– Ясно, Сережа. А в своих актах об израсходовании боеприпасов вы… какое количество указываете?
– То, что в заявке.
– Да, – протянул Малахов. – Тогда мне это совсем уже непонятно. Или же, наоборот, все становится очень даже понятно…
Большого труда ему не составило догадаться, что и тут излишки полным ходом создают. А вот для чего и для кого…
На командном пункте вяло поднялся белый флаг – разрешение на открытие огня дано. Подразделения развели по учебным точкам.
Слева огневые направления заняла соседняя 45-ая бригада, еще дальше – подразделения и части боевого обеспечения дивизии. А если бы вчера Малахов поленился и сам не заправил бы машину?
И что было бы? Нетрудно ему представить. Да вот подполковник Малахов сам лично подсуетился, и, как результат, вовремя затрещали короткие автоматные очереди, гулко застукали одиночные пистолетные выстрелы. Сбоку редко заработали снайперские винтовки. С отчаянным уханьем вылетали одна за другой противотанковые гранаты. Загремели взрывы на огневом рубеже, где метали ручные гранаты.
Огневая подготовка – единственное, что в их дивизии проводилось почти неукоснительно. Нет, выше всего, конечно же, были занятия, как раньше говорили, по политической подготовке.
Новое независимое государство на свой лад кроило всю мировую историю и пылко желало плоды своих титанических усилий довести до широких масс и, прежде всего, до своих солдат и офицеров.
Там и гетман Мазепа стал не предателем, а истинным радетелем своего народа. Хотел выйти из-под власти московского царя и стать под руку шведского. Скандинавы, конечно, они же хохлам намного ближе по крови, чем кацапы. И Симон Петлюра, грабивший простых селян и полосовавший их нагайками, ходил в героях. Степан Бандера и вовсе стоял в том ряду вне всякой конкуренции с ореолом святого.
Весь народ сообща боролся с фашизмом, а дивизия СС «Галичина» воевала против Красной армии. И бывшие эсэсовцы стали героями. Вот про это и про многое еще другое рассказывали бывшие замполиты.
А на всех остальных занятиях могли ставить, а обычно всегда так и делали, жирный-прежирный крест. Техника вся в поле за отсутствием топлива и с целью его экономии не выходила. Механики-водители вождением БМД и других боевых машин не занимались. Тактическая и специальная подготовка не проводилась…
Ну и что, спрашивается, с них взять? Одним словом, пехота и все. Одно только у них название осталось, что воздушная. А вот разведчики постоянно занимались. То и дело шастали воины по всем окрестностям в поисках того, что еще можно стащить и упереть с собой.
Да еще инженерно-саперная рота в поте лица трудилась по своей основной специальности на постройке подсобных хозяйств и прочего…
А огневая подготовка, ежели связать воедино все его размышления, проводилась с единственной лишь целью создать неучтенный запас боеприпасов. А потом… потом его при случае реализовать…
Ближе к двенадцати часам дня все офицеры начали подтягиваться к центральной наблюдательной вышке. Начальник штаба батальона с шустрыми глазами бойко травил обычные в таких случаях байки.
Майор в свое время служил в Монголии. Тоже заграница. Только почти что своя, в Забайкалье.
– …Снабжение в полку было до края плохое. Или к нам не завозили, или начальство все разворовывало. Доходило до того, что бойцы, как крысы, по всем помойкам рылись…
Перед глазами многих присутствующих стояли примеры посвежее, из толпы заметили:
– Ну, Федотыч, у нас тоже не лучше. Тогда воровали и нынче не меньше. Ты лучше скажи, как там у вас было насчет бабья?
– Этого товару и там хватало. Молодые лейтенанты привозили с собой подруг. Где они их, прости… меня Господи, подбирали?
– Как это… где? – в разговор вмешался молодой задорный голос. – Известно где. По всем городским общагам…
Выдержав паузу, начштаба батальона подытожил:
– По всем помойкам, короче. Значит, женились они за месяц-два до выпуска на ком и кому что попало. Вот потом и начинали эти девки вовсю хвостами вертеть, ну, а их мужики по чужим бабам бегать. Такое творилось, что вспомнить страшно. Стоило кому-то на полигон выехать, как начиналась карусель. А многие так и жили открыто «шведскими» семьями, никого не стесняясь.
– А ты Федотыч, как жил?
Боясь завраться, майор малость замялся:
– Ну, я, мужики, в ту пору еще холостым лейтенантом ходил.
– Так ты тоже в свое время был ходок?
– Ну… – никак не подтверждая колкое заявление и не опровергая его, начальник штаба скромно пожал плечами.
– А как там, Федотыч, насчет местного населения было? Дикарки? Страшилища с узкими глазами шастали, что и смотреть не на что?
– Нет, почему же, – майор оживился, – крайне даже симпатичные монголки имелись.
Один из ротных скептически сплюнул, растер плевок сапогом:
– Не может быть. Привираешь, Федотыч.
– Ей богу, не вру. Кое-кто из наших ребят успел даже поджениться.
– Ну и как?
– А кто его знает, как оно было… – словно что-то вспоминая, майор неопределенно пожал плечами, а глаза его убежали в сторону.
– Так они, Федотыч, грязные, никогда не моются.
– О, напомнил. Случай у нас один занятный был. Служили в полку у нас два друга холостяка. Те еще ребята, скажу я вам. Познакомились они с монголкой, затащили к себе на квартиру, в однокомнатную хату. А она, девка-то эта, вся потом провонялась. Но красивая чертовка. И хочется, и колется. В ванну ее загнали. Сдуру сыпанули ребята туда горстку стирального порошка и отмыли ее. Аж хруст от чистой кожи пошел. А девка непонятно лопочет, смеется. Довольная…
– С придурью, что ли, баба оказалась?
Хмыкнув, начальник штаба покачал головой:
– Да нет, они ей вина дали. Дозу они не рассчитали или малость переборщили. Выносливой оказалась подружка. Утром отправили ее, а сами без сил завалились спать. Дело на воскресенье вышло…
– И все? – протянул кто-то, несколько разочарованный простым до обиды концом. – И что тут прикольного?
– Не все. Через неделю ребят с местной милицией нашли. У девки по всему телу странные пятна пошли. Думали, что заразное. Парней наших в комендатуру… – майор многозначительно замолчал.
– Ну и что с ними стало? – затеребил его сосед.
– А ничего. Разобрались. У нее пятна от чистоты пошли. Аллергия. После того, как ее отмыли…
Взрывы хохота долго сотрясли здание из стекла и бетона. У многих на глазах слезинки выдавило. Комбат Шувалов подковырнул:
– Федотыч, а одним из них, случайно, не ты ли шуровал?
– А что? – скромно потупившись, майор смешливо почесался в затылке. – Давно дело было. Разве все и упомнишь.
Фривольный треп не затих, не затух, эстафету тут же перехватил зам командира батальона:
– А у нас случай имелся… Служил я в Забайкалье. Приехали мы с другом в Читу. Приехать и не побывать в «Даурии» – считалось у нас западло. «Даурия» – коронное место, где всегда офицеры собирались.
– Думаю, что не только офицеры, – заметил комбат Шувалов. – Слышал я как-то, что, кроме нас, голытьбы, туда и приличные люди захаживали. Из тех, кого еще в «законе» считали… Только сидели они, понятное дело, в другом уголочке…
– Того не знаю. Сняли мы двух подружек. Я еще лейтенантом был. А друг мой – постарше. Вышло, что и подружки наши оказались одна моего возраста, а вторая точно, как мой дружок. Полное соответствие. Весь вечер с ними протанцевали. Взяли с собой водочки, бутылочку шампанского и девочек с собой потянули. А те и сами не противились. Активисточки. Приехали бабы в Читу на комсомольский слет…
Посидели они у нас, выпили. По общему согласию разделились. Та, что была постарше, осталась с моим дружком. А молоденькая девчонка со мной пошла. Смущалась, как пионерка юная, будто для нее все эти фокусы были впервые. Два года баба замужем, а кроме одной позы, где она лежит на спине, широко раздвинув свои ножки, ну, ничего девка не знала. Что за неотесанный чурбан числился у нее мужем?
Смущаться-то она смущалась, но не больно-то чему противилась. Да и доза, принятая нами была приличной. Сперва она все ладошкой от моих рук прикрывалась, но затем, когда я пустил в дело язычок, она только свое лицо прикрывала. И смотрю, что понравилось ей, вошла во вкус, двигаться сама навстречу мне начала…
Не знаю, что ее туда понесло, но она ткнулась во вторую комнату. Глядь, а там ее старшая подружка Мишкиного дружка со всем усердием ублажает. И классно у нее получается! С вдохновением работает!
Лидка моя вся в ужасе. Как, мол, коммунистка может себе этакое позволить? Где все ее моральные и нравственные принципы? И как быть в таком разе с «Моральным кодексом строителя коммунизма»?
Я ее, как мог, так и успокаивал. Мол, а что тут такого дурного, если человеку захотелось? Попробовала, может, и понравилось?..
– Ой, заливаешь ты! – начштаба батальона недоверчиво крутанул головой и, подначивая товарища, махнул рукой, мол, враки все это.
Зам комбата непонимающе моргнул:
– Ну, чего вы, жеребцы, ржете? Так все и было. Крепко ей, видно, мозги запудрили, пока она училась в школе. Не тому ее учили…
– Классиков марксизма-ленинизма они не читали!
От оглушительного взрыва гомерического хохота нервно звякнули перепуганные стекла. Чуть погодя начштаба пояснил:
– Последователь Карла Маркса, Август Бебель, книжку черкнул, ту самую, что «Женщина и социализм» называется.
– Это какой еще Бебель? – прищурился молодой лейтенант, плохо учившийся в школе, продукт демократизации общества.
В ответ майор пояснил:
– Это тот Бебель, чьим именем одна улица в Одессе называлась, где областной КГБ был. Так он считал, что «Половая потребность не может быть нравственной или безнравственной, а только естественной».
– Ха-ха! Как еда, питье, исправление естественных надобностей, ибо продолжение рода – первейшая задача каждого индивида…
Перехватывая инициативу, зам комбата продолжил:
– Время прошло. Лидка моя ушла в ванную. Мишка выглядывает и заговорщицки мне подмигивает, дает мне ясно понять, что пора, мол, меняться партнершами. Был у нас с ним предварительный уговор.
Верка ему все про себя рассказала. Про то, что работает она вторым секретарем райкома комсомола. Лидка моя у них недавно инструктором устроилась. Тут они второй день на конференции. Решили совместить приятное с полезным. А что? Все понятно. За чужой счет в ресторане посидеть, покушать, от души напрыгаться. И, в конце концов, еще в придачу ко всему и удовольствие получить. Как говорят, два в одном…
Там, где они живут, городок весь маленький. Все на виду. «Налево» сильно-то не побегаешь, моментом слухи поползут. А разнообразия-то хочется. Муж у Веры – чиновник, старше лет на пятнадцать. И к этому делу у него интерес давно угас. А она, бедолага, в самый вкус вошла. А Лидка еще в этом деле зеленая. Первый раз только в свет вышла…
Ну и Мишка протопал к ванной и приоткрыл дверь. А там нагая нимфа склонилась над умывальником. Дружок мой аж ногами засучил, не выдержал соблазна и облапил ее руками…
От эдакой вящей неожиданности Лидка, верно, и от боли, да и от страха пронзительно заверещала, дернулась, попыталась вырваться. Да где там. Послышался тоненький жалобный скулеж, потом постепенно затих. Лидка задышала все чаще и чаще, а вскоре и вовсе задвигалась в такт с моим дружком…
– Понравилось, значит… – донеслось из задних рядов.
– Понравилось. Мишка любую мог довести до кипения. А тут Верка подошла и потянула меня за собой.
– И ты ей класс показал.
– Нет, она мне показала…
Новый взрыв хохота прокатился под бетонными сводами, ударил по окнам, тоненько завибрировал стеклянным перезвоном.
– Зубоскалы, – незлобно, ради порядка, ругнулся Малахов. – Черт вас, балаболов, подери! Как соберетесь вместе, так больше не о чем и поговорить. Одни пошлости у вас на уме. Стоять рядом и слушать вас невозможно. Будто других тем для разговора не существует.
– А о чем же говорить? – ротный хитро прищурился.
Начальник боевой подготовки неопределенно пожал плечами:
– О службе. Или у вас все тип-топ в подразделениях?
– Товарищ подполковник, вы что, не знаете, что разговор о службе – верный признак наступления у дружной компании последней стадии опьянения? – лукаво улыбаясь, ввернул начальник штаба дивизиона. – А пока еще до свинства не надрались, мы все про баб толкуем.
– Ну и черт с вами! – Жека махнул рукой. – Базарьте…
Малахов сам хорошо знал расхожий анекдот про все стадии, через которые проходит любая офицерская попойка.
– Говорят, вы в Германии служили. Как вам немки?
– В каком смысле? – подполковник прищурил левый глаз.
Прекрасно понимая, куда клонит молоденький лейтенант, Малахов усмехнулся. До колик в животе кое-кому хотелось знать, из чего же слеплены недоступные их пониманию европейские женщины.
– Можно было, к примеру, с ними закрутить? Ну, вы понимаете…
Конечно же, он все понял и, широко улыбнувшись, ответил:
– А что они совсем с другого теста, что ли, слеплены? Такие же, как и у нас, бабы… с понятиями, представлениями и потребностями. Тоже жить хотят. И желательно лучше.
– Во-во! – толпа вмиг оживилась. – Расскажите нам из той жизни, которой нам, по всей видимости, никогда самим уж не увидеть.
Повернув голову, Малахов внимательно посмотрел на ротного:
– А что столь пессимистично? В нашем независимом государстве перед каждым все двери открыты. Езжай, куда хочешь.
– Поедешь, если баксы хрустят в кармане. А нам и на жратву не хватает. Заграницу после развала Союза прикрыли. Одна Югославия осталась. А там наши в эдакой дыре стоят, что упаси меня, Господи…
Народ нахмурился. Поставили их в патовое положение. В Косово, где албанцы хотят от сербов отделиться, того гляди, снова вспыхнут беспорядки. Прикажут стрелять, так своих братьев-сербов стрелять? У кого рука поднимется? Но не выполнить приказ…
– За что, ребята, боролись, на то и напоролись. Присягу на верность незалежной Украине принимали? Вот и платите по счетам.
Офицеры вздохнули. Купились в свое время на то, что им обещали увеличить содержание в разы и выплачивать его в твердой валюте. Пока их покупали, обещали, потом все быстро как-то позабылось…
– А вы, товарищ подполковник, ее сами не принимали? – немного обиженно и с некоторой язвительностью в голосе спросил ротный.
– И я, братцы, принял. Не отрицаю. Так и я за это расплачиваюсь.
Жека прищурился, потер скулу. А надо было ему кинуть тут все и уехать в Россию, как сделал Рэм, старый и верный его друг.
– И все же, товарищ подполковник, расскажите нам что-нибудь.
Все взоры обратились на него, вцепились мертвой хваткой.
– Ладно, все равно не отстанете. Знаю я вас, черти. И мертвого вы достанете. Когда служил в Потсдаме, соседка по лестничной площадке, а жили мы в домах вперемешку с немцами, и в подъезде половина квартир могла быть наша, а другая часть – их, прибегала иногда за помощью. Муж у нее был классным сантехником и на заработки ездил в ФРГ. Вот мне время от времени и приходилось его собственные краны ремонтировать. У них же, как и у нас, сапожник тоже всегда ходит без сапог. Трубы часто забивались. Приходилось их мне прочищать…
– И кое-что иное заодно, небось, прочищали?
– Это уж как водится, не без этого…
…Лейтенант Малахов на ту пору служил в Потсдамской учебной бригаде командиром взвода в самоходной батарее.
Жилось нелегко, но весело. С утра до вечера он пропадал в военном городке. На личную жизнь времени не оставалось. Приходил он домой поздно, лишь ночевать. Со своими соседями-холостяками чаще виделся Жека в парке, в учебном поле, чем за общим столом в их небольшой однокомнатной квартирке, выделенной им на троих.
В тот день лейтенант заступал в наряд. И он решил чуть посидеть на спине, выгнав пузырек на середину. Глаза начали слипаться. Резкий, настойчивый стук в дверь нарушил идиллию благостного отдыха.