– А что такое счастье?
– Знала бы. Дала ему, не жалко. При Советах считалось, что счастье – это когда тебя понимают. А если сам человек себя не понимает, как ему уяснить: понимают его или нет? То бишь счастлив он или, наоборот, несчастлив? Допустим, его – понимают, он полностью счастлив. А вдруг нет? И он глубоко несчастлив? Я себя не понимаю. Выходит, я несчастлива? Ведь счастье – это когда тебя понимают. И, наверное, прежде всего, – ты сама себя понимаешь. Или при Советах по этому вопросу сильно ошибались? Вся моя беда в том, что я не знаю, что такое счастье. И ты не знаешь.
– Нет, я знаю.
– Ну и что? Что это?
– Поехать куда-нибудь. Куда подальше.
– Вот именно! Сбежать! Счастье для тебя – побег. Побег от себя.
– Не от себя.
– Хорошо – от меня. Какая разница? Мы с тобой под одну гребенку. Лучше скажи: ты намерена возвращаться к работе?
– Не сейчас. Мне еще промежуток нужен, и тогда я вернусь обратно.
– Тебя месяц не было – «промежуток»!
Нина глянула исподлобья, но поверх очков, это был незрячий взгляд укора, без очков она почти не видела.
– Ну не впервой же… – отмахнулась с горьким азартом Нонна. – Еще несколько деньков. Последняя попытка счастья, а?
– Попытай, попытай. Попытай своего нетеатрального человека, сделай из него театрального. Чтобы неповадно ему стало выдергивать и расточаться насчет счастья. Проучи его.
– Почему я должна его проучивать? Он мне ничего вредоносного пока не причинил.
– Как посмотреть. Знаешь, почему он тебе сулит счастье?
– Почему?
– Потому что испугался. Он боится тебя. Вот и носится за тобой со своим счастьем.
– Правильно поступает, что боится. Я их всех проучу. Он у меня попляшет. Правда, избегать ему нечего. Очень надо, пугать его, не велика птица-синица. Чего ему опасаться? Хотя, конечно, есть чего.
– Я же говорю, старая сказка и тривиальная. По себе знаю. Они – почему за нами с тобой бегают? Чтобы мы лишили их счастья. Взяли его у них. Они сами не выносят своего счастья и пытаются нам его сбагрить как свободным от этого груза. И так и эдак навязывают. А мы не берем, кидаем им обратно в рожу. Они и ходят к нам, как мой муж, непрестанно. Они, счастливые, завидуют нашему несчастью.
– Потому что вы меня, Нина Андреевна, в такую превратили.
– Может быть, может быть… – затуманилась Нина. Она сегодня употребила свое и начинала клевать носом.
– А почему это? – спросила Нонна. – Почему он обязательно, по-вашему, боится меня?
– О, страх – движущая сила… Если им не страшно, им скучно.
– Кому им?
– А… им… – Нина заволоклась дремотой. С выбившимися на лицо волосами, частью седыми, частью рыжими.
6
Клёнов выбежал на улицу. Поспешил к стоянке такси.
– Нужна девочка, – освоившись, объяснил он.
Позвали вчерашнюю Лидку.
– Понравилось? – сообразила она.
Пошли как давеча во двор. Лидка опять вызвала из темноты несколько фигур. Нонны среди них не было.
– Где Нонна? – спросил Филя.
– Что тебе Нонна? Другую выбирай. Нонна работает. Ты ее приструнил. Молодец, настоящий мужчина. Я к тебе всегда буду новеньких отправлять. Если ты, естественно, не против.
– Я не верю, что Нонна, как вы выражаетесь, работает.
– Не веришь?.. Что же мне сделать, чтобы ты поверил?
– Ничего не надо делать. Ты Леху-Фонаря знаешь?
– Какой ты глупенький. Ладно. Тунеядка твоя Нонка, не хочет работать. Но я ее все равно так просто не отпущу. Это не по понятиям. Раз пришла, будь добра, работай. Нечего было приходить. У меня солидная фирма.
– Сколько тебе надо, чтобы ты ее отпустила?
– У тебя столько нет.
– Есть фамильное золотое кольцо, толстое, старинное.
– Деловой разговор!
– Где Нонна?
– А где кольцо?
– Сейчас будет. Только ты никуда отсюда не уходи.
– Жду, жду, милый, – Лидка сблизи послала ему воздушный поцелуй.
Филя поспешил домой. Возле подъезда стояла Нонна.
– Ты как здесь?
– Ты ж сам зазывал.
– Ты вырвалась от нее?
– От нее нет необходимости вырываться, она сама вышвыривает.
– Она тебя выгнала?
– Я никому не позволю себя выгонять. Я сама или ухожу, или остаюсь. Она меня выгоняет, по ребрам костяшками хлещет, а я не ухожу. Она, глядишь, размякнет, тянет ее полялякать. Я тогда ухожу. Оставляю ее посреди вянущих цветов. У нее в квартире спертый дух гнилых цветов. Я привыкла давно, но если долго не прихожу, заново воротит.
– Цветов? Зачем ей цветы? Я ей кольцо за тебя пообещал, золотое, бабушкино. Ты, наверное, уже в курсе, раз появилась. Она, значит, мне доверяет? Без кольца тебя отпустила?
– Кто?
– Как кто… Лидка.
– Лидка верит только в продажную любовь. Она у тебя продажная и есть, раз ты ее за кольцо приобретаешь. Только намотай себе: одним колечком ты затраты не покроешь.
– Так Лидка больше просит? Я предполагал. Вы меня с ней раздеть решили?
– Очень нужен ты, сам раздевайся.
– Так что же вам нужно?
– Почему – нам?
– Тебе и Лидке.
– Тебе, по всему видать, с Лидкой что-то нужно. Только меня в свой отврат не втягивайте!
– Я не понял… Ты у Лидки сейчас была?
– Очень мне твоя Лидка необходима. Ты на нее запал? Так отправляйся к ней. Хороша парочка! Вы подходите друг дружке, оба артисты. А мне ваш театр мерзок!
– Ты ведь сама сказала…
– Что сказала? Тебе слова мои нужны?
– Какие слова?
– Я не знаю, какие у вас слова. Слова для меня ничего не значат.
– Почему?
– Потому что все равно все врут.
– Ты где была?
– У Лидки.
– Как…
– Если тебе хочется, если ты так уперся – то у Лидки. Я буду говорить, что тебе хочется слышать. Правда – это то, что хочется слышать.
– А вранье?
– Тебе-то, я, конечно, понимаю, приятнее слушать вранье.
– А тебе приятнее слышать правду?
– Какая разница. Все равно ты не способен. Надо было у Нины остаться. Она пускай кричит, стонет и рычит по ночам, но ничего, я приспособилась, меня этим не проймешь. Меня вообще ничем не проймешь и не припугнешь, так и запомни.
– Я тебя запугиваю?
– Сейчас! Чего захотел! Это я тебя запугиваю.
– Зачем?
– Чтобы неповадно было.
– Что неповадно?
– Всяким Лидкам кольца золотые предлагать.
Поднялись в квартиру.
– Кто такая Нина? – спросил Филя.
– Мой мастер.
– Мастер?
– Да, цветочный. Я у нее проживаю.
– А Леха?
– У Лехи я на отдыхе пребывала, а у Нины я вкалываю.
– Ты цветами занимаешься?
– Я флористка.
– Любишь цветы?
– Ну так, не слишком. Меня прохиндей один пристрастил. Я больше люблю цветы портить. Нине нравится. Она заявляет, что я зверь в цветах.
– Так ты у нее живешь?
– Да.
– Живи теперь у меня.
Нонна прильнула.
– Это официально? – спросила она.
– Конечно. Раз явилось кольцо, не может оно так просто оставаться в ящике. Предметы этого не прощают.
– А что они, мстят, да?
– Нет, просто не прощают. Это похуже мести. Мести можно противодействовать, а если тебя просто не прощают, ничего не сделаешь, хоть ты тресни.
– А почему надо обязательно кого-то прощать?
– Ну как… В этом вроде бы смысл существования.
– А я полагаю наоборот, смысл сосуществования – как раз не прощать. Прощать надо только тогда, когда тебя прощают.
– Кто-то должен простить первый.
– Я первая прощать не собираюсь.
– Кого прощать?
– Не волнуйся, у меня отыщется кого прощать.
– Счастливая.
– Потому что, если прощать – такое уж счастье, я его лучше приберегу. А ты поспешил всех простить, все свое счастье полностью израсходовал.
– Всегда найдется кого простить.
– И ты выискиваешь, кого бы тебе простить? Меня ты тоже завлек, чтобы простить?
– Возможно.
– Сама я тебя не интересую?
– Сама ты мне необходима.
7
Филя привел Нонну к строгому настоятелю храма, в котором работал. Нонна надела в храм кургузую черную мини-юбку, что настоятелю, ясно, не понравилось. Он отложил венчание на полгода. Свадьбу послушно отложили, но жить продолжили вместе. Нонна сделалась долговременной невестой. Матери Фили и Нонны отнеслись тоже неоднозначно. Мать Фили Вероника помолчала, сказала: «Что ж, женись. Если сейчас не женишься, не женишься никогда». Мать Нонны спросила у Фили по телефону: хороший ли он человек? Когда трубка вновь оказалась у Нонны, спросила: а не восточный ли жених? Филя не говорил с каким-либо акцентом, однако его манера изъясняться показалась Таисье Федоровне столь странной, что она подумала: а не восточный ли? Когда же он приехал под благословение в Заболоцк, Таисья Федоровна изумилась его белым брюкам посреди белой зимы и страшно оскорбилась рвению Фили вымыть после обеда посуду. Жить имелось где, в отцовской Филиной квартирке. На полгода будущее более-менее проглядывалось.
Нонна в неустроенности на Мичуринском всю вину возлагала на Нину Андреевну. Что, дескать, она в подражание старым мастерам относится к цветам так же, как к фруктам, почему превратила квартиру в сходный с фруктовой базой протухающий цветочный склад. Но на поверку выяснилось: с надеждами на дизайнерский рай в своей утлой квартиренке Филя полностью прогадал. Нонна выказалась по бытовой части совершенным нулем. Быт ее просто не интересовал. Разве что умозрительно: некий грядущий дивный быт, по всем признакам потусторонний, за гранью герани. Так в деревенских избах за пламенной геранью рай, из избы он снаружи, в изумрудах, а снаружи он в избе, в ее глуби, сладкой, как вода в дождевой бочке. На самом деле пламенный рай в самой герани, он недосягаем и одновременно под рукой постоянно, в обиходе. Хотя Нонна, странное дело, – цветочница, комнатные растения не поливала, они в порохе уже стояли. Пламенная герань в сухом порохе угрожала взрывом, но – взрывом цветочной фантазии Нонны. Она, как свирепый военачальник, находила радость в цветочных муках, надменно шествовала мимо сиротливых горшков. И готовила Нонна кое-как, по принципу: чем хуже сготовлено, тем дольше простоит, и постоянно дом – полная чаша. Когда прогоркнет, прокиснет и заплесневеет, тогда из чаши и выплеснуть не жалко. Готовила с тем же ожесточением, с каким букеты составляла. Но стряпня не терпит ожесточения вопреки цветам. Цветы бескорыстны, а еда чревата в прямом значении слова. Путь к сердцу мужчины прокладывается через желудок. Эта сытая мудрость вызывала у Нонны негодование, омерзение. Ей больше по душе было нарушение пошлого закона отправлением предназначенных сердцу гастрономических масс обратным ходом посредством двух пальцев. Чтобы мужское сердце оставалось голодным и бескорыстным, как цветок, в идеале – как засохший цветок между страниц поваренной книги. При таких твердых принципах нечего помышлять о комфорте, уюте, тем более – дизайне.
⁂
Легким, как шаги по подводным ступеням, вечером Нонна дремала с подушкой поверх головы. Филя праздно сидел рядом. В квартиру позвонили.
– Кто это? – Филя встревожился смутно.
– Да мало ли, – ответила Нонна небрежно из-под подушки.
– Вдруг Лидка за кольцом пришла? – улыбнулся подушке Филя.
– Ну конечно. Она что тебе, привидение?
– Скорее разбойница.
– Скорее уж привидение, – сказала Нонна и прижала длинной рукой подушку к голове теснее.
Филя открыл. На пороге стояла светловолосая девушка, глядящая одновременно с вызовом, жалостью и насмешкой. «Нонна была права, – подумал Филя. – Действительно привидение».
На пороге стояло то, что было забыто в мельчайших подробностях. Бережная память рачительно сохраняет самое дорогое, еще рачительней она это дорогое переводит к забвению. Филя удивился, что – узнал. Потому что он и сейчас, лицом к лицу, не помнил. Права Нонна: привидение.
– Даша. Никак не ожидал тебя увидеть. Хотя нет, ожидал, – сказал Филипп, словно с шагу опьянел.
– Ты ждал меня? – с любопытством спросила Даша. – Но я здесь случайно, абсолютно случайно. А ты меня ждал. Как это классно!
– Да я не ждал, успокойся. Не тревожься так.
– Я была на рок-концерте, здесь поблизости!
– Ну и как?
– Классно!.. А что ты меня держишь на пороге?
– Да я ведь не один.
– Как то есть не один? С бабой? – Даша осклабилась.
– С невестой.
– А я тогда кто? – вздрогнула недоуменно Даша. – Я ведь извечно оставалась твоей невестой.
– Ты хочешь ей оставаться?
– А почему нет?
– Ты хочешь вернуться ко мне?
– Может быть.
– Ты ведь раньше не прощала измен.
– Я по-прежнему не прощаю. Что это меняет? Разве обязательно друг друга прощать? Не прощать интереснее. Впрочем, я тут случайно. Мне позвонить надо, деньги на телефоне кончились, такая незадача. Вообще: дай, думаю, загляну.
– Значит, ты все-таки не хочешь быть моей невестой?
– Зачем хотеть того, что уже есть? Я и так твоя невеста, вечная, потому я не могу стать твоей женой.
– Нет, так не годится.
– Получается, ты предал меня?.. Да она не любит тебя, твоя невеста.
– Откуда тебе знать? Ты ее и не видела.
– Я чувствую, что тебя здесь не любят. Я ведь не только невеста, я еще и сестра твоя.
– Мамы виноваты: назвались сестрами и вакханками, воспитали нас как брата с сестрой, мы и перепутали, на каком мы, собственно, свете.
– Зато мы узнали, что такое счастье, – ободрила Даша.
– Ты ведь не считаешь это счастьем. Я считаю это счастьем.
– А я верю тебе. Если ты убежден, что это было счастье, значит, оно так и было.
– Но я уже не убежден.
– А я все равно верю… Ну – не знаю. Я думала к тебе заглянуть, по старой памяти.
– Я ждал тебя семь лет.
– Капельку не дождался.
– Если б я тебя дождался, я б тебя порешил. Во всяком разе, выгнал бы. Для того и ждал.
– Ты всегда меня для этого ждал. Но всё кончалось хорошо.
– Вот и кончилось хорошо.
– Кончилось? Можно я на кухню пройду, мне позвонить надо, на мобиле деньги… – Даша пустилась в коридор стремительно, с прискоком. – Давненько здесь не была. Вот опять здесь, фантастика!
В коридоре ей преградила путь Нонна.
– Здравствуйте! – сокрушенно обрадовалась ей Даша.
– Кто это? – спросила Нонна жестко.
– Я его невеста, – указала за Филю Даша.
– Мне уйти? – через Дашину простоволосую светлую голову (она была заметно выше ростом) спросила Нонна.
– Даша шутит, она не невеста. Познакомься, Даша, это Нонна, моя невеста.
– Мы обе над тобой подшучиваем, – уточнила Даша. – Обе твои невесты над тобой подтрунивают. Над тобой трудно не шутить! Но Нонна – не смеется… Нонна, отчего ты не смеешься? Ладно, бывайте. Помнишь, ты, Филя, неустанно искал праздника, изнывал по нему? А побегу на него сейчас я. Вот так. Хоть он мне не очень-то сдался. От праздника надо уметь отказываться. А ты!.. – она кивнула Филе на Нонну. – Ты ведь меня почти что сызмала, как собаку, приучил страдать, планомерно приучивал… Он всегда был расчетливым. И на тебя, Нонна, у него есть какой-нибудь расчет, будь уверена. Но не тревожься – расчет бескорыстный. Хотя, по правде говоря, бескорыстные расчеты пострашнее корыстных. Да что я плету… Это ведь всё не мое. Это ведь всё его, – она указала опять на Филю. – И, наверно, твое, если ты с ним. А я поспешу на праздник.
– Поспешай, – напутствовала Нонна. – Только так и намотай себе, это всё – твое добро. Забирай с собой всю эту скверну, она нам тут не пригодится.
– Что ж… – Даша всплеснула растерянно руками. – А ведь капельку не дождался, самую малость, чуток не дотянул. – Она рассмеялась. – Вот тебе кара за меня! Я думала сама тебя покарать, добить. Для чего, собственно, и забежала. Но жизнь, вижу, за меня отомстила. Ухожу с легким сердцем. Эх, Филя, Филя! А я ведь во снах тебя проверяла, готовила тебя, я думала о тебе, оттого тебе снилась. Думала, как тебя простить. И вот – простила! Прощай и ты.
– Ты откуда про сны? – скривился Филя.
Даша махнула ему с лестничной клетки.
– А ты уши развесил! – презрительно уличила Нонна. – Мы уйдем с ней вместе. На праздник!
– Нет. – Филя захлопнул входную дверь. – Она пусть идет, а ты останешься. Знаю я твой праздник. Ничего ты этого не можешь и не умеешь. Но как она про сны?
– Я тоже могу про сны. Любая баба способна про сны. Что ж, вот эту любишь? Достойный предмет. Только учти, ваши московские разборки, ваши аханьки и охоньки мне не надобны. Не для того я прибыла в вашу гребаную столицу, чтобы принимать участие в ваших играх. Ты не любишь меня, ты просто похваляешься перед самим собой. Перед другими хвастаться боишься. Потому что другие уведут меня у тебя на праздник. А перед собой, конечно, хвалиться можно. Как же? Ты же меня спас, выволок из могилы, в которой я стояла двумя ногами. Только почему ты уверен – из могилы? А если я клад в могиле искала, нащупывала его уже в грязи голыми пятками? А ты мне помешал. Теперь я обязана проживать чужую жизнь, твою жизнь, а она уже произошла с этой бабешкой. Это я спасла тебя, она бы добила тебя сейчас. И правильно бы поступила.