Хватов, взявший на себя роль тамады, предложил сделать перерыв на танцы. И поставив компакт-диск с медленными мелодиями, увлек в центр комнаты Юлю. Юля была очень польщена вниманием к своей персоне и смотрела на него странным взглядом, который можно было перевести так: «Можешь не говорить лишних слов, можешь только намекнуть одним лишь взглядом, и я исполню любое твоё желание. Потому что в этот вечер я вся твоя». Каштанов и Элеонора также танцевали, оба кидали друг на друга недвусмысленные взгляды, причём так, что это было трудно не заметить со стороны, плюс ещё ко всему Каштанов, обнимавший Нору за талию, то и дело норовил опустить руку ниже допустимого приличием предела. Это всё видел Суматохин, но не реагировал, потому что мысли его были заняты совсем другим, и место жены в системе его ценностей резко упало после того, как она раскрыла всю свою мещанскую сущность, после скандала из-за путёвок. Он подумал о том, что вероятно остался бы безразличным, даже если бы стал свидетелем её измены, и ему показалось, что он начинает презирать её, как презирают близких людей, совершивших предательство. Ванилин и Лена являли собой самую оригинальную пару вечера. Помимо того, что их внешний вид резко контрастировал по отношению к другим, Ванилин еще вёл себя вызывающе раскованно, почти все его движения и эмоции носили явно сексуальный подтекст, в то время как другие танцующие вели себя намного сдержаннее. Когда другие пары расходились, чтобы передохнуть, Ванилин ставил энергичную песню и начинал вместе с Леной выплясывать умопомрачительные па, с подбрасыванием, вывертами и прочими штучками.
– Какой темперамент, – отметил Хватов.
– Мачо, – с иронией заметил Полянский.
Вечер протекал обычным образом, все садились за стол, ели, пили, пели, потом перерыв на танцы и перекур, и по новой. Суматохин уже заметно захмелел и становился все рассеяннее и смешнее. Ему в голову пришла дурацкая мысль напиться до такого состояния, чтобы он не мог ни за что отвечать. И ему вполне это было по силам, так как его организм позволял выпить очень много, но единственное, что тормозило его – это стыд перед Полянским и Хватовым. Этого он боялся больше всего. Он посмотрел на Каштанова, тот уже почти в открытую флиртовал с его женой: шептал ей что-то на ухо, строил взгляды. «Хорошая пара из них бы вышла», – подумал Суматохин. Каштанов начал уже переходить все границы дозволенного и позволил себе слегка прижать к себе Элеонору. Присутствующие в комнате свидетели стали бросать недоумённые взгляды. Даже видавший виды Ванилин неодобрительно покачал головой. Конечно, всё это вполне можно было бы счесть за невинную шутку, если бы не слишком серьезный вид Каштанова и его поведение. Элеонора кажется догадалась о том, что попала в неловкое положение и аккуратно освободилась от объятий кавалера и отошла в сторону.
– Ой, что-то неважно себя чувствую, простите, – объяснила свое поведение она.
– Что с вами случилось? – поинтересовался навязчивый Каштанов.
– Кажется давление, – и Элеонора погрузилась в кресло.
– Это образ жизни. Я, например, ничем, никогда не болею – железное здоровье, – похвастался Каштанов, присаживаясь недалеко от Элеоноры на край дивана.
– Я вам завидую.
– Зря.
– Это почему?
– Надо не завидовать, а правильно жить.
– К этому тоже нужны наверное способности?
– Не без этого. Если бы я мог знать вас получше, я бы вас с радостью обучил этой науке, и избавил вас от ненужных страданий.
Другие гости стали свидетелями этого разговора. Послушав оригинальные мысли Каштанова, у них проснулось желание получше познакомиться с ним, и Хватов попросил его рассказать о себе.
– Родился я в Москве, – начал Каштанов. – Родители – обыкновенные москвичи – служащие. В общем жили, как все. Потом поступил в академию. Потом окончил ее, разумеется с красным дипломом.
– И по какому же профилю обучались, если не секрет? – перебил его Хватов.
– По финансовому.
– О, это очень актуально в наше время и наверное востребовано, – опять встрял Хватов.
– В какой-то степени вы правы конечно, но не совсем. Знание, диплом – всё это много дает, но не всем, – и Каштанов хитро посмотрел на окружающих его гостей. – Главное – характер. Если есть характер, то ты многого можешь добиться в этой жизни. Если нет, то тебя часто будут отодвигать другие.
– Это точно, – согласился с ним Полянский.
– Есть еще один не маловажный фактор – это воспитание. Во многом я обязан своему дяде. Это он сделал из меня человека, воспитал меня. У него не было своих детей, и я заменил ему их. Если бы вы знали, что это за человек. На таких людях держится всё. Кстати, сейчас я тружусь у него. Должность пока маленькая, и это было моё желание начать от низа. Потому что я человек целеустремлённый, у которого большие цели в жизни: должен начать с нижних ступеней и потом уже плавно, планомерно шагать по ним до самого верха. Это лучше, чем однажды быстро прыгнуть вверх и потом с грохотом грохнуться о землю, – и Каштанов иронически поглядел на Суматохина. Суматохин сделал вид, что не понимает, о чём говорит Каштанов.
– И какова же, интересно, последняя ступень? – полюбопытствовал Хватов.
– Президент.
– Компании? – решил уточнить Хватов.
– Нет конечно.
– России? – спросил Ванилин с поглупевшим, удивлённым лицом.
– Да.
– Почему не земного шара? – решил пошутить Хватов.
– Зря вы иронизируете. Я умею твердо стоять на земле и нахожусь в здравом рассудке. Вы не поверите. Я вам приведу один пример. Около пяти лет назад я взял себе правило записывать все свои планы в ежедневник, причем отмечать даты, в которые я должен завершить определённые дела. И каждый раз, покончив с каким-либо таким делом, я его зачеркиваю. И вот представьте себе, сколько времени прошло, и ещё ни разу не было случая, чтобы я не справился с каким-нибудь делом в срок. И это притом, что мой ежедневник иногда бывал расписан на три и более месяца подряд. Вот так.
И Каштанов торжествующе посмотрел в глаза каждому гостю, как бы говоря своим взглядом: «ну что, поняли теперь, что я за птица!».
«Интересно, а под какой датой стоит у него решение моего вопроса? Неужели на сегодняшнее число – тогда я пропал. Влип я конкретно», – пронеслось в голове Суматохина, и он почувствовал, как холод пробежал у него по коже.
После этих откровений Каштанова сам Бог велел выпить, так сказать обмыть сказанное.
Хватов, стоя, произнес тост:
– Прошу минуточку внимания. Господа, так получилось, что в нашей компании невольно оказался очень достойный человек, которого мы просто не имеем права обойти вниманием; и этого человека, так же как и большинство сидящих здесь, можно назвать человеком с большой буквы. За Михаила Анатольевича Каштанова.
Все дружно осушили рюмки и бокалы, кроме непьющего Каштанова.
– Вы знаете, у меня сейчас в голове промелькнула такая банальность, только вы не смейтесь, пожалуйста. Знаете, есть такая теория: деньги к деньгам и тому подобное. Так вот, относительно нашей ситуации можно сказать что: большие люди к большим людям также притягиваются, – развил до конца свою мысль Хватов.
Присутствующие встретили эту мысль одобрительным, тактичным смехом. Даже Ванилин ради приличия улыбнулся, хотя ему было немного грустно от того, что за него вряд ли в этот вечер поднимут тост, как за большого человека.
– А ты уже братец хорош, – сказал Хватов, имея в виду Полянского. – Совсем не изменился…
После чего застолье потекло по обычному руслу.
Глава 7
– А теперь! – объявил Ванилин и, встав со стула, постучал вилкой по бокалу. – Музыкальная пауза, – докончил он.
Ванилин уже порядком захмелел и чествовал теперь себя с гостями как равный с равными. Несколькими неловкими движениями он поставил компакт-диск и врубил центр на всю громкость. Заиграла энергичная зарубежная мелодия. Ванилин задвигался, изображая нечто промежуточное между рэпом и русскими народными танцами. Лена скакала вокруг него козочкой. Суматохин решил немного расслабиться и присоединился к ним, подсказывая публике танец современных московских денди, завсегдатаев ночных клубов и дискотек, с резкими взмахами рук и крутыми поворотами таза, и обязательными выкриками типа: «Давай, давай». Хватову не хотелось отставать от них, и он с криком «Асса», радостно возбужденный, подскочил к ним. Танцевать он умел только лезгинку. Спустя несколько песен они слились, смешались в единое целое, и казалось, что уже ничто не может разлепить этот клубок извивающихся, обнимающихся рук, вздрагивающих тел и заплетающихся ног. Но отыграли звуки последней песни. Мужчины, окружившие Лену, ухали и закружили вокруг своих голов сорванные с вспотевших тел мокрые рубашки. Потом Хватов неожиданно упал на колени. Суматохин и Ванилин последовали его примеру. Лена завизжала от удовольствия и захлопала часто своими крошечными ладошками.
– Вертолётики, – прокомментировал увиденное Полянский.
– Что? Что? – спросил недоумевающий Каштанов, сидевший рядом.
– Вертолётики – ну это когда…, – и Полянский вперемешку словами, жестами и кивками объяснил, что имел в виду круговые движения одеждой вокруг головы. – Вы разве никогда так не делали в молодости, во время танцев?
Каштанов посмотрел в добрые, пьяные глаза Полянского, посмотрел на него как на сумасшедшего.
– Нет, – ответил он.
Каштанову было не до шуток. Он подошел к Суматохину, стоявшему посреди комнаты вместе с другими любителями энергичного танца и сказал ему:
– Надо поговорить, – и кивком головы показал ему на выход из комнаты.
Суматохин, Ванилин и Хватов переводили дух, тяжело дыша, как загнанные кони. Возбужденная Лена сновала между ними. Они то обнимались, то обменивались впечатлениями с помощью междометий и нецензурных слов. Суматохин отделился от них и направился к выходу из комнаты, но Ванилин поймал его за руку, вернул на место и, повиснув у него на шее, прошептал ему на ухо:
– Братан, братан, мы же с тобой, как братья. Скажи, да?
– Конечно, конечно, – ответил Суматохин, освободился от его объятий и посмотрел в глаза другу с грустью, как будто говорил: «Ну, прощай, я может быть уже труп». Суматохин оглянулся. Каштанов стоял в дверном проеме, скрестив руки на груди, и с нескрываемой злобой смотрел в его сторону.
– Ладно, отдыхай Иван, мне надо поговорить с человеком, – сказал Суматохин и пошел.
– Олежа, если что, ты только скажи, я за тебя любому глотку перегрызу, – кинул ему вслед Ванилин.
Когда Суматохин и Каштанов подошли к кухне, Каштанов открыл дверь и, схватив рукой Суматохина за шею, с силой втолкнул его так, что тот влетел в кухню, едва не ударившись головой об батарею. Каштанов закрыл за собой дверь.
– Ты с ума сошел?! Ты что делаешь?! – начал возмущаться Суматохин.
– Садись, – приказал Каштанов.
– Нет, я не пойму…
– Я сказал, садись! – рявкнул Каштанов.
Суматохин сел на табуретку между кухонным столом и холодильником, Каштанов поднял табурет, стоявший с другой стороны стола, опустил его около Суматохина и тоже сел. Таким образом, Каштанов приблизился к Суматохину вплотную, и они находились друг к другу лицом к лицу.
– Сколько время? – обратился Каштанов к Суматохину, глядя тому в глаза.
– У тебя же на руках часы. Трудно посмотреть?
– Хватит притворяться дураком. Мне надоел этот ералаш. Прошло уже четыре с половиной часа, где твой адвокат? – заорал Каштанов.
– Ты что на меня орёшь?! – попытался также повысить голос Суматохин.
– Что, я ору? Я могу, конечно, не орать, могу просто пойти и рассказать всем твоим друзьям, товарищам о твоих подвигах. Ты этого хочешь?!
– О каких подвигах? – упавшим уже голосом пролепетал Суматохин.
– Что, забыл уже? Я могу напомнить. О том, как ты кинул одного человека, а именно моего дядю. О том, как ты втёрся к нему в доверие. Как ты ходил вместе с ним в консерваторию, как разглагольствовал на темы о высоком искусстве. Как ты ему запудрил мозги сказками вроде той, что какое удивительное совпадение у вас вкусов в музыке и живописи. Кстати, должен признать, ты здорово подготовился: к своему великолепному удивлению я у тебя не обнаружил ни одной записи классической музыки, и картин на стенах я тоже не заметил. Это, конечно, надо было уметь хорошо подготовиться. Это, наверное, была целая операция. Ты хорошо тогда сыграл свою роль любителя искусства. И самое главное, как только нашел момент, когда можно было попросить денег? Причем как попросил? Попросил так, что мой несчастный дядя не удосужился на всякий случай заглянуть в твой паспорт. Ты оказался настоящим артистом-виртуозом: так войти в доверие к человеку, прошедшему огонь, воду и медные трубы. Как тебе история? Может и правда стоит предать её огласке?
– Господи, за что мне это все? – Суматохин чувствовал себя опять загнанным в угол, и не видел пока никаких вариантов выхода.
– Хватить богохульствовать. Бери бумагу и ручку – возвращаемся к первому варианту, – приказал Каштанов.
– Нет, не надо. Только не это, – жалостливо попросил Суматохин.
– Почему? Ты, что решил за нос меня водить? Я тебе дам – не надо!
– Я сейчас пьян. А когда я пьян, я могу быть таким рассеянным. Я так могу себе смертный приговор подписать.
– Сам виноват.
– Сейчас я позвоню Владимиру и все улажу.
– Ладно, даю тебе последний шанс.
Суматохин сходил в прихожую за трубкой, набрал номер Владимира и замер в ожидании. К его счастью голос друга слышался слабо, так что находившийся рядом Каштанов не мог понять, что тот отвечает.
– Ну и что же случилось с твоим адвокатом? – спросил Каштанов, когда Суматохин отключил связь. – Наверное по дороге ему пришлось принимать роды или его похитили инопланетяне? Угадал?
Суматохин был хмур и серьезен.
– Что молчишь? Отвечай?
– Какой смысл говорить, если ты мне не поверишь?
– Всё равно говори или мне придется принять меры.
– Ну, хорошо. Погиб наш общий знакомый – Лёня Овечкин. Володя вёл и его дела, к тому же он был его близким другом. Ему пришлось отложить текущие дела и ехать на опознание. Он до сих пор находится в шоке. Да и я, если честно, ошарашен этой новостью.
Суматохин сделал скорбный вид и закрыл ладонями лицо. Каштанов счёл, что проявлять гуманность в данную минуту к собеседнику не стоит, и надо продолжать добиваться от него выполнения его обязательств. Суматохину пришла в голову дерзкая мысль: от всего отказываться и постараться доказать, что никаких денег он не брал в долг, ведь он не оформлял кредит юридически. «А что, не исключено, что так оно на самом деле и есть», – предположил он. Но если бы он пошел по этому пути, тогда бы ему пришлось пережить моральные травмы, если бы Каштанов осуществил свои угрозы и начал разоблачать его, а возможны еще физические… Нет – пережить тяжесть собственного разоблачения Суматохин был еще не готов, поэтому отмел этот вариант.
– Что будем делать? – спросил Каштанов.
– А? – Суматохин сделал вид будто бы не расслышал вопрос.
– Будешь писать расписку или нет?
– Зачем расписка, сейчас Владимир должен подъехать.
– Сейчас, это когда?
– Через пару-тройку часов.
– Так дело не пойдет. Надоел ты мне. Морочишь мне голову уже целый день. Пойду-ка я лучше расскажу почтенной публике о твоих подвигах – интересно будет посмотреть на их реакцию.
– Подожди, перестань. У меня есть идея. Тебе должна понравиться – только выслушай.
– Выкладывай – только поскорее, время ты у меня отнимаешь просто пропасть, – уже было вставший Каштанов снова сел.
– Тебе точно понравиться. Давай сделаем так: сегодня или завтра я тебе даю тысячу долларов, после чего уже составляем новый договор, только без таких процентов. Подумай сам: по сроку я только не заплатил пятьсот баксов, а так я отдам тысячу. Дяде твоему это тоже понравится. Как тебе моя идея?
– Ты что, меня за идиота принимаешь?
– Нет.
– Тогда скажи мне: где ты найдешь тысячу долларов, если ты не мог и половину этой суммы выплатить в срок? Ну, давай соври еще что-нибудь.
– Зачем мне врать? У меня же есть знакомые, друзья. Так что найду, не волнуйся.
– А как с ними потом будешь расплачиваться?
– Это уже будут наши проблемы.
– Допустим, я соглашусь с этим вариантом, что тогда?
– Тогда – приезжайте завтра вечером за деньгами и завтра же заключим новый договор.
Каштанов задумался. Пока он думал, Суматохин успел поставить чайник на плиту и закурить сигарету.
– Идея твоя мне понравилась, – начал Каштанов. – Только я решил внести в нее кое-какие поправки. Деньги ты отдашь мне сегодня! Сегодня! И сегодня же я хочу увидеть твоего адвоката, чтобы он оформил новое соглашение.
– Но ведь уже поздно, – возразил Суматохин.
– Или принимай мои условия или мне придётся принять меры. Устал я от тебя уже. Решай быстрее, – и Каштанов нервно замотал головой, что было в общем то ему не свойственно, так как по жизни он был спокойным человеком.