Маниле, в небоскрёбе «Солнце», пришлось зарезать курьера генштаба Японии и забрать его портфель. Вот только… как они меня вычислили? Описания моей внешности у них нет. По сообщению на эфунк? Они знали – я точно буду на борту «юнкерса», и приняли меры. Таких, как я, не в плен берут, а душат на месте.
– Надеюсь, в моменты удушения я больше не окажусь рядом, – приложился к виски Жан-Пьер. – Твои раны заживают за пару часов, а мне швы накладывали. Едва очухался, поехал брать ДНК из квартиры японца и, как порция желе, трясся в поганом метро – выхода нет, пробки бесят. Вот с детства ненавижу нашу подземку. Пять линий всего, но жуткая толкотня, душные вагончики, кондиционеров нет. В рейхе систему общественного транспорта, мне кажется, полностью из концлагерей импортировали.
Павел рассеянно слушал его, рассматривая жёлтую крышу японского автобуса – внизу, у подъезда гостиницы. Такие катаются по всей Москау, рекламируя магические услуги «Общества Туле». Популярность чёрной магии в рейхе была неоспорима – наравне с культом Одина и Тора. Маги практиковали колдовство по лицензии Триумвирата. В сороковые годы, будучи в зените популярности, «Туле» прославилось теорией, что арийцы явились на Землю со звезды Альдебаран. Общество пыталось наладить воскрешение солдат, завозило из Тибета лам, обучалось чтению мыслей. Со временем структура, где работали лучшие мистики и провидцы рейха, превратилась в обычный аттракцион гадалок. Сейчас в «Туле» ходили в основном наивные незамужние девушки – узнать судьбу, а заодно прикупить магический амулет против партизан.
– А что ты хочешь? – зевнул Павел. – Построено только пять линий: четыре в виде свастики, и одна – кольцо, замыкающееся вокруг. Идеологически славно, а в реале – народ ездит, спрессованный, как селёдки, и клянёт «метрошку», на чём только рейх стоит.
Он вернулся к столу, взял папку для бумаг с печатью «Совершенно секретно».
– Ольга Селина находилась у жреца целых два месяца, – задумчиво произнёс Павел, шурша страницами. – Но была не рабыней, скорее привилегированной пленницей. Она обедала с ним, получала заботу и лечение, хотя не могла покинуть дом. На жертвенном камне следы крови, если верить анализу (шелест бумаги) – это ДНК жреца. Она заразила его, как заражает всё вокруг, инфекция перешла и на храм Одина. Ты уже посмотрел, что происходит: пришлось закрыть ворота, выставить оцепление. И я не могу понять одну вещь… Ваши люди сошли с ума, столкнувшись с раздражителем, жрец же невредим. Возможно, ритуал кровопускания помогает избежать их участи. Встреча произошла случайно, но отныне Селина сама не отпускает его, ОН ЕЙ НУЖЕН ДОЗАРЕЗУ. Не знаю, зачем. Вот это меня и пугает. Они неразрывно связаны.
Снаружи послышался звон тарелок – охрана проверяла содержимое заказа.
– У нас меньше времени, чем ты думаешь, – вздохнул Жан-Пьер. – Мы не сможем долго ЭТО скрывать. Спецназовцы в храме видели последствия заражения. Вскорости по Москау поползут такие слухи, что «Фёлькишер беобахтер», с их сенсациями, обзавидуется.
Седой официант в форме гауптмана кулинарной службы (петлицы с серебряными поварёшками, белая фуражка) вкатил в номер столик, уставленный блюдами. Вежливо улыбаясь, разложил гарнир, подвинул соусницы с горчицей. У Жан-Пьера зазвонил эфунк. Извинившись, учёный вышел в коридор, но вскоре вернулся:
– Сразу две новости. Первая – отличная: обоих засекли! Полный идиотизм – они воспользовались карточкой, взяли в аренду «бух». Позже эти двое сняли кучу денег в гельдавтомате и заблокировали счёт. Вторая – плохая. Они в Урадзиосутоку, а гестапо может работать там только с разрешения полиции Ниппон коку. Тор великий, как они туда попали?! Сегодня оба были в Москау, а до Урадзиосутоку семь часов лёту.
Павел снял крышку с блюда. Комнату заполнил восхитительный запах айсбайна.
– Они вообще-то никуда не летели, – облизнул он губы. – Они переместились.
Глава 3
Невидимые
(риокан «Ласточка», Урадзиосутоку)
Деревянный пол, отполированный до блеска. Двери с бумажными заслонками – тонконогие журавли танцуют на фоне зарослей бамбука. Такие заслонки не открываются, а раздвигаются руками, как створки шкафа-купе. Тоненькие циновки-татами. Чай испускает пар на подносе, блюдце с неизменным соевым соусом, рис в фарфоровых чашечках. Мы нашли убежище в одном из риоканов – японских отельчиков, построенных в стиле деревенского дома. Таких сейчас сотни по всему Урадзиосутоку, и их возможности активно используют тайные любовники. Удобно. Кассир тебя не разглядит, стекло окошка на уровне лица затуманено, видны только руки, чтобы принимать наличные. Не спросят ни имени, ни фамилии. Никаких документов, плати и иди в постель… И это нам вполне подходит.
Уже стемнело. В окно видно, как горят фонари с иероглифами на полуострове Микадо.
Она сидит на татами, скрестив ноги. Ест палочками рис.
– Это было очень глупо – использовать кредитку, арендуя «бух», – скучно говорю я.
– Согласна. – Она поправляет волосы. – Теперь гестапо знает, в каком мы городе… Правда, им нужно сюда долететь, а это потребует времени. По крайней мере, проведём ночь здесь, восстановим силы. Нам следует решить – куда двигаться и что делать дальше.
Интересный вопрос. В Москау у меня были работа, положение в обществе, звание в СС, казённый автомобиль (пусть и без водителя) и премии в праздники – Торраблоут и Дистинг[33]. В общем, достаточно престижно. Сейчас я беглец и преступник, сижу на полу в крохотном клоповнике, и мои данные наверняка внесли в базу розыска Вельтгестапо. Помощь шварцкопфам – это серьёзное преступление. В лучшем случае, высылка в Африку, в худшем – концлагерь на Шпицбергене, где загибаются в две недели.
– Дальше? – усмехаюсь я. – Нам теперь всю оставшуюся жизнь скрываться либо в лесу, либо в подвале. Нейтральных стран нет, даже Швейцария – союзное рейху государство, столица из Берна перенесена в немецкий кантон Цюрих. Вы-то сможете найти убежище на территории Урала, подконтрольной отрядам шварцкопфов. А мне, пожалуй, проще купить японский паспорт, взять японское имя и остаться здесь. Шварцкопфы убивают всех жрецов Одина, так велит Лесная Церковь. Триумвират, конечно, будет меня искать, но…
Девушка презрительно щёлкает палочками для еды.
– Триумвират?! – О, она всегда очень громко произносит название. – Мы живём в стране теней. Глава государства – шизофреник, умерший семьдесят лет назад. Его волю осуществляют три человека, которых никто и никогда не видел в лицо. Вам не кажется это смешным? Полная скрытность и таинство власти. Население не знает имён тех, кто им управляет. Мы слышим выступления по радио, читаем статьи в газетах, но не имеем понятия о внешности членов Триумвирата. Правители-призраки, поглощённые тьмой.
Опять двадцать пять. Вечернее переливание из пустого в порожнее. Да кто спорит – власть в Москау анонимна. В 1942 году, после гибели фюрера на мавзолее, высшим чиновникам рейха запретили публичные выступления. Они перестали появляться на съездах НСДАП, ездить в рейхстаг и собираться в пивных. Но это не помогло. Шварцкопфы открыли настоящую охоту на всех мало-мальски значимых лидеров национал-социализма. В разное время от рук партизан пали рейхскомиссар Украины Эрих Кох, министр финансов Функ, начальник лагерей Эйхман. С годами беспредела на улицах городов империи стало меньше, а шварцкопфы переместились в леса, но власть уже сделала для себя вывод – она всегда будет мишенью. После завершения Двадцатилетней Войны рейхскомиссариаты, кроме Туркестана, перешли на специальную систему управления из трёх лидеров. Триумвират. Теперь партизаны не знали, кто конкретно стоит во главе комиссариата, и не могли организовать покушение. Вожди не ездили на машинах, не летали на самолётах, не появлялись на ТВ. Исключительно радиообращения, да и те зачитывались дикторами с одинаковым металлическим голосом. Лидеры Триумвирата неуязвимы, но самое главное достижение такой системы – их можно было заменить в любой момент, без малейшего шума. В Москау ходили слухи, что политиков-привидений бесцеремонно тасуют, как колоду. Кто-то держался в руководстве рейха месяц, кто-то год. Это не имело значения. Империей управляли мёртвый фюрер и призраки, чьи силуэты расплывались в тумане.
Зато никто из них не беспокоился за свою жизнь.
Но неужели я позволю ей праздновать победу в споре? О, да ничего подобного.
– Простите, я не настроен на умную политическую беседу, – сообщаю с ядовитой вежливостью. – Тем паче, фроляйн, вы так и не ответили на главный мой вопрос.
Она вздыхает. Наклоняется, ставит на пол чашечку. Я вижу её грудь. Под кимоно ничего нет: спать обязательно ляжет голая. Жаль, вместе с «бухом» я заодно не взял в аренду наручники.
– Вы мне не верите? Я клянусь, вы потеряли сознание, отключились на секунду. Не сомневаюсь, что вы видели в этот момент Урадзиосутоку, проваливающийся под землю, и меня в образе зомби. Галлюцинации при перемещениях – это обычное явление.
Ого, я заставил её оправдываться. Боги гордились бы мной. Но надо ковать железо, пока горячо, – голова страшно болит, я могу утратить контроль над ситуацией.
– То есть, по-вашему, я должен с редким спокойствием отнестись к факту: стоило мне найти вас в луже крови на полу храма, как моя жизнь круто переменилась? Ну да, что тут странного! Ерунда. Вы живёте у меня дома, и каждую ночь мне грезятся картины Рагнарёка – обглоданные трупы лошадей, погибающие люди, замёрзшие города, состоящие из руин. Разве может удивить, что вокруг меня вдруг стали исчезать предметы, а каменные стены обратились в песочные холмы? Вполне привычное дело. За пару мгновений мы переносимся на десять тысяч километров от моей квартиры, потом я сижу в кафе и вижу, как разверзается земля, поглощая Урадзиосутоку. Я не то чтобы против, но мне, простите, в диковинку. Однако я сейчас мило болтаю, не пытаясь задушить вас голыми руками, ибо отдаю отчёт – такое бывает. Я в одночасье сошел с ума.
Она склоняется ко мне. От губ неромантично пахнет рисом. Или это я такой циник?
– Обещаю, я расскажу вам всё-всё про себя. Едва мы окажемся в безопасном месте. Но я и сама толком не знаю, почему со мной происходят определённые вещи. Могу только догадываться. Я постараюсь объяснить… и покажу, почему так. Но не здесь.
– А где? – задаю я резонный вопрос и прикусываю язык.
Ответ в рифму услышать неохота, ведь шварцкопфы матерятся как сапожники. Впрочем, мой интеллектуальный стиль изредка сдерживает её первобытные замашки.
– Есть одно место, к северу от Москау… я приведу вас туда. Скоро, обещаю. Надо же, как изменилась обстановка, правда? Ещё сутки назад я была вашей пленницей. А теперь свободна, но… сама не хочу уходить. И уже непонятно, кто из нас у кого в плену…
Так, мне пора снова перехватывать инициативу. Иначе опоздаю.
– Меня крайне заинтересовала личность в сером – неприметный парень, командующий обыском в храме, – говорю я с некоторой ленцой. – Я сделал камерой снимок и прогнал через службу поиска изображений в Сёгунэ. Фактура нашлась быстро. Забавно, но человек с такой внешностью, по имени Вальтер Шумейко, погиб во время боёв между СС и вермахтом в Киеве в 1986 году. К счастью, мы не в Берлине, и благодаря безалаберности Руссланда мне забыли отключить доступ в электронную базу СС. Там меня ждал сюрприз. Личный номер Шумейко остался в действии, но принадлежит совсем другому человеку.
Даже в полутьме я вижу, как сильно она побледнела.
– И что это значит? Он живой мертвец, вроде тибетских проектов «Аненербе»?
О, не будь ситуация столь драматична, я бы откровенно расхохотался.
– «Аненербе» – это попса, сказочка из мистических фильмов Universum. Они и в сороковые-то не были крутым исследовательским институтом, а сейчас и подавно. Организация поддерживает вокруг себя дутый гешальт[34] мрачной загадки, финансирует серию книг о своей деятельности вроде детективов о профессорской дочке Марте. Существует другая, вполне реальная контора: именно она присваивала своим выпускникам имена давно умерших людей и выдавала каждому личный номер СС. Полагаю, вы слышали о давнем проекте рейхсфюрера Гиммлера – «Лебенсборн»?
Она недоуменно хлопает ресницами. Переживаю секунду триумфа.
– Общество по усыновлению? Да, после войны было много беспризорников.
– Э-э-э… не совсем так. Первоочередная задача «Лебенсборна» – создание инкубатора идеальной арийской расы. С тысяча девятьсот тридцать пятого года они выпустили сотни тысяч детей. Родители воспитанника обязаны быть нордического типа, здоровыми и не иметь судимости. Изначально в их приюты обращались норвежки, нагулявшие «левых» киндеров от солдат вермахта. Но этого было маловато, слабый размах… Начальнику «Лебенсборна», штандартенфюреру Максу Золльману, показался интересным опыт корпуса янычар. В Средние века турки формировали отряды головорезов в Сербии и Болгарии так: младенцев силой отнимали у родителей-христиан и воспитывали кровожадными исламскими фанатиками. Золльман восхитился и решил – отличная идея. Сотрудники «Лебенсборна» отслеживали детей эталонной арийской внешности в Руссланде, на Украине, в Польше, возрастом от года до двух лет, затем похищали и везли в приют[35]. Там младенцам чаще всего давали новое имя, учили немецкому языку, а впоследствии без обиняков объясняли – они попали в рай. «Лебенсборн» конструировал человека новой эпохи. Арийца, преданного идеям фюрера, обученного ведущим наукам, мастера боевых искусств. Интеллектуально-боевую бомбу. Многие обитатели «рая» потом сделали отличную карьеру, их для этого и готовили. Я совершенно не удивлён, что нашими поисками руководит выпускник «Лебенсборна».
Она молчит. Я ощущаю её дыхание. Шварцкопфы уверены, будто им известно ВСЁ про закулисную жизнь рейхскомиссариата… Но им неведома и капля того, что знаю я.
– Откуда вам это знакомо? – Это даже не вопрос, а стон из глубины души.
– Всё очень просто, – усмехаюсь я. – Я тоже воспитывался в «Лебенсборне»…
…На улице окончательно потемнело, в комнате риокана воцарился мрак. Я слышу, как у крыльца трещат сверчки – специально привезённые с острова Окинава. Вдалеке воет сирена «скорой помощи»: кто-то опять съел не ту часть рыбы фугу, и к нему едет машина с изображением солнца на борту. Девушка поражена. Она ещё не слышала всей правды… Да и не нужно. Я откроюсь ей лишь в тот день, когда она сама откроется мне. Я этого жду.
Видение № 2. День чудовищ
…На этот раз мне совсем не холодно. Наоборот. Жара – удушающая, ощущаю себя цыплёнком в духовке, солнце раскалило воздух едва ли не докрасна. Вытираю пот. Кажется, это деревня. Небольшие домики, но всё будто бы в тёмном тумане… С удивлением смотрю вверх – мне на голову падают хлопья снега. В такую-то жару!? Я медленно иду, держась за колья деревянной изгороди. Слышится лай собак. Кто-то отдаёт приказы – глухим, утробным, ревущим голосом. Ловлю рукой крупную снежинку, растираю её… Поперёк ладони ложится грязная светло-серая полоса.
О, теперь понятно, почему летом – снежная буря.
Это не снег, а пепел. Деревня горит. Треск огня, пламя выбивается из окон домов, разворачивается над крышами красным цветком. Моё лицо в момент становится чёрным. Пот пробивает дорожки на коже, размывая копоть. Пылают не только бревенчатые постройки – горят и деревья, и лавочки у крыльца, и детские качели.
Безумная огненная буря.
Воздух смешался с дымом – почти ничего не видно. День, но сумрачно, как вечером.
Прямо на меня бежит женщина, слепо выставив перед собой руки. Молодая, волосы растрёпаны. Очередь из автомата. Бегущая падает лицом вниз… льняные пряди мокнут в грязи, на спине – три красных пятна, быстро сливающихся в одно.
Я отшатываюсь и спотыкаюсь о другой труп. Это старик, его глаза открыты, заполнены кровью. Ещё одно тело у берёзы: девушка сидит, безвольно свесив голову.
Из дыма постепенно выплывает чудовище.
У него странное рыло – свиное, с плоским губчатым носом и огромными круглыми очами. Большой горб на спине, а чёрные передние лапы – с большими пальцами. Придерживая лапами хоботок, монстр направляет его в окно ближайшего дома – ополаскивая стены струёй жидкого огня. Уши терзают душераздирающие вопли.