В роду Шуманов много долгожителей. Еще бы!
К чему относится это мое «еще бы»? Все же в интонациях кларнета есть что-то скандальное, согласитесь.
Итак.
За нами постоянно кто-то наблюдает. Следует ли забывать об этом? Наверное, следует. Хотел бы я забыть об этом? Наверное, хотел бы. Но у меня не получится. Прежде не получалось. Это – драма моей жизни. Вот вам и драма.
А, может статься, трагедия.
Нынче так трудно определяться с жанром.
Алеша ни на минуту не забывал о том, что за ним наблюдают. Прежде ему казалось, что это все – жена, проделки жены, во всяком случае, наблюдение как-то, каким-то образом связано с женой. Умной, красивой, желанной, но в то же время взрослой и опасной женщиной. Именно так, взрослой и опасной. Взрослой и опасной. Взрослой и опасной.
Но теперь, когда она ушла?
Наблюдение все равно продолжалось. Ни на минуту Алеша не забывал, что за ним наблюдают. Бред преследования он исключал, так как сам являлся наблюдателем и знал толк в таких делах. Но об этом позже.
Что же получается? Если не найти в наблюдении за собой сладострастия, можно сделаться импотентом.
Что же получается? Роман интимных перемен с элементами эксгибиционизма? Несколько витиевато, но вполне в духе времени.
Итак.
Я хочу забыть о том, что за мной наблюдают.
Я знаю одно упражнение. Никому до меня это упражнение не помогло.
Приступаю.
Я – вселенная.
«Вселенная» – ужасно, но слов из песни не выбросишь. Что поделаешь! Как правило, психотерапевты глуповаты и чудовищно косноязычны. Среди них немало людей со сходящимся косоглазием. Почему?
И зачем я вспомнил психотерапевтов? Ах, да, конечно же, упражнение подсказал мне один знакомый психотерапевт, и левый глаз его немного косил. Как же его звали?
Я – вселенная.
Так. Сосредоточиться. Как будто это – мой последний шанс.
Упражнение №1
Я – вселенная.
Во мне множество сочащихся светом озер, трав и деревьев (то, что могу себе представить).
Немыслимая, бесконечная энергия.
Я напрягаю свою волю и забываю о том, что за мной наблюдают.
Я забываю, что за мной наблюдают.
Я забываю, что за мной наблюдают.
Я забываю, что за мной наблюдают.
Я один.
Нет никого больше.
Пока я не призову того, кто мне понадобится, я буду один.
Отныне и всегда.
Я забываю, что за мной наблюдают.
Я забываю, что за мной наблюдают.
Я забываю, что за мной наблюдают.
Я один.
Сейчас мне никто не нужен.
Я забываю, что за мной наблюдают.
Я забываю, что за мной наблюдают.
Я забываю, что за мной наблюдают.
Я один.
Я один, как и положено вселенной.
Никто не спасет меня, если я погружусь в воду с головой и наберу полные легкие воды.
Все.
Все.
Как умею, освободился от наблюдения. Надолго ли? Вот, упражнение вспомнил, а имя доктора забыл. В последнее время все валится из рук. Это все – весна. Или осень. Не имеет значения.
Дыхание. У меня слабые легкие. У Алеши Ягнатьева легкие покрепче, но освободиться от слежки так, как освободился только что я, он не может. Алеша – тоже вселенная, но он этого не знает. Не должен знать. Иначе не получится романа интимных перемен с элементами сладострастия и эксгибиционизма.
Хочется написать современный роман, а всякий другой роман будет уже несовременным. Роман интимных перемен с элементами сладострастия и эксгибиционизма об энтропии и броуновском движении.
Витиевато. И несколько сумбурно. На первый взгляд. На первый взгляд.
Эксгибиционизм – одна из главных примет изменившегося мира.
Выживание. Пытаюсь выжить. Ложь. Ничего я не пытаюсь. Лежу в ванне и все. Время от времени нарушаю ее холеную гладь. Лежу в ванне.
В настоящий момент Ягнатьев до ванны еще не добрался. Когда я сообщаю, что он погружается или уже погружен в ванну – снова лгу, забегаю вперед. Костерю себя за эту лживость и поспешность. Хочется быть последовательным. Очень хочется.
В настоящий момент Алеша до ванны еще не добрался. А я – уже в воде.
Да.
Он же только готовится к погружению. Несмотря на то, что мы – тезки, мы – разные. Я – это я. Алеша – это Алеша. С одной стороны он – это я в третьем, четвертом, простите, лице, с другой стороны, сам по себе Алеша.
Да.
Внешне я далек от назидательности. А вот внутри, и это моя беда, нет-нет, да и примечу в окружающих ту или иную особенность, вывих какой-нибудь, нелепость или непорядок. Вот зачем я привязался к психотерапевтам? От них много пользы. Один мудрый человек сказал, что психотерапевты – священники атеистического века.
Однако многие из них страдают сходящимся косоглазием. Ну и что? А разве театральные критики, или повара не страдают сходящимся косоглазием? А чиновники?! Сколько чиновников страдает сходящимся косоглазием?! Врожденным или приобретенным? Им несть числа. И это не случайно. Хорошо было бы в романе исследовать и этот феномен. Было бы очень и очень любопытно. Впрочем, как знать?
Косоглазие
Знавал я одного театрального режиссера чудом спасшегося от косоглазия. Просто вовремя вмешались врачи. А так и он был бы косоглазым.
Впрочем, разве во внешности дело?
Вот, внешность не изменилась, а постановки его были постановками косоглазого человека.
Иногда грубые люди называют косоглазыми японцев и китайцев. Это не так. Косоглазие – совсем другое. Совсем другое.
Непременно вернуться к чиновникам! Не забыть.
А разве сам атеистический век не страдает сходящимся косоглазием?
И потом. Разве психотерапевты рады этому обстоятельству? Да они не забывают об этом ни на минуту. Им хорошо бы никуда из дома не выходить до конца дней. Однако же они преодолевают себя и идут. Навстречу людям. И нередко помогают им. Словом. Словом. Но «слово, изреченное вслух – есть ложь», не так ли?
Тупик.
Арик Шуман
Премудрый Козьма – главный враг психотерапевтов.
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..
Из Арика Шумана. Догадались?
Меня в некоторой степени извиняет то, что и себе я не делаю поблажек. Но лишь «в некоторой степени». Боюсь, что избавиться от гадкой своей наблюдательности не смогу никогда. Хотя это никому не нужно. И мне в том числе.
Да.
Откуда в моем списке появились театральные критики? Я, как будто, далек от театра по большому счету?
Думается, дело здесь вот в чем. Всякий ценитель и носитель банальностей имеет право считаться подлинным ценителем и носителем банальностей только в том случае, если размышляет над банальностями. Что просто так, попусту ценить их и носить их в своем сердце?
Теперь ненадолго вернемся к Шекспиру.
Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры. У них свои есть выходы, уходы, И каждый не одну играет роль…
Кто же не знает этого монолога? Кажется, метафора поэта предельно проста и понятна. Однако здесь кроется загадка. Да еще какая!
Согласимся с тем, что все люди – актеры. Всякий человек, всякий стремящийся к Истине человек, не важно, осознает он это или нет, без труда догадается кто, в сей метафоре Автор и Режиссер.
А теперь, внимание, загадка!
Что же такое в данной формуле театральные критики?
А их существование никто не отменял. Мало того, они довольно громко напоминают о себе, и театральные, и литературные и прочие критики.
Что же такое в данной формуле театральные критики? Кто они?
«Весь мир – театр». Согласен. «Люди – актеры». Хорошо. Но что такое театральные критики? И вообще критики? Кто они? Вот вопрос.
Кроме того, я обожаю рассматривать тексты пьес.
Имя
Ягнатьев. Алексей Ильич. Алеша – Илюша. Альеша – Ильюша. Мягкое «эль» лаской и робостью связывает нас с отцом.
Мы изумительно похожи со своим отцом. Правда, он был бухгалтером, но тоже очень скучал по животным. Его, например, интересовали ленивцы. Ловлю себя на том, что и я с годами все чаще думаю о ленивцах. Ленивцы.
Да.
С тем, чтобы отвлечься от ужаса ледяной воды, погружаясь в ванну, Алеша старался думать о ленивцах…
С тем, чтобы отвлечься от ужаса ледяной воды…
Вот с чего, пожалуй, начну я свой роман.
Пожалуй.
И вновь солгу. В тот момент о ленивцах я не думал.
Да.
Брем
Я прекрасно помню тот день, когда в нашем доме появился сандаловый трехтомник Брема, страницы которого источали аромат ванильного шоколада. У него были тяжелые живые страницы и, шепотком над литографиями – папиросная бумага.
Итак.
Маленький Алеша боялся своим дыханием спугнуть серебристую паутину рисунков, способных при особом освещении оживлять изображенных на них зверей.
Теперь, будучи физиологом, я отлично знаю как много общего в организмах человека и свиньи. Но упаси меня Бог свернуть с тропы дарвинизма.
Мой удел до конца дней играть роль последовательного и грубого материалиста. Это – мой мундир.
Чем не персона? Ха-ха-ха…
Краткий горький смех. Краткий горький смех. «Чем кумушек считать трудиться…» Великий баснописец Иван Андреевич! В конце концов, никто не заставлял меня получать образование. Никто. Ах, Иван Андреевич, новый Эзоп!
Когда закончился род Адама? Когда и где закончился род Адама?
Отчего-то кажется мне, что у Адама бороды быть не могло. Хотя, не думаю, что во времена Адама существовала опасная бритва. Просто, в отличие от Дарвина или Толстого, у Адама борода не росла.
И что там за путаная история любви?
Алексей Ильич и бродяга
Бродяга закрывает глаза и улыбается, – Параллельный мир. Совершить путешествие в параллельный мир. Я называю это «совершить путешествие в параллельный мир».
– Так вы называете это? – Да, именно так. – Вы знакомы с параллельным миром? – А разве вы не знакомы с параллельным миром? – Я не знаком. – Знакомы, еще как знакомы. – Я на самом деле не знаю, что это такое. – Всякий знает, что это такое. – Только не я. – Вы играете со мной. – Честное слово. – Вы разыгрываете меня. – Честное слово. Посмотрите мне в глаза. – Я не люблю смотреть людям в глаза. Так же, как и вы. – Так что такое параллельный мир?
– Хорошо. Давайте попробуем. Вы могли бы на минуточку представить себя котом? – Что? – Представить себя котом. Это совсем не сложно. – Вы хотите разрушить меня. – Зачем? – Вы хотите окончательно разрушить меня. – Вы сами просили меня. – Я не просил вас окончательно разрушать меня. – Вы просили меня показать вам параллельный мир? – Но какая взаимосвязь между параллельным миром и котом? – Самая непосредственная. И поверьте, для того, чтобы увидеть параллельный мир, нужно хотя бы несколько минут представить себя котом. – А вы упрямый человек. – Не знаю, не думал об этом. – Странная фантазия. Представить себя котом. Какой-то бред. – Как вам будет угодно. – Но я не могу… – Вы еще и не пробовали. – Да. Вы определенно хотите разрушить меня. Превратить, как говорится, в руины. Зачем вам это нужно? – Мой ответ – молчание А вообще, мы с вами очень похожи. – Да? – Да, я чувствую это.
– Вы думаете, стоит попробовать? – Почему бы и нет? – Вы думаете, что-то может перемениться к лучшему? – Почему бы и нет? – Представить себя котом? – И все же, зачем вам это нужно? – Вы просили.
– Вы знаете меня? – Теперь начинаю узнавать. – Вы знали меня и прежде? – Я знаю всех, кто живет в этом городе. – В таком случае, вы можете дать мне совет. – Сначала сделайте то, о чем я вас просил. – Черт, зачем это? Черт, я не знаю, как это сделать! Я должен мяукать? – Зачем? Просто закройте глаза и улыбнитесь. – Как вы? – Приблизительно так. – Вы сейчас в образе кота? – Мне этого уже не нужно. Для меня это пройденный этап.
Алексей Ильич закрывает глаза и пытается изобразить улыбку.
Бродяга открывает глаза, рассматривает Алексея Ильича, – Плохо, очень плохо. Улыбка должна быть естественной, а у вас получается Себастьян. – Я думаю совсем о другом. – О чем? – Какая разница? Во всяком случае, не о котах. – О параллельном мире? – Я уже и забыл. Надо же? Вы так заморочили мне голову, что я уже забыл о параллельном мире.
Бродяга встает, – Пора мне. – Вы что, уходите? – Да, пора домой. Хотите, я приглашу вас к себе в гости? – Признаться, я думал… – Что вы думали? – Признаться, я думал, что у вас нет дома. Простите. – Бездомных людей не бывает. Начертите круг, лягте в него и скажите себе: это мой дом, и это станет вашим домом. Быть может, для вас самым счастливым местом на земле.
– Уходите? – Да, ухожу. – Скажите на прощанье, зачем вам хотелось, чтобы я представил себя котом? – А почему бы и нет? – Погодите. – Да? – Вы, как будто, предлагали выпить? – Нет, вы меня с кем-то путаете. Я не пью. Держитесь подальше от женщин, мой вам совет.
Этот и подобные этому финалы – всегда полная неожиданность для автора. Я же говорю, персонажи живут сами по себе. Вот вам и параллельный мир.
Что же касается предложенной бродягой игры в метаморфозы, а это было ничто иное, как игра в метаморфозы, думаю, он хотел продемонстрировать Ягнатьеву особенности кошачьего зрения. Но для этого требуется другая форма зрачка.
Думаю, проще было бы трансформировать Алексея Ильича в ленивца. Но бродяга может и не догадываться о существовании этого чуда природы.
Впрочем, я могу и ошибаться на сей счет.
Разводы
Разводы.
Разводов становится все больше и больше. Думаю, это как-то связано с экологией.
Ягнатьев.
С тем, чтобы отвлечься от ужаса ледяной воды, погружаясь в ванну, Алеша старался думать о ленивцах…
Я же не думал о ленивцах. Я не думал о ленивцах в тот момент просто потому, что не вспомнил о них. А подумать о них как раз следовало бы. Это очень и очень отвлекает в минуту испытания.
Как изменился мир! Как изменился мир! То, что однажды подсмотрел я в передаче Национального географического общества, лишило меня сна на трое суток. Ягуар пожирал ленивца. Но это – не самое страшное. Потрясением для меня явилось то, что ленивец при этом улыбался. Какое счастье, что в моем детстве, в томике Брема, ленивец был на одной странице, а ягуар – на другой!
Милые создания. Мне хотелось бы дружить и с одним и с другим.
Теперь не остается сомнений в том, что программы Национального географического общества не образовывают, а изощренно убивают. Сегодня ленивец, а завтра, быть может, и ягуар?!
Сегодня – ты, а завтра – я?!.
Во время просмотра передачи Национального географического общества, а также последующие трое суток Ягнатьев ощущал себя тем самым ленивцем.
Он и теперь представляет себя ленивцем. Вот только улыбаться так лучезарно, безмятежно не умеет. Не умеет и не хочет.
Поэзия
Изменившемуся миру не нужна поэзия. Хотя поэты не умолкали ни на секунду. Бесконечный треп. То, что поэты, дескать, молчат, когда говорят пушки – чушь. Бесконечно болтливы и те и другие. Силятся перекричать друг друга и гремят страшно.
Это спасение, что я теперь в ванне, и музыка воды перебивает всю эту вакханалию.
Хорошо и покойно думать о ленивцах. Хорошо и покойно.
Боков
Если бы окна Ягнатьева выходили не во двор, а на улицу, он мог бы намного лучше узнать обитателей своего города. За какой-нибудь час он мог бы увидеть как две студентки-хохотушки, в розовом свечении утра, то и дело озираясь, задирают друг дружке юбки; как вареный взъерошенный пьяница, чувствуя скорую свою погибель, робко переходит дорогу; как нищенка с аккуратностью реставратора раскладывает на полотенце свои записки и иконки; как согбенный под жениными ударами в спину, с вывернутым наизнанку лицом супруг возвращается в лоно милой семьи; как батюшка, обращая суетное в пыль, низко склонив голову, семенит на службу; как тучная масляная мать, спотыкаясь и причитая, силится догнать светящуюся от истошного детского крика коляску; как, разбивая рот медной ладонью, борется со сном римлянин в тоге и сандалиях; как кот, совершив стремительную пробежку за невидимой мышью, внезапно задумывается и ложится прямо на тротуар; как, после длительной паузы, точно из-под земли вдруг вырастает палевая громада плененного слона, не желающего видеть ни замершего в скрежете мотоциклиста, ни подружек в хрустящих обновках, ни вертлявого милиционера с лицом удода, и уж, конечно, не желающего видеть летящую за собственным лаем Моську… И так дальше, и так дальше.