– Опупеть! Хиросима просто… Чем работать-то? – озадаченно спросил Петрович.
Эхо заметалось в опустевших палатах и вылетело в окно.
– Ладно, разберёмся. Надо для начала вентиляторы проверить. Не будем же мы до скончания века ручками «гармошки» качать! – вздохнул я и направился к ближайшему агрегату.
К счастью, оба оставшихся аппарата работали. Быстренько подключив их к нашим бездыханным клиентам, мы с коллегами отправились изучать обстановку. Она была безрадостной: все три палаты по правой стороне оказались вылизанными смерчем практически начисто: даже битое стекло, которого в коридоре на полу было полным-полно, здесь почти не встречалось.
Зато в ординаторской нас ожидало чудо. Потому что иначе то, что мы увидели, войдя внутрь, не назовёшь. Минуты три, не меньше, мы стояли на пороге с открытыми ртами, не решаясь поверить своим глазам.
Здесь ничего не изменилось! То есть – совсем ничего! С того самого момента, как мы с Петровичем пулями вылетели отсюда, подстёгиваемые тревожным звонком. Будто и не было страшного вихря, высосавшего содержимое всей больницы в целом и нашего отделения в частности.
Даже история болезни, которую я оставил на столе, так и осталась лежать открытой на той же странице.
– Эт-то к-как? – от изумления Петрович начал заикаться.
– А я знаю? – исчерпывающе ответил я и на всякий случай протёр глаза.
Картина не изменилась: наша ординаторская по-прежнему являла собой очаг мира и спокойствия в царящей вокруг разрухе. Будто перенесённая сюда из какого-то другого измерения, в котором недавнего торнадо не было и в помине.
Михалыч прошёл к окну и осторожно потрогал стекло:
– Целое! Надо же! Аномалия какая-то…
Громко заверещал местный телефон. Мы вздрогнули, стряхивая наваждение. Я снял трубку:
– Реанимация.
– Палыч, ты? Живой? Как у вас там, наверху? Здесь у нас штаб чрезвычайной ситуации образовался, оцениваем обстановку. Доложи потери! – голос доктора Симакина из приёмного отделения был непривычно взволнованным. Да и немудрено.
– Потерь нет, все живы. На время бедствия эвакуировались в кардиологию, теперь вернулись. Оборудование почти всё сдуло. В наличии остались лишь два рабочих ИВЛ, оба заняты. Наборы для экстренной помощи целы, так что боеспособность реанимационной бригады сохранена. Что по больнице?
– Хреново по больнице. Большие потери: есть погибшие, ещё больше – пропали без вести. Унесло, то есть. Раненых полно, по большей части лёгкие. Порезы, ушибы. Но пока ещё не всю информацию собрали, так что всё возможно… – грустно сообщил Симакин.
– Реанимация нужна кому-нибудь? Зовите, если что, хирурги ведь зашьются сейчас.
– Пока справляются. Думаю, минут через десять пойдёт веселье: из города начнут раненые поступать. Вот тогда и для вас работа найдётся.
– Связь с городом есть? Как смерч прошёл? Разрушения большие?
– Внешние телефоны не работают. Сотовые тоже. Только радиосвязь со «Скорой». Говорят, торнадо прошёлся по самому центру, много разрушений и жертв. Кстати, всё ещё продолжается. Вам что там, наверху, не видно?
Забыв, что коллега меня не видит, я покачал головой:
– У нас окна на другую сторону.
– Так зайдите в «десятку», – посоветовал Симакин и отключился.
И в самом деле! У нас же ещё есть десятая палата: так называемая «люксовая». Потому что одноместная. И её окна глядят в аккурат на город!
– Михалыч, оставайся здесь, будешь дежурным по телефону: в приёмном покое ожидается массовое поступление пострадавших, – скомандовал я и направился к выходу, – Петрович, пошли со мной.
Мы пересекли коридорчик и ворвались в «десятку». Первым делом я поглядел в окно: в пустой раме, словно в телевизоре, хорошо был виден удаляющийся смерч. Теперь он судорожно плясал посреди города.
– По самому центру идёт… – прошептал Ванька, больно вцепившись мне в плечо.
Я промолчал в ответ. Зрелище гибнущего города разом выбило из меня все слова и мысли. Просто стоял и смотрел, как вдалеке в чёрном вихре исчезают дома…
– Останови… – раздался хрип у моих ног.
От неожиданности я вздрогнул и шарахнулся назад, налетев на Петровича.
– Ты чего? – взвыл он, выдернув из-под моей ноги свою. На которую я и отпрыгнул.
Вместо ответа я показал рукой вниз. На полу, скрючившись в «позе эмбриона», лежало окровавленное тело. Оно слабо шевелилось и тянуло ко мне руку:
– Останови… Его надо остановить…
– Кого? – машинально спросил я, присаживаясь на корточки над неожиданным гостем.
– Палыч, это кто? – засопел над ухом Ванька.
– Понятия не имею, – отмахнулся я и осторожно тронул за плечо лежащего, – Вы кто? Говорить можете? Как сюда попали?
– Могу… – прохрипел в ответ незнакомец, – Смерч…
– Что?
– Смерч сюда… принёс. Меня… Мы в машине были…
Петрович тихо присвистнул. Я тоже – про себя. Это ж надо: нашего гостя выдернуло из машины, протащило по воздуху Бог знает, на какое расстояние и швырнуло в окно нашего отделения… на седьмом этаже! И, что самое удивительное во всей этой истории, – человек остался жив!
Кстати… Жив-то он жив, да надолго ли? Вот сейчас и оценим его состояние, раз уж влетел прямиком в реанимацию. А все вопросы – потом.
– Петрович, кладём его на койку. Раз, два, взяли!
Мы подхватили найдёныша и аккуратно уложили на чудом сохранившуюся в палате койку. Невзирая на слабое сопротивление, стащили одежду.
– Мда… досталось! – протянул Петрович.
Всё тело нашего неожиданного пациента покрывали синяки и царапины. Я осторожно ощупал голову: вроде, череп цел. Рёбра, руки и ноги, кажется – тоже.
– Пульс сто пятьдесят. Наполнение хорошее: давление не меньше ста тридцати! – доложил Ванька.
Похоже, наш подкидыш легко отделался. Конечно, мы ему ещё сделаем снимки, но что-то подсказывало мне, что ничего ужасного мы на них не увидим.
– Как вас зовут? – поинтересовался я.
– Илья… Сергеевич… Зотов.
– Сколько вам лет?
– Пятьдесят три.
– Что сейчас беспокоит?
– Болит… всё болит…
– Дышите свободно? Ничего не мешает? Глубоко вдохнуть можете? – засыпал я вопросами нового пациента.
– Да… могу.
– Так не больно? – я помял исцарапанный живот.
– Нет.
– Следите за пальцем: направо… налево… Головой не вертеть, только глазами! Дальше… ближе… Отлично! Зубы покажите. Теперь язык. Прижмите подбородок к груди… Шею так не больно? Пожмите мне руки… сильнее!
Зотов послушно выполнял все команды. Без видимых усилий, надо отметить. Видимо, начиная отходить от шока, связанного с жутким полётом, он двигался всё активнее.
Закончив осмотр, я улыбнулся:
– Ну что же, Илья Сергеевич… Должен заметить, что вам очень повезло. Во-первых, вы живы. Во-вторых, похоже на то, что серьёзных повреждений у вас нет. И в-третьих, вы прилетели не куда-нибудь, а прямиком в отделение реанимации. Где, как вы догадываетесь, сделают всё для того, чтобы поставить вас на ноги.
– Или, по крайней мере, помереть не дадут… – цинично добавил Петрович.
Подкидыш озадаченно рассматривал свои руки:
– И в самом деле… целый, кажется. Я ведь, когда машину закрутило и подняло, решил что всё, конец!
– Так вас что, вместе с машиной унесло?! – изумился я, но тут же вспомнил, как собственными глазами видел в вихре автомобиль. Наверное, тот самый.
– Ну да… Выдернуло меня потом, позже. А дальше – ничего не помню. Очнулся уже здесь, на полу… – Илья Сергеевич вдруг завертел головой, – А где этот?!
– Который?
– Ну… тот, что со мной в машине был… – наш новый пациент явно замялся.
– С вами был ещё кто-то? – уточнил Петрович.
– Ну… да…
– И где же он?
– Так я же говорю: не знаю. Когда меня из машины вытащило, я уже без сознания был. Не помню ничего, – глаза нашего неожиданного гостя забегали.
– Ну, будем надеяться, что вашему спутнику тоже повезло, – я решил закрыть тему, поняв, что по каким-то причинам она неприятна Зотову.
– А я вот надеюсь, что наоборот… Очень надеюсь! – вздохнул тот.
Я удивлённо воззрился на него. Однако!
– То есть, вы надеетесь, что он погиб?! – решил внести ясность Петрович. Вид у него тоже был недоумевающий.
– Видите ли… – начал было Илья Сергеевич, но вдруг запнулся и схватился обеими руками за грудь. Губы его побелели, лицо покрылось крупными каплями пота и наш странный гость с тихим стоном завалился на левый бок.
– Петрович, зови Клару и тащи чемодан! Кажется, мы погорячились с его обнадёживанием! – я схватил Зотова за запястье.
Пульс не прощупывался. Ткнув пальцами в шею, я с некоторым облегчением вздохнул: здесь пульс слабенький, но был!
В палату влетела Кларочка:
– Это кто? – она с удивлением уставилась на неучтённое тело.
– Зотов. Илья Сергеевич, – исчерпывающе объяснил я.
– А откуда он взялся?
– С неба упал, – я пожал плечами.
– Да ну тебя, я серьёзно! – возмутилась Кларочка и больно ткнула меня пальцем в бок.
– Между прочим, говорю чистую правду! – я примерился и вогнал несчастному Зотову иглу под ключицу, – Его ветром принесло. Смерчем, то есть. И прямо к нам.
– С ума сойти! – прошептала сестра.
– Погоди пока, не сходи… Ставь полиглюкин, сейчас посмотрим, что у него с давлением. Возможно, внутреннее кровотечение, – я закончил возиться с подключичкой и стащил с рук перчатки, – Петрович, что там у тебя?
– Семьдесят на тридцать. Кларик, подключай допамин, – Ванька вопросительно посмотрел на меня, – Палыч, надо бы лаборантов вызвать. Группу крови, свёртываемость и тэ пэ. Да к хирургам на стол.
– Сильно подозреваю, что все столы у хирургов уже заняты. Если их вообще в форточку не унесло… столы то есть. Давай-ка для начала кардиограмму запишем. Уж больно начало классическое: будто по книжке, – покачал я головой.
– Думаешь, инфаркт? Скорее всего, просто стукнуло обо что-то, пока ветром носило. Разрыв печени или селезёнки… оттуда и кровит, – засомневался Петрович.
– Может быть. Но кардиограмму всё равно сними. Не зря же он в кардиореанимацию залетел… – криво усмехнулся я.
– Да не вопрос! – Ванька привычно наложил электроды и ткнул кнопку.
Из аппарата поползла бумажная лента. Две пары глаз уставились на неё.
– Упс! Передний крупноочаговый… Свежайший! – Петрович повернулся ко мне и молитвенно сложил руки на груди, – Ты, как всегда, прав, о великий!
– Как же я устал быть правым, – вздохнул я.
Вовсе не шутя, должен заметить. Дар жезла Асклепия, помимо приятного чувства профессиональной гордости за себя, любимого, принёс ещё и массу головной боли. Коллеги (непосвящённые в детали наших прошлогодних приключений) быстренько обнаружили в моём лице некий универсальный диагностико-лечебный агрегат, выдающий безошибочные диагнозы и назначения. И принялись беззастенчиво пользоваться этим самым агрегатом. То есть, мной.
А меня нещадно грызла совесть. Потому, как я ощущал себя обычным халявщиком, которому все эти знания и умения достались не ценой учения и собственного опыта, а в результате банальной случайности. Словом, неприятно себя чувствовать незаслуженно-великим… Некомфортно как-то.
– Ладно, будем лечить инфаркт. Не впервой! – резюмировал я, – Петрович, займись беднягой. А я позвоню пока в приёмное, узнаю, как там обстановка.
В ординаторской я застал Михалыча, сидящего в позе роденовского «Мыслителя» над телефонным аппаратом. Своё назначение дежурным по телефону коллега воспринял слишком буквально.
– Новости есть? – поинтересовался я.
– Тихо пока.
Категорически не согласившись с последним утверждением, телефон заголосил и запрыгал по столу. Я поспешил снять трубку:
– Реанимация.
– Палыч, готовься. Поступают раненые. Много. Кого возможно, хирурги сразу на стол берут. Тяжёлых отправляем в реанимацию. К вам тоже сейчас пятеро поедут, – скороговоркой выпалил доктор Симакин.
– Всегда готовы. Только учти, свободных коек у нас нет – выдуло. Будут лежать на каталках, – предупредил я.
– Каталок мало. На пол кладите. Постелите что-нибудь!
– Сдурел? Что я постелю? Говорю же – выдуло всё! А полы холодные, плитка. Пусть лежат на каталках! – возмущённо заорал я в трубку. Михалыч вздрогнул и на всякий случай отодвинулся подальше.
Симакин на том конце провода засопел. Сопение продолжалось примерно минуту. Я терпеливо ждал.
– Ладно. С каталками мы здесь придумаем чего-нибудь, – великодушно разрешил голос в трубке, – Ждите. Сейчас привезут. Вот только хирурги обработку закончат.
– Везите. Ждём, – я брякнул трубку на аппарат.
– Паша… – прошелестел голос за спиной.
Я обернулся и наткнулся взглядом на испуганные Кларочкины глаза:
– Что?! Что случилось?
– Паша, там… Зотов, который новенький…
– Что с ним?
– Он тебя требует. Говорит, что-то важное должен сообщить! – с каждым словом глаза девушки становились всё испуганнее.
– Ф-ф-фу! – я с облегчением перевёл дух, – Я то думал… А ты чего такая перепуганная вся?
Напрочь забыв о присутствии Михалыча, Кларочка обняла меня и уткнулась лицом в грудь. Её плечи затряслись.
Я опешил:
– Ты что, малыш?!
Михалыч деликатно выскользнул из ординаторской.
– Пашенька, я испугалась… Понимаешь, вспомнилось вдруг… Ну, всё ведь, как тогда… почти. Будто в прошлом году, когда тебя так же Димас позвал, чтобы про жезл рассказать… И что потом случилось… А начиналось так же… – сбивчиво забормотала Кларочка, всхлипывая.
Я улыбнулся и прижал девушку к себе:
– Ну что ты, маленькая?! Всё давно закончилось, повторения не будет. Слышишь?
Она закивала, не поднимая лица:
– Да, конечно… Но… не знаю, почувствовала вдруг что-то… Объяснить не могу, просто тревога какая-то накатила. Да сильно так накатила, до боли…
Я взял в ладони её щёки и заглянул в мокрое от слёз лицо:
– Всё хорошо, Кларик. Всё хорошо. Давай-ка вместе твою тревогу откатывать. Незачем тебе тревожиться, малыш. Да и некогда: сейчас к нам раненые конвейером поступать начнут.
Она всхлипнула и слабо улыбнулась:
– Ладно. Не буду больше. Ты извини, я что-то расквасилась…
Я поцеловал солёные от слёз губы и повторил:
– Всё хорошо. И всё будет хорошо. Я знаю.
Кларочка кивнула:
– Я тоже, – глубоко вздохнула и старательно вытерла глаза платочком, – Ладно, Паш, пошли к Зотову. Послушаем, что он скажет.
– Пошли.
Илья Сергеевич являл собой нездоровое зрелище: бледный, покрытый крупными каплями пота, с голубовато-серыми губами.
– Боль в груди есть? – поинтересовался я.
Зотов отрицательно покачал головой.
– Морфин. Боль купирована, – шёпотом сообщил мне на ухо Петрович.
Я кивнул и присел на краешек кровати:
– Вы хотели мне что-то сказать? Я слушаю.
Подкидыш молчал и покусывал серые губы, явно не решаясь начать разговор. Мы втроём молча ждали.
– У меня инфаркт, да? – наконец, выдал Зотов.
Я кивнул:
– Да. Это не слишком удивительно, учитывая стресс, который вам пришлось пережить.
– Я умру? – второй вопрос Ильи Сергеевича был привычным, ожидаемым, но от этого – не менее дурацким.
Я вздохнул:
– Мы все умрём. Вопрос лишь – когда? Вы же понимаете, Илья Сергеевич, что дать вам какие-то гарантии я не могу. Мы не в часовой мастерской.
– Понимаю… – прошептал Зотов.
– Могу лишь сказать, что инфаркт миокарда – болезнь, разумеется, серьёзная, но вовсе не безусловно приводящая к смерти. Будем лечить.
– Хорошо… спасибо. Но… я хотел не об этом поговорить.
– А о чём?
– Его надо остановить! – выпалил Илья Сергеевич.
– Кого именно? – уточнил я.
– Этого… не знаю его имени. Он не представлялся…
– Того, кто был с вами в машине? – догадался я.
– Да. Он сумасшедший… и страшный человек… Его необходимо остановить, пока… – больной умолк и отвёл взгляд в сторону, на стену.
– Пока что?
Тишина. Видно было, что Илью Сергеевича одолевают нешуточные душевные терзания.
– Ладно, расскажу с самого начала! – решился он, наконец, – Видите ли, я работаю ведущим инженером на «Тяжмаше»…
Зотов опять сделал паузу и вопросительно посмотрел на меня. Долго, словно ожидая реакции.
– Я должен как-то это прокомментировать? – поинтересовался я.
– Э-э-э… нет. Вы же знаете, что производят на «Тяжмаше»?
Я кивнул и улыбнулся:
– Примерно. Наверное, в Нерограде не найдётся человека, который бы этого не знал.