Тогда Серега только посмеялся, а затем понял – все правда.
Еще во время учебы в Москве у него была девушка. Сначала они встречались, и дело шло к свадьбе, а затем, когда Гладкова распределили в Заполярье, любовь растаяла как дым.
Затем была еще одна, с которой Серега познакомился, отдыхая после похода в военном санатории в Крыму, и история повторилась.
– Права ты была, Марковна ох как права, – пробормотал Серега, глядя в лобовое стекло несущейся по проспекту «Волги».
– Чего? – не понял его таксист.
– Да это я так, мысли вслух, не обращай внимания.
«Березка» встретила несколькими болтающимися у входа фарцовщиками, важно дефилирующими по ее залам покупателями и обилием импортных товаров.
Для начала Гладков купил тетке шикарного вида пуховую шаль, пару металлических банок цейлонского чая, три бутылки рому и две коньяка (Марковна любила пунш по северному), к этому присовокупил несколько палок финской «салями» и красный шар швейцарского сыра, после чего расплатился чеками и загрузил все в кофр.
Далее он перешел в ювелирный отдел, где приобрел обручальные кольца – себе, предварительно померив, и невесте, выяснив, что размер при необходимости можно поменять.
Затем, с чувством выполненного долга, Серега оставил магазин, сел в ожидавшее его такси, и оно понеслось в сторону аэропорта.
На город опускались сумерки, в небе зажигались первые звезды.
Затем были несколько часов ожидания, ночной полет под убаюкивающее гудение турбин воздушного лайнера и посадка в Архангельске ранним утром.
– Ну, здравствуй, родина, – сказал Серега, спустившись по трапу, и с удовольствием вдохнул морозный воздух.
Добравшись до городского автовокзала, он нашел на табло с расписанием знакомый районный центр, купил в кассе билет и, до отхода автобуса, решил выпить кофе в уже работающем буфете.
– А может чего покрепче, товарищ старший лейтенант? – оценивающе оглядев рослую фигуру офицера, – заиграла глазами разбитная буфетчица.
– Рано, – подмигнул ей Серега, и, расплатившись, отошел к стоящему у окна столику.
Кофе был крепким и горячим, за стеклом рождалась алая заря, а в душе ширилась и росла надежда.
Поездка до располагавшегося в нижнем течении Северной Двины райцентра заняла ровно час, и когда мартовское солнце выкатилось из-за верхушек сосен, Гладков стоял на его центральной улице.
За прошедшие два года, здесь ничего не изменилось.
Напротив, через дорогу, монументально высилось рубленое, с красным флагом, здание райисполкома, рядом с ним белел афишами клуб и располагалась чайная, а далее тянулась череда с высокими крышами изб, над которыми в небо поднимались белесые столбы дыма.
Изредка проходящие по деревянным тротуарам местные жители с интересом поглядывали на Серегу, кивали ему как знакомому, и он им отвечал, – здравствуйте.
Теперь предстояла последняя часть пути, и, подхватив кофр, Гладков направился в сторону чайной.
Рядом с ней, с философским видом, стоял запряженный в розвальни мерин, а чуть дальше видавший виды «ЗИЛ», с затянутым тентом кузовом.
В чайной витал свежий запах пива, на обитой жестью стойке парил здоровенный, надраенный до зеркального блеска самовар, краснощекая буфетчица что-то щелкала на счетах, а за одним из столиков неспешно прихлебывали из кружек и закусывали вяленой рыбой два молодых парня и кряжистый, с бородой старик, в расстегнутом полушубке.
– Привет честной компании! – подойдя к ним, сказал Серега.
– Здорово, паря, – солидно кивнул старик, и парни сделали то же самое.
Далее Гладков назвал теткину деревню, которая была в пяти километрах от райцентра, и поинтересовался, не едет ли кто в ту сторону.
– Не, командир, мы в другую, – сказал старший из парней, и младший звонко повторил, – в другую.
– Ну, а ты, отец? – обратился Серега к деду, который в очередной раз приложился к кружке.
Тот неспешно ее опорожнил, довольно крякнул, и, огладив бороду, прогудел, – еду.
Спустя несколько минут они вышли из чайной, Егор Захарыч, так звали старика, – проверил упряжь, и сани, с устроившимся позади Гладковым, плавно тронулись в путь.
– А ты СЕргий, ежели не секрет, к кому? – поинтересовался на выезде из райцентра Захарыч и звонко чмокнул губами, – но, Ларька!
– К Гладковой, Варваре Марковне – поудобнее устраиваясь на застланном полстью сене, и, с удовольствием вдыхая запах тянущегося по сторонам хвойного бора, – ответил Серега.
– Знаю такую, – кивнул треухом дед. – Она работала у нас в леспромхозе, нормировщицей. Так ты ей сын?
– Ага, – сдвинул на затылок мичманку Серега. – Вот, приехал на побывку, – и стал жевать вытянутую из сена травинку.
– На побывку, это хорошо, – одобрительно изрек Захарыч. – Сам служил, понимаю..
Затем он сообщил, что в войну оттрубил на флоте целых семь лет, потом ловил рыбу и валил лес, а теперь на пенсии.
– А чего без жонки, али холостяк? – снова чмокнув на Ларьку, обернулся дед к Гладкову.
– Вот за ней и еду, тетка обещала засватать, – подмигнул ему Серега. – Как, есть тут у вас девки?
– Этого добра хватат, – утвердительно кивнул Захарыч. – И все красивые, лярвы, так бы сам и жанился.
– Так в чем вопрос? Дед ты видный. Женись.
– Жанилка ужо не та, поистерлась, – басовито хохотнул Захарыч, и Ларька тревожно запрядал ушами.
А солнце между тем, поднималось к зениту, с высоких сосен изредка срывался подтаявший снег, где-то далеко рас
сыпал дробную трель дятел.
Миновав бор, они переехали по деревянному мосту небольшую, с проталинами на синем льду речку, и, через километр, оказались на широкой лесной развилке.
– Ну, теперь, мне прямо, а тебе СЕргий, направо, – ткнул рукавицей дед в сторону более узкой, расчищенной грейдером дороги, и Гладков выбрался из розвальней.
– Благодарствую, Егор Захарыч, – отряхнув шинель, сказал он, и, вынув из кармана, протянул возчику новенькую пятерку.
– Со своих не берем, – отрицательно замотал тот головой. – Негоже.
– Ну, в таком случае, прими это, – и Гладков вручил деду, извлеченную из кофра черную бутылку.
– Никак заморская? – поднес тот посудину к глазам.
– Ром, – последовал ответ. – Выпьешь за мое здоровье.
Затем они душевно распрощались, сани исчезли в блестящем мареве, а Серега пошагал в сторону деревни.
Она открылась спустя полчаса в низине, на берегу залива, и Серега с удовольствием обозрел окрестности.
Синие леса тянулись до самого горизонта, в туманной дымке проглядывалась река, и над всем этим, голубело небо.
– Красота! – сказал Серега, и, оскальзываясь, стал спускаться к деревне.
Была она небольшая, в несколько порядков изб, но со своим собственным «сельпо» и сельсоветом.
Пятистенок тетки, срубленный еще дедом, стоял в начале улицы и весело глядел из окон розовыми геранями.
Серега отворил знакомо скрипнувшую навесами калитку в шатровых воротах, миновал широкий ухоженный двор, поднялся на высокое крыльцо и потянул на себя кованую скобу двери.
Затем прошел по мосту ко второй, толкнул ее, и, нагнувшись, вошел внутрь.
– Ктой там? – послышалось из горницы, и в высоком проеме появилась Варвара Марковна
– Ахти мне, Сережа! – на миг остолбенев, всплеснула она руками, и в следующую секунду племянник и тетка радостно обнимали друг друга.
– Как же это ты? – блестя влажными глазами, гладила его руками по щекам тетка. – Хотя бы телеграмму дал, я б встретила.
– Не хотел беспокоить, Марковна, – прочувственно сопел Серега. – Да и от райцентра до вас рукой подать. Какие мои годы?
– Ну, снимай, снимай шинелю и картуз, – засуетилась Марковна. – Поди оголодал в дороге? Я щас.
Чуть позже они сидели за столом в горнице, и обряженная в новую шаль тетка, радушно потчевала гостя.
– Вкусно, – гудел Серега, пропуская очередную рюмку, и отдавая дань поджаренной на сале глазунье, свежему, из трески рыбнику, и всевозможным, расставленным на льняной скатерти соленьям.
Потом они пили чай, из старинного, с медалями самовара, раскрасневшаяся от пунша тетка рассказывала деревенские новости, а Серега внимательно слушал и дымил сигаретой.
– А как Тая Соболева, не вышла замуж? – поинтересовался он, когда Марковна решила передохнуть, и та отрицательно покачала головой, – не вышла.
– Ну, вот и хорошо, – загасил сигарету в пепельнице Серега. – Ты мне ее засватай.
– ?!
– Ну да, – мотнул смоляным чубом Серега. – Я затем и приехал. Помнишь, обещала?
– Помню, – улыбнулась тетка. – Все-таки решился?
– А чего тянуть? Я человек военный. Только сначала я сам с ней поговорю, ну, а потом ты, Марковна, с родителями.
Как скажешь, батюшка, – расцвела старуха, и они вполне остались довольными друг другом.
Таю Серега знал с детства, она была пятью годами моложе, в школе и на улице почти не обращал на пигалицу внимания, а в последний свой приезд едва узнал, так она расцвела и похорошела.
Затем были несколько встреч, и они съездили в райцентр на танцы, а вскоре Гладкова срочно отозвали из отпуска, и все закончилось.
Спустя час, переодевшись, Серега натаскал воды и затопил баню, а когда вечерние сумерки опустились на деревню, захватив бутылку коньяка, при полном параде отправился в гости к Соболевым.
Встречен он там был, как и ожидалось, с почетом, а через некоторое время, они с Таей прогуливались по залитой лунным светом, березовой роще на берегу.
Под ногами скрипел тонкий наст, на кружеве ветвей блестел иней, где-то на другом конце деревни, заливисто играла хромка.
– Хорошо тут у вас, – прислушавшись, сказал Серега.
– Хорошо, – эхом отозвалась Тая.
– А я, между прочим, приехал за тобой, – заглянув в глаза, взял он ее за руку.
– Как это?
– Да очень просто, люблю, выходи за меня замуж?
В следующее мгновенье их накрыло сорвавшееся с березы снежное облако, а вверху хрустально зазвенели ветви.
– Чувствуешь? Даже природа «за», – тряхнул головой Серега. – Ну, так как, пойдешь, а Тая?
– Ну, если и природа, то пойду, – последовал ответ, и они весело рассмеялись.
А на следующее утро было сватовство.
Принаряженная Варвара Марковна посетила родителей Таи и получила их согласие.
Свадьбу решили играть в пятницу, а молодых расписать в сельсовете.
Два дня прошли в делах и заботах: оба дома готовили к торжеству, варили брагу, жарили и парили.
На «Ниве» друга детства Мишки Емельянова, Серега с Таей съездили в Архангельск, где Гладков купил ей подвенечное платье и фату, а в райцентре приобрел три ящика водки и два вина, для увеселения.
День в пятницу выдался солнечный и погожий, в назначенное время у дома Марковны собрались празднично одетые гости, а Серега с «дружками», направился к дому невесты.
У него, как водится, ее подругам был вручен «выкуп», деревенская ребятня оделена конфетами, а потом все, во главе с женихом и невестой, пешком двинулись в сельсовет, благо он находился рядом.
Там его председатель, по такому случаю обряженный в костюм и галстук, учинил в бумагах соответствующие записи, пришлепнув их гербовой печатью, после чего молодые обменялись кольцами и выслушали его поздравления.
Свадьба длилась два дня. Поначалу в доме Марковны, а потом у тестя.
Пели хором, веселились, да так, что порвали две гармошки и проломили половицу в горнице.
На утро третьего, простившись с родней, молодая чета отбыла к месту службы Сереги.
Там ее ждал сюрприз.
Старший оперуполномоченный Веня Дятчик был переведен «направленцем» в Североморск, и начальник вручил Гладкову ключи от освободившейся квартиры.
– Везет тебе, однако, – сказал Сереге Валера Шадрин, когда он проставлялся по этому поводу. – За одну неделю и жена, и квартира.
– Так получилось, – улыбнулся тот, и они сдвинули стаканы.
А спустя месяц Гладков уходил в очередную автономку.
В голубой дымке таяли скалистые берега, где его впервые ждали.
Парни с «Хиросимы»
– Команде Милованова выйти наверх для построения на пирсе! – метпллически пробубнил по отсекам «каштан», и, спустя пять минут, натянув ватники, мы переминаемся в шеренгах, вдоль черного борта ракетоносца.
Пару месяцев назад мы прибыли из атомного учебного центра на 3 флотилию ракетных подводных крейсеров стратегического назначения в Гаджиево, откуда, после стажировки, должны убыть в Северодвинск для испытаний и приемки корабля нового поколения.
Сейчас же временно обретаемся в одной из береговых казарм, и только что пришли с очередной отработки в море, в составе экипажа однотипной лодки.
– Значит так, – обращается к строю, стоящий перед нами помощник. – Сейчас все следуем в казарму, забираем вещи, после чего переселяемся в другую. И называет номер.
Все рады такому сообщению, поскольку в той, где мы живем, собачий холод, перебои с водой, и она явно нуждается в ремонте.
– Там, в смежном кубрике, живут несколько моряков с «К-19», – продолжает помощник, хмуро обводя нас взглядом. – Относиться к ним уважительно, и с расспросами не приставать. Ясно?
– Ясно, – шелестит вдоль строя, и мы тоже хмуримся.
Названный им ракетный крейсер 1-го поколения, окрещенный моряками «Хиросимой», не так давно вернувшийся из Северодвинска после очередного ремонта, стоит на одном из дальних пирсов и имеет мрачную историю.
В начале 60-х, во время учений «Полярный круг», на нем едва не взорвался реактор, и от переоблучения погибли четырнадцать моряков, в 1969 крейсер столкнулся под водой со следившей за ним американской субмариной, а в феврале этого года, во время боевой службы в Северной Атлантике, на нем заживо сгорели двадцать восемь членов экипажа.
– Ну, а если ясно, то вперед. Юркин, веди строй.
Стоящий на правом фланге старшина 1 статьи Жора Юркин выходит из шеренги, затем следует команда, и мы шаркаем подошвами в сторону контрольно-дозиметрического пункта.
Далее следует переодевание в здании санпропускника, после чего, облаченные в черные бушлаты и бескозырки, мы покидаем режимную зону и направляемся в сторону казарменного городка.
На дворе осень, в небе клубятся облака, скоро зима.
Спустя полчаса, навьюченные вещмешками, свернутыми матрацами и прочим скарбом, мы поднимаемся на четвертый этаж новой казармы.
Она выгодно отличается от старой, что радует.
В двух просторных, расположенных по обе стороны центрального прохода кубриках, ряды двухярусных кроватей, (несколько слева аккуратно застланы синими шерстяными одеялами) далее ленкомната и офицерские каюты, а в противоположном конце помещения бытового назначения.
– Наш правый, – говорит Жора, после чего мы шмякаем матрацы на кровати и привычно обустраиваемся.
– Лепота! – покачавшись на пружинной сетке, – басит сибиряк Вовка Кондратьев и щупает рукой одну из батарей парового отопления – она теплая.
Соседи появляются вечером, когда, вернувшись с лодки, мы занимаемся по интересам.
Их шестеро, все седые и с орденами «Красной Звезды» на форменках.
– Ни хрена себе, – тихо протягивает кто-то из наших, а «козлисты» прекращают очередную партию.
– Чего вы ребята? Играйте, – кивает нам один из вошедших, и парни следуют в свой кубрик.
В воздухе возникает напряженная тишина, потом игра возобновляется, а часть из наших срочно отправляется в умывальник.
– Это наверно те, что были в десятом, – потянув из пачки «Приму», пускает ее по кругу Жора.
– Скорее всего, – говорит Витька Лебедев, и все закуривают.
Когда на «Хиросиме» выгорели девятый и восьмой отсеки, находившихся в десятом тоже посчитали погибшими.
Затем, по штормовой Атлантике, обездвиженную лодку почти месяц буксировали в Североморск, и все это время, в концевом отсеке, в кромешнем мраке и холоде, практически без пищи и воды, находились двенадцать подводников. Они несли вахту и обеспечивали его живучесть.
– А чего их всего шестеро? – интересуется кто-то из ребят. – И не в составе экипажа?