Кроме того, что браконьеры охраняли лагерь в Дзикове и отправляли евреев на строительство противотанковых рвов, они вели бои с разрозненными группами бывших военнослужащих польской армии, перешедших к партизанским действиям и скрывавшихся в лесах возле демаркационной линии между германскими и советскими зонами. В этих боях подчиненные Дирлевангера отличились беспрецедентной жестокостью, уничтожали повстанцев и приобретали опыт борьбы с партизанами[151].
Успехи штрафников обратили на себя внимание Глобочника. Он распорядился, чтобы батальон вернули в Люблин. Для вчерашних преступников нашлась новая работа. Дирлевангеру приказали вести борьбу с контрабандой, в которой было замешано польское сопротивление. Как отмечалось в одном из докладов, личный состав части посылали в те районы, «где положение было особенно опасным, и требовались люди, склонные к риску»[152].
Одна операция следовала за другой. С помощью террора браконьеры беспощадно усмиряли польское население, и в скором времени заработали себе весьма сомнительную репутацию. Однако Глобочника это нисколько не беспокоило, он направлял стрелков Дирлевангера, уже специализировавшихся на контрпартизанских операциях, туда, где считал их присутствие необходимым.
Нелишне отметить, что в ходе Нюрнбергского процесса Готтлоб Бергер изложил свою точку зрения на деятельность батальона Дирлевангера в Польше. При этом он нивелировал наиболее одиозные эпизоды: «Формирование выполняло поставленные перед ним задачи на территории Генерал-губернаторства, в частности, в лесистой полосе вдоль новой германо-советской границы, от Львова до Сана. Общая площадь этого района составляла около 180 километров в длину и от 50 до 60 километров в ширину. Одной из задач было оказание помощи немецкому и польскому персоналу местного лесного хозяйства. И для этого были причины. В 1939 г., с приходом немецкой власти, все тюрьмы в Варшаве были открыты. Все профессиональные преступники, многие из которых отбывали пожизненное заключение за грабежи и убийства, нашли пристанище в этой лесистой местности. Каждый день они убивали немецких и польских лесников и полицейских. Причем поляков было убито гораздо больше, чем немцев… Я ничего не знаю по поводу охраны [подчиненными Дирлевангера] еврейского лагеря в Дайкау. В их задачу не входило контролировать евреев, обеспечивать принудительные работы, либо еще что-нибудь в этом роде. Они должны были сражаться в лесах. Я не могу указать, насколько долго они находились там»[153].
С началом войны против СССР Гиммлер поручил Глобочнику создавать опорные пункты СС в захваченных восточных областях. Из дистрикта «Люблин» в недавно оккупированные районы Западной Украины откомандировали небольшие группы сотрудников СС. Одну из таких групп возглавлял управляющий компании «Германские заводы оборудования» в Люблине, Вольфганг Мовинкель. 1 августа 1941 г. она прибыла в столицу Галиции, Львов (Лемберг). На территории бывшего завода по производству мукомольных машин (находился на западе города) был создан печально знаменитый лагерь на улице Яновской, в котором нашли свою погибель многие тысячи евреев Восточной Галиции и Польши. СС организовали здесь два предприятия по выпуску военной продукции. Лагерь охраняло подразделение из команды Дирлевангера. Как замечает историк Д. Поль, в Львове затем осталось 8—10 штрафников[154].
Помимо этого, четверо военнослужащих команды были направлены в Луцк, где был создан еврейский лагерь принудительного труда Красно, а трех браконьеров откомандировали в Ригу. Роль последних сводилась к обслуживанию местных чиновников СС. Один из этих штрафников вспоминал: «Я… получил прекрасное охотничье ружье с оптическим прицелом и занимался лишь тем, что охотился. Убитую мною дичь я должен был доставлять тогда начальнику СС и полиции»[155].
Что касается лагеря в Красно, то он, судя по всему, был создан по инициативе Глобочника. О задачах, стоявших перед дирлевангеровцами, позже рассказал командир этой небольшой команды, обершарфюрер СС Ф.: «Я прибыл в Луцк с тремя солдатами для создания и обучения сельской украинской команды вспомогательной полиции. При этом я понял, что у СС есть шанс заработать деньги для себя, привлекая для работы евреев. Поэтому я создал еврейский лагерь, в котором работало около 500 евреев»[156].
5 августа 1941 г. Глобочник направил в Главное управление СС представление (приказ № 996/41) о досрочном присвоении Дирлевангеру звания штурмбаннфюрера СС. В документе отмечались заслуги офицера СС: «За время выполнения задач по строительству фортификационных сооружений в Бельжеце и в качестве начальника еврейского лагеря Дзиков, Дирлевангер и его подчиненные показали себя исключительно с положительной стороны. После завершения строительства в Белжеце, часть была направлена в распоряжение руководителя СС и полиции Люблина для участия в специальных мероприятиях. В борьбе с контрабандой и незаконной торговлей, а также против польского сопротивления, Дирлевангер отлично показал себя во всех операциях, задачи, поставленные перед ним, выполнялись полностью»[157].
С представлением также ознакомился высший фюрер СС и полиции в Генерал-губернаторстве, обергруппенфюрер Фридрих-Вильгельм Крюгер. 12 сентября 1941 г. он поставил на документе положительную резолюцию и отправил бумагу в Берлин. Готтлоб Бергер, следивший за тем, как представление проходит через инстанции, напрямую обратился к начальнику Главного управления кадров СС и попросил его присвоить Дирлевангеру звание в самые кратчайшие сроки. Но вопрос рассматривался еще месяц. Лишь 9 ноября 1941 г. командир особого батальона получил повышение[158].
Тем временем зондеркоманда занималась охраной гетто в Люблине, участвовала в облавах и специальных мероприятиях. В начале октября 1941 г. штрафники прочесали Люблинское гетто. О результатах акции Дирлевангер сообщил Глобочнику в донесении от 10 октября 1941 г., подробно расписав, какие трофеи захватили его подчиненные в одном из еврейских кабаков:
«…Заведение большое, хорошо освещенное и относительно чистое. Каждый день играет оркестр из пяти человек. На самом объекте были обнаружены следующие продукты: 120 фунтов свежего мяса, гуси, куры, утки, сливочное масло, яйца, кофе в зернах, чай, какао, сахар, пшеничная мука, белый хлеб, сигареты, немецкое красное вино, французское шампанское и проч. На полу за цинковым прилавком были обнаружены килограммы нетронутого нарезанного хлеба и объедки. На самом прилавке мы нашли три десятка пирожных с заварным кремом и взбитыми сливками, а также столько же бутербродов с селедкой. Согласно найденной в столе бухгалтерской книге, выручка данного заведения, предоставленная руководству гетто, составила 4100 злотых по состоянию на 9 октября. Этот факт можно объяснить тем, что помимо разливного и бутылочного пива мы обнаружили двадцать пять бутылок ликера и водки, которые были выпиты в тот же день [до нашего визита]. В ходе этой операции мы не обыскивали ни подвальные, ни кладовые помещения.
Тот факт, что мы нашли в жидовском заведении, где играл джаз, в большом количестве товары, которые не встречаются в Рейхе (кофе, чай, какао, белый хлеб), либо встречаются в очень ограниченном количестве (мясо, птица, колбасные изделия, рыба, сигареты и т. д.), произвел большое впечатление на президента Народного трибунала и директора Лиги государственных служащих. Каким образом к жидам попали указанные товары, выяснить не удалось»[159].
В ноябре 1941 г. Глобочник провел совещание, на котором вел речь о выполнении «демографических» задач, стоявших перед СС. Во время совещания обсуждался вопрос, какие следует предпринять меры, чтобы «враждебные народности» были удалены из дистрикта. Глобочник приказал провести мероприятия по принудительному выселению поляков. Батальон Дирлевангера выгнал из разных деревень в районе Люблина несколько тысяч человек. Операция сопровождалась избиениями, убийствами и повлекла за собой массу критических отзывов со стороны гражданской администрации[160].
Необходимо подчеркнуть, что поведение штрафников стало вызывать нарекания еще осенью 1940 г. Облавы и проверки гражданского населения в Дзикове часто заканчивались вымогательствами. «Моральные границы исчезали полностью, как только мы снимали кольца, требовали деньги и драгоценности, – вспоминает ветеран СС. – И мы это делали, я бы сказал, почти все. Некоторые становились наглее и вымогали у евреев и поляков буквально все: “Если ты не дашь мне утром это и это, отправишься в лагерь”»[161].
Наряду с жалобами, поступавшими от поляков и евреев, раздавались недовольные голоса и военнослужащих вермахта, которым продавали краденые вещи (золотые кольца, женские украшения, наборы столовой посуды из серебра). Истории с вымогательствами постепенно доходили до руководителей СС, но до поры до времени никто серьезного расследования не проводил. Положение изменилось осенью 1941 г.
На имя Гиммлера и Глобочника поступили анонимные письма с жалобами на поведение Дирлевангера. Глобочнику ничего не оставалось делать, как инициировать служебную проверку, по итогам которой началось следствие[162].
Из суда СС и полиции Кракова в батальон приехали дознаватели. Они поочередно допрашивали подчиненных Дирлевангера и пытались узнать, кто из них занимался грабежами и укрывал похищенное имущество. Как выяснилось, некоторые браконьеры не считали свои деяния противозаконными и открыто заявляли: «Это же жидовское барахло!» Другие, напротив, отмалчивались либо всячески отрицали свое участие в подобных акциях [163].
Еще более скандальный оборот дело приняло после того, как в октябре 1941 г. к расследованию подключился молодой, но опытный и беспристрастный эсэсовский следователь, унтерштурмфюрер СС доктор Георг Конрад Морген (американский историк Ф. МакЛин называет его «блестящим человеком и цепким оппонентом», а отечественный исследователь Р. Горчаков – «замечательным юристом»[164]), снискавший среди своих коллег прозвище «ищейка».
Морген слыл чрезвычайно въедливым специалистом. Он родился во Франкфурте-на-Майне 8 июня 1909 г., изучал право в местном университете, а также в Академии международного права в Гааге и в Институте мировой экономики и океанских перевозок в Киле. Сдав государственный квалификационный экзамен с первой попытки, Морген стал судьей в Штеттине. В 1933 г. он вступил в СС и стал членом Имперского совета по обучению молодежи. В марте 1939 г. председатель штеттинского суда предложил Моргену уйти в отставку. Поводом для этого было якобы равнодушие молодого судьи к расовым вопросам. Последнее, однако, не помешало рейхсфюреру СС санкционировать перевод Моргена в криминальную полицию. В самом начале войны он прибыл в Берлин и продолжил службу в Главном судебном управлении СС. За время своей карьеры он расследовал более двух сотен дел, преимущественно коррупционной направленности, и добился уголовного преследования для множества эсэсовских чиновников, преступивших закон[165].
Итак, Конрад Морген со всей присущей ему дотошностью стал собирать компромат на Дирлевангера, не упуская из виду мельчайших деталей. Пытаясь во всем разобраться, Морген сталкивался с препятствиями. Особенно прохладно судью встретили в штабе начальника СС и полиции Люблина. Мало кто хотел рассказывать Моргену о «подвигах» браконьеров, но все-таки ему удалось кое-что выяснить. Например, открылись эпизоды ограбления гетто Люблина, ареста евреев, обвиненных в ритуальных убийствах, факты шантажа и вымогательства 15 000 злотых (7500 немецких рейхсмарок), расстрелов за неуплату долгов[166].
На послевоенном процессе по делу Готтлоба Бергера, куда Моргена пригласили в качестве свидетеля, бывший судья СС озвучил весьма любопытную информацию. По его подсчетам, на Дирлевангера было заведено 10 уголовных дел. Вдобавок ко всему командир штрафников в очередной раз подтвердил свое звание «мастера сексуально-патологической изощренности». Согласно показаниям свидетелей и докладам сотрудников криминальной полиции Люблина, Дирлевангер, не имея на то полномочий, как-то арестовал дюжину еврейских девушек в возрасте от 13 до 18 лет, работавших при одной из частей снабжения вермахта. Он пригласил евреек к себе на квартиру, заставил их раздеться догола, включил по радио музыку и приказал им танцевать. Во время танцев он, совместно с несколькими офицерами своей части и в присутствии представителей СД, приглашенных на вечеринку, избивал девушек кожаными кнутами. К концу оргии Дирлевангер устроил так называемые «научные эксперименты». Каждой девушке он сделал инъекцию стрихнина, а потом, стоя в кругу собутыльников и дымя сигаретой, наблюдал за предсмертной агонией отравленных жертв[167].
По сообщению Моргена, избитых кнутом девушек не насиловали, но пристрастие Дирлевангера к еврейкам, принадлежавших к «антирасе», выглядело очень и очень подозрительно. Сам командир батальона объяснял эксперименты со стрихнином, как поступок во имя соблюдения Нюрнбергских законов, и даже патетически замечал: «Мы в долгу перед нашей расой!»[168] Однако Моргена это не убедило; ко всему прочему судья располагал еще некоторыми фактами, указывавшими на предосудительные связи Дирлевангера с особами, имеющими «сомнительное расовое происхождение». На эти связи также указывает безымянный ветеран СС: «Нас также спрашивали [имеются в виду дознаватели СС. – Примеч. авт.], знаем ли мы о том, что у Дирлевангера была любовная связь с еврейкой?.. У Дирлевангера была слабость к стройным женщинам, и это тогда в большинстве случаев были еврейки. Местные часто были полноваты. По меньшей мере, он поддерживал интимные отношения с одной еврейской женщиной, которая выступала в качестве переводчицы» [169].
В последнем случае речь идет о некой Саре Бергманн. В начале сентября 1941 г. она была случайно арестована люблинской полицией и помещена под арест по обвинению в воровстве. Через какое-то время Дирлевангер начал предпринимать шаги к тому, чтобы ее освободили. Этот факт был также указан в вышеупомянутых анонимных письмах к Гиммлеру и Глобочнику[170].
В ходе следствия Дирлевангер полностью отрицал интимные связи с еврейками, но в той или иной мере признавал (разумеется, не перед судебными органами СС) связи с евреями вообще. В письме своему другу, унтерштурмфюреру и сотруднику Главного управления СС доктору Фридриху (от 20 марта 1942 г.), Дирлевангер писал:
«Случай, когда я отравил жидов в Люблине, похоже, стал для бригадефюрера Г[лобочника] объектом пристального внимания. При этом, в характерной для него манере, он даже не пытался разобраться, как в реальности обстояло дело. Он делал все, что только можно, лишь бы я выглядел в этом случае в самом неприглядном виде. Но ему вновь не повезло. Это правда, что я приказал люблинскому доктору отравить жидов (числом 57 человек), вместо того, чтобы их расстрелять. Я сделал это для того, чтобы их одежда (пальто и проч.) осталась в целости. После этого вещи были переданы гауптштурмфюреру СС Штрайбелю[171] для его каторжников. Золотые зубы у мертвых жидов вырывал начальник лазарета СС и полиции Люблина, дабы иметь приличный материал для зубных протезов для членов СС. Все это происходило с санкции бригадефюрера Г[лобочника]. Однако после того как в дело ввязалось СД, он стал заявлять о том, что ничего не знал.