Сын отнес мать на кровать, а сам спустился во двор, где его уже поджидали дружки.
– «Травки»? – спросил один из них. – Один «косячок» на твою долю найду. Как-нибудь расплатишься.
– Давай!..
9 ОКТЯБРЯ. СУББОТА. 7. 15.
Иван Андреевич, заканчивая вытирать лицо концами повешенного на шею махрового полотенца, вошел на кухню. Здесь уже были все, то есть почти все. За обеденным столом, болтая ногами и мурлыкая песенку из репертуара группы «НА-НА», сидит в ожидании завтрака десятилетняя Светланка. У ее ног, на полу валяется сумка с учебниками.
Отец, не заметив рюкзачок, запинается. Чертыхнувшись, наклоняется и поднимает с пола сумку. Он сурово смотрит на дочь.
– Это что?
– Какой ты, пап, смешной! Не видишь, что ли?! – девочка крутит в руках вилку и смотрит в потолок.
– Я-то вижу, а вот ты… – и добавляет, – больно умная… не по возрасту…
– Папуль, тут уж ничего не поделаешь: поколение нынче такое умное.
– С чего это ты, доченька, взяла? – отец с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться.
– Как же! Каждый день по телевизору говорят.
– Ты бы пореже у телевизора сидела, и тамошний трёп поменьше слушала, побольше бы заглядывала в книги, в классику… А, ну! – отец сердито трясет рюкзачок перед глазами девочки.
Дочь, крайне нехотя, встает, берет рюкзачок и относит в прихожую. Оттуда доносится звук шлепнувшейся сумки.
– Подними и положи аккуратно на стул! – возвышает голос отец и недовольно добавляет. – И что только из нее вырастет.
Девочка стоит в проеме двери и слышит последние слова, явно же ей адресованные.
– Не волнуйся, папуль: все будет «о кэй». Вот увидишь: вырасту – организую классную рок-группу. Я даже название придумала – «Соловушка». Как?
– И ты, конечно, солировать собираешься? – в глазах отца появляются смешинки.
– Естественно!
На своем месте, у электроплиты, что-то помешивая в кастрюле, хмыкает бабушка и недоверчиво произносит:
– Ну-ну…
– А, что, бабуль, слабо?!
– Поживем – поглядим.
Девочка обиженно надувает свои пухленькие губки, отворачивается к стене и бурчит:
– Ну, бабуль, ты неисправима.
Мать ставит на стол тарелки с борщом и укоризненно говорит:
– Так нельзя, девочка, с бабушкой: не ровня.
Светланка начинает кукситься, пытаясь «выдавить» слезу. Но слеза, ну, никак не хочет появляться на глазах.
– А что она?! – восклицает девочка и начинает притворно хныкать. – Не любит меня бабуля. Сережка для нее – это да, а я… будто чужая ей.
Бабушка молчит: она-то знает хорошо эти Светланкины «штучки». Мать же ласково гладит ее по волосам и успокаивает:
– Зря ты, доченька. Бабушка тебя тоже любит. Бабушка всех нас любит.
– Да-а-а… А Сережку – больше всех.
Иван Андреевич, оторвавшись от тарелки с борщом, поднимает глаза на жену.
– А кстати: где он? Почему не за столом? Все еще дрыхнет?! Ну, я ему, – отец поднимается с места.
Его останавливает жена.
– Ешь, Ваня. Я сама схожу.
Муж, собственно, даже рад, что эту неприятную миссию исполнит жена. Он садится.
Теща недовольно крутит головой и заступается.
– Оставьте парня в покое, – говорит она. – Пущай малый лишние пять минут понежится в постели.
– Портишь, мам, внука.
– А что я говорила?! – успевает вставить Светланка и язвительно добавляет. – Сережка – Ясно Солнышко.
Бабушка обиженно надувается и отставляет в сторону тарелку.
– Ну, да! Ну, конечно! Вы знаете, как надо с детьми, а я нет… Конечно… Откуда мне знать-то? Своих-то ведь не было никогда… Вона, какая дылда, – она тычет сухоньким кулачком в спину своей дочери, – а ведь без отца вырастила… И, вроде как, ничего девка… При образовании и при деле… Не то, что у других… Вы знаете, как воспитывать, а я – нет.
Нина Викторовна выходит, чтобы поднять сына, который действительно любит больше других по утрам нежиться в постели.
Светланка хихикает. Она хихикает оттого, что ей больно уж пришлись по душе бабушкины слова «дылда» и «девка».
Отец смотрит на дочь.
– Ты почему не ешь борщ?
Девочка состроила недовольное лицо.
– Не хочу, пап. Я же девочка.
– Ну и что? Девочки не едят, что ли? Ешь, давай, и помалкивай.
– Мне нельзя.
– Это еще почему?
– Я – на диете
– Ты?! На диете?!
– Ну, конечно, пап. Не хочу я выглядеть толстушкой. Толстушек мальчишки не любят.
Отец округлил глаза. Он знает, что девочка растет не по годам, но чтобы в десять лет и о мальчишках думать?!
– Глупости! – сердится отец. – Об этом думать будешь потом.
– О чем, папуль?
– Ну… это… о мальчишках… еще рано…
– Когда, папуль, в самый раз? Когда состарюсь? Когда как бабушка стану?
Отец недовольно крутит головой.
– Пока что старость тебе не грозит.
– Пока – да. Но годы пролетят…
Иван Андреевич сердито прерывает:
– Ладно, девочка, замнем для ясности, – он поворачивается к теще. – Вера Осиповна, что нынче за дети?
Теща поджимает сухонькие губы.
– Это все телевизоры… Насмотрятся и несут невесть что, – и тут же укорила. – Позволяете много.
– А вы, мамаша, не позволяли?
– Я?! – всплёскивает руками старушка. – Я, зятек, строго так… Чуть-чуть – укорот сразу.
– То и видно, – выразил сомнение зять. – Внуков кто балует?
– Ну… это… Внуки – не в счет. Внуки – не дети. Внуки – больше, чем дети. Будут свои внуки – поймешь.
– У папы внуки? – спрашивает Светлана. – Откуда!?
– А ты, красавица, не встревай, когда взрослые разговаривают, – осадила девочку бабушка.
На кухне появилась Нина Викторовна с сыном. Тот только что умылся, и на веснушчатом носу светились водяные капельки, и топорщился влажный хохолок на лбу.
– Доброе утро, папочка, – мальчик прижался к отцу. – Здравствуй, моя любимая бабуленька, – он обнял Веру Осиповну за шею. – Привет, старуха! – он легонько ткнул в спину сестренку.
Светланка зарделась, испытывая особое удовольствие от тычка.
– Привет, соня-засоня! – она тоже толкнула брата в спину.
Сергей упал на свободный табурет, уставился в тарелку.
– Ну, вот! Опять борщ…
– А вы, сударь, чего изволите? – язвительно поинтересовался отец и добавил. – Ешь молча. Не миллионеры, чтобы всякие разносолы. Слава Богу, это есть. Да и борщ-то с тушенкой, свежими овощами – вкусный очень. Готовила-то бабушка…
– Бабуль, ты? – та кивнула. – Тогда – совсем другое дело, – он отчаянно стал хлебать.
Мать ревниво посмотрела на сына.
– Я, что, плохо готовлю?
– Мам, нет! Ты меня не так поняла.
– Да уж… Поняла тебя, как надо.
И вот дети в прихожей. Они одеваются, чтобы пойти в школу. Из кухни доносится голос матери:
– Про шарфики не забудьте. Погода-то, вон какая: не зима – не осень.
Отец пьет чай. Мать, собрав грязную посуду, принялась за мытье. Бабушка встала, проковыляла в прихожую, сунула незаметно в карман куртки внука два червонца. Он знает, что это такое: бабуля вчера получила пенсию и теперь, вот, делится ею с ним. Как она выражается, «отстегивает положенную социальную помощь подрастающему поколению».
Бабушкин маневр не остается незамеченным со стороны внучки.
– Ну, опять! – громко восклицает она. – А я, рыжая?
– Тс-с-с, – шепчет бабушка. – Ты пока еще мала. Да и у Сережки есть подружка, у тебя же…
– Ну, ладно. Ну, хорошо, – также шепотом говорит девочка. – завтра же заведу дружка.
– Что ты, говоришь? Он мальчик, ты девочка.
– Какая разница?
– Ну, как же! – шепчет бабушка. – Девочку кто приглашает в кино? Мальчик! Кто билет должен на нее купить? Мальчик! Так принято. Поэтому у мальчиков и возникают дополнительные расходы.
В прихожей наступает тишина. Хлопает входная дверь. Родители слышат, как с шумом их дети сбегают по лестнице вниз.
Бабушка возвращается на кухню, наливает чай и тоже начинает пить горячий напиток, прикусывая конфеткой – это ее давняя-предавняя привычка.
Нина Викторовна выражает недовольство.
– Зачем, ты это делаешь мама? Деньги ему ни к чему. Сколько раз говорила, а ты все свое.
– Я? Что? Я ничего… Какие деньги, дочка? Никаких денег. Тебе показалось.
– Не морочь мне, мам, голову.
– Ладно, дала десятку, – вынуждена признать Вера Осиповна. – Парню нужны карманные… Большой уже… Не ругайся, дочка… Я же чуть-чуть… Не могу ничего поделать: люблю я парнишку, очень люблю.
– За что?
– Ни за что… просто так… За что-то не любят… За что-то уважают.
– Балуешь парня. Не на пользу это.
– Скажешь тоже: я и балую?!
Иван Андреевич не стал вмешиваться в разговор тещи с дочерью. Он не то, чтобы одобряет баловство. Нет. Но он также хорошо понимает: теща это делает не со зла. Кроме того, вряд ли зятю стоит вмешиваться в небольшую перепалку матери и дочери. Себе дороже. Вмешаешься и, в конце концов, сам же и окажешься между двух огней. У него отличные взаимоотношения с тещей. И проблемы ему не нужны.
Глава 2. Тревога
9 ОКТЯБРЯ. СУББОТА. 16.35.
Гудит на всю квартиру машина «Вятка». Нина Викторовна затеяла большую стирку.
Вера Осиповна, плотно прикрыв двери гостиной, чтобы машинный гул поменьше мешал, сидит на тахте, в руках мелькает крючок: она плетет кружева – это ее любимое занятие. Одновременно, смотрит телевизор, где показывают очередную серию фильма «Богатые и знаменитые». То и дело фыркает и комментирует вслух происходящее:
– Мафия… Да, ихняя мафия… Вот бы показали нашу мафию… Она покруче будет, – слово «покруче» бабушка переняла от внука. – Этот Лусиано… Забавный такой… Похоронил тайно… А кого – не знает: то ли свою бывшую жену, то ли совсем чужого человека… Ишь, Берта-то, какая… Ничего не боится… Ничего, допрыгает, укоротят.
Открывается дверь. Входит внучка.
– Уже? – спрашивает бабушка.
– Давно… Я еще с подружкой больше часа в подъезде болтала, – внучка присаживается на тахту, прислоняется к бабушке. – Опять эта… Наталья Орейра. Бабуль, она тебе нравится?
– Ничего девчонка… хорошая… Только в кого она? Ни в отца, ни в мать…
– Ты чего, бабуль? – удивляется внучка. – Это же не настоящие родители, это артисты, – Светлана вскакивает, подбегает к трюмо, стоящему между тахтой и сервантом, смотрится, принимает разные позы, строит разные рожицы. – Бабуль, а я лучше или хуже ее?
– Ты? Ничего. Тоже будешь красавицей…
– Буду? А сейчас, что? Уродина?
– Что ты, девочка! – бабушка машет рукой. – Ты у нас – красавица писаная. Вся в мать.
– В маму? – переспрашивает Светлана. – Но папа говорит, что я его дочь.
– Его то его, а не в него ты пошла. Ты в нашу породу, в хохлятскую. А он, черт лысый…
– Почему, бабуль, обижаешь папу?
– Обижаю? Я? – удивляется бабушка.
– Ну, да! Ты сказала: черт лысый.
Бабушка смеется и гладит внучку по голове.
– Я так… любя ведь…
– Любя… ничего себе, любя…
– Ты мне вот что, красавица, скажи: как в школе?
Девочка сразу скучнеет.
– В школе, бабуль, все о кэй… Как обычно.
– Ясно, – бабушка подтрунивает над девочкой, – пару отхватила. По какому?
– Ни по какому! – сердится девочка. – Забыла, что я отличница?
– И отличница может оконфузиться.
Светланка заливисто хохочет: уж очень забавляет бабулино слово «оконфузиться».
– Сегодня, бабуль, за диктант и по математике – пятерки. Ну, что скажешь? – бабушка недоверчиво качает головой. – Ты мне не веришь? Хочешь, дневник принесу, хочешь?!
Бабушка смеется.
– Внученька, верю я, верю. Шуток не понимаешь? – она наклоняется к уху девочки и шепчет. – Отцу сказала?
– О чем?
– Насчет пятерок.
– Нет еще. Он ушел по магазинам, за продуктами, обязательства завхоза исполняет.
– Скажи. То-то, черт лысый, возрадуется!
В гостиную заглядывает Нина Викторовна. Она вытирает влажный лоб передником, поправляет длинные и густые русые волосы на голове, собирая их в пучок.
– А где сорванец? Не пришел? Все еще?
Светлана отрицательно качает головой.
Бабушка заступается.
– С друзьями где-нибудь… Или в кино с подружкой пошел. В «Родине» сегодня мультсборник «Каспер и его друзья».
– Все-то ты, мам, знаешь о внуке.
– Нет, не знаю. Но… догадываюсь.
– Мог бы и позвонить, – укоризненно замечает Нина Викторовна.
Светлана смеется.
– Мама, откуда позвонить-то? Ни одного автомата работающего, все без трубок.
Нина Викторовна все равно возражает:
– У подружки дома есть телефон… Ладно, пойду. Машина отключилась.
Нина Викторовна уходит. Бабушка недовольно качает головой и ворчит.
– Сколько раз говорила: задерживаешься – позвони.
Светлана знает, о ком речь.
– Зато любимчик, – Светланка не упускает возможности подколоть бабулю.
– Глупышка, тебя я тоже люблю.
– Не так, как его.
– Девочка моя, он… как две капли воды, дед… Мне Витюшку напоминает, – бабушка крестится, – царствие ему небесное.
– Кому «царствие небесное»? – уточняет Светлана.
– Тьфу-тьфу, Бог с тобой, – бабушка вновь осеняет себя крестом. – Кому-кому… Деду вашему, а кому же еще-то?
9 ОКТЯБРЯ. СУББОТА. 17. 20.
Иван Андреевич, прикрыв за собой входную дверь, положив на стул сумки с покупками, стал снимать мокрые ботинки.
– Уффф, ну и погодка!
Из ванной выглянула жена.
– Сережку не видел?
– А, что, все еще нет? – вопросом на вопрос ответил Иван Андреевич. – И не звонил?
– Нет.
– Ну, мерзавец! Ну, я ему задам! Родители волнуются, а ему хоть бы хны.
– Все купил? – спрашивает Нина Викторовна, изучающе глядя на сумки.
– Кажется… Согласно твоим наставлениям.
– Мама! – громко кричит Нина Викторовна.
Из гостиной выходит Вера Осиповна, а за ней хвостик – Светланка.
– Не кричи так. Слышу.
– Я, мам, скоро закончу, а вы займитесь ужином. Пусть он будет сегодня праздничным.
– С чего бы? – интересуется Вера Осиповна.
– Ни с чего. Блинчики с мясом хочу. Ваня накрутит фарша, а ты, мам, заведи тесто.
– Блинчики с мясом? – переспрашивает Светлана. – Отлично! Люблю блинчики с мясом.
– А как насчет диеты? Ты же полнеть не хочешь? – язвительно говорит мать.
– Ничего страшного. Не каждый же день такое.
Нина Викторовна смеется.
– Голод – не тетка.
9 ОКТЯБРЯ. СУББОТА. 19. 10.
За столом, где на большом блюде отдают жаром румяные блинчики, собралась семья. Нет лишь Сергея.
– Ну и пусть… Семеро одного не ждут, – говорит Нина Викторовна и присаживается на свободный стул. – Давайте ужинать. А он… Болтается – будет есть остывшее.
Вера Осиповна встрепенулась.
– Ну, да! – она берет свободную тарелку, кладет на нее три блинчика, встает и ставит в духовку. – Сереженьке… После холода – будет в самый раз.
– Ну, бабушка, ну! – жуя блинчик, хитро подмигивает Светлана.
– Что, Светик, что? Внучёк же… Кто позаботится, как не бабушка?
– У него еще и родители есть… Не сирота.
– Они больно строги к мальчишке, уж больно строги!
– Мы? Строги? – удивляется Иван Андреевич. – Вернется, всыплю, как следует, – тогда узнает, что такое строгие родители.
– «Всыплю», – передразнивает Вера Осиповна. – Покуда жива – не будет этого.
Нина Викторовна укоризненно говорит:
– Портишь, мама, внуков.
Вера Осиповна обиженно поджала губы.
– Ну, конечно: кто виноват? Бабушка, а то кто же?!
Сидящая рядышком Светлана, прижалась к бабушке.
– Не обижайся, бабуль, на предков. Они же любя.
Вера Осиповна улыбнулась и погладила сухонькой ладонью по голове девочки.
– У, ты, моя красавица.
Светлана, хихикнув, замечает:
– Вот и я, наконец-то, удостоена…
– Брысь, – говорит бабушка, – язва этакая, – она встает и идет к плите. Она качает головой. – И в кого только? От горшка два вершка, а всё туда же.
9 ОКТЯБРЯ. СУББОТА. 19. 40.
Нина Викторовна вымыла посуду, насухо вытерла полотенцем и составила в пристенный шкаф. Глянула на часы.
– Нет, это надо же! – воскликнула она. – Скоро ночь, а парня все нет и нет. Пойду, позвоню.
Она идет в гостиную. В след за нею потянулись и другие.
Нина Викторовна набирает номер 5—24—24. Редкие гудки. Наконец, там снимают трубку.
– Добрый вечер… Извините, что беспокою, но нашего Сергея все еще нет дома. Может, ваша девочка знает. Она дома?.. Да?! Это новость… Мы думали, что она с моим в кино пошла… Может подойти к телефону?.. Здравствуй, Наташа… Не знаешь, где мой Сережа?.. Ты его сегодня не видела? Совсем?.. Странно, очень странно… Да, как не беспокоиться, Наташа, на улице темень, непогода… Позвоню… Конечно, позвоню.
Нина Викторовна кладет трубку, тотчас же снимает и набирает номер 5—26—48.
– Здравствуйте… Можно Веру?.. Нет-нет, ничего особенного… извините… Просто мой сын учится с ней в одном классе… Да-да… Вера, не знаешь, где может находиться Сергей?.. Да, до сих пор не вернулся… Как ушел в школу, так больше мы его не видели… Беспокоюсь… Как это «не стоит»?.. Поздно уже… Значит, не знаешь?.. А какие-то дополнительные задания или внеклассные занятия?.. Нет?.. Никаких?.. Нет-нет, звонила к его подружке. Та дома и его сегодня не видела… Возможно… Но раньше он всегда предупреждал родителей, да и не задерживался допоздна… Ладно, извини за беспокойство.