– Желаемую дату, пожалуйста.
– На ближайший рейс.
Глаза блондинки округлились, она оглянулась, выискивая охрану.
– Да вы не волнуйтесь, девушка, – успокоил Макеев. – Я не псих. Просто очень устал и хочу отдохнуть. Деньги есть, – он выложил на стойку пачку пластиковых карт.
Вид верхней, платиновой «Визы» с аэрофлотовским логотипом, подействовал на блондинку успокаивающе. Пальчики с парой скромных колец забегали по клавиатуре.
– Да, билеты есть. Рейс сегодня, в 22.30, прилет в 15.25 по местному времени. Аэропорт Хосе Марти.
– Устраивает. Один билет, пожалуйста. Бизнес-класс.
– Стоимость двести тысяч семьсот тридцать девять рублей.
– И это устраивает, – весело откликнулся Макеев. Мысль о том, что уже завтра он воочию увидит белый песок, привела его в телячий восторг.
Блондинка облегченно перевела дух только, когда терминал высветил: «Покупка совершена, извлеките карту». Распечатала билет и уже совсем другим тоном предложила:
– Давайте я вас и зарегистрирую заодно.
– Будьте так любезны, – согласился Макеев и был награжден долгим томным взглядом.
Поскольку его и фемину разделял надежный барьер из пластика под дерево, Макеев позволил себе подмигнуть. Блондинка зарделась.
Далее по сценарию требовалось выяснить имя прелестницы и посулить авансы, но искомая регистрация была уже готова, и Макеев пренебрег обычаями.
Закрывая за собой дверь, Макеев услышал разочарованный вздох.
– Лечу на Кубу! – Макеев помахал распечаткой перед носом Исфандияр-ака. – На тебя билета не брал, извини. Если хочешь, проникай в самолет при помощи своих подсознательных штучек. Короче, бывай, если больше не увидимся. Я на паспортный контроль.
Контроль Макеев проходил в одиночестве. Металлоискатель тоже. И в зале вылета сколь он ни крутил головой, нигде не видел потрепанного полосатого халата.
«Неужели я выздоровел?» Макеев не понимал, радоваться ли ему неожиданно приобретенной свободе или же пугаться столь же внезапному одиночеству. Ничего не решив, он на всякий случай купил в «Дьюти-фри» бутылку «Чиваса».
У гейта, подавая посадочный талон еще одной упругой фемине, на этот раз брюнетке, он вдруг ужаснулся.
«Как же я буду – один?» – пронзила горькая мысль.
Фемина ослепительно улыбнулась, отдала корешок посадочного и жестом указала на выход.
Спотыкаясь, Макеев потрусил по рукаву.
«Один… на Кубу… без багажа… жене не сказал… Козихина не предупредил… машину бросил…». Мысли скакали, как зайцы.
Макеев был готов повернуть, и повернул бы, если не поток пассажиров. Не сумев пройти против течения, Макеев был буквально внесен в аэробус.
И о чудо! Через проход от его места, невозмутимо восседал Исфандияр-ака. Большего облегчения Макеев в жизни не испытывал.
– Добрался все-таки! – с глупой улыбкой воскликнул он.
– Рановато радуетесь, – сказал сосед Макеева. – До самолета мы добрались, а до Гаваны еще двенадцать часов. Сдохнуть можно.
– Часто летаете? – спросил Макеев, оглядывая собеседника.
Молодой мордатый парень в яркой гавайке и бермудах. И когда только успел переодеться? Макееву стало неудобно за свой темный костюм. Как похоронных дел мастер.
– Уже пятый раз.
– Бизнес? – понимающе спросил Макеев, устраиваясь в кресле.
– Шутите? Какой бизнес может быть с кубинцами? Раздолбай на раздолбае! Там можно только отдыхать. А вы впервые на остров свободы?
– Остров свободы, – усмехнулся Макеев. – Все небось и забыли, о чем это.
– Про барбудос и малахольного Фиделя точно забыли. А свобода осталась. Для холостяка, – сосед подмигнул. – Девушки, ром, сигары. Меня, кстати, Сева зовут.
– Иван.
– Очень приятно. Значит, впервые на Кубу… Даже завидую. Все открытия впереди. Куба – это ж целая философия! Кубинцы говорят: «Веселись, а проблемы подождут. В конце концов, не мы же должны искать их, а они нас».
– Неплохо сказано, – заметил Макеев.
– А то! У них любимое слово – «маньяна». Если переводить дословно, то это «завтра». Но на самом деле, это состояние души, кубинский пофигизм. А вы говорите: бизнес!
Макеев задумался. Потом сказал:
– Если все так, как вы рассказываете, то я завидую. Cам-то я, как белка в колесе, семь дней в неделю, по восемнадцать часов в сутки. Как говорится, ни петь, ни рисовать, одна работа, будь она неладна. А у этих выходит, легкость бытия необыкновенная?
– Легкость – это точно. Нищая страна. Готовьтесь обозреть все прелести социализма. Вплоть до отсутствия туалетной бумаги. У вас, кстати, много багажа?
– Совсем мало, – честно ответил Макеев. – А что?
– В аэропорту вещи прут нещадно. В прошлый раз я чемодан на замок закрыл, скотчем обмотал, так они, суки, пленку содрали. Замок открыть не смогли, просто вспороли чемодан и вытащили вещи. Теплые оставили, а летние все тю-тю. И футболки, и шорты, и кроссовки. Не говоря уже об очках, бритвах и прочей дребедени. Нищие, потому и воруют. Зарплата тридцать баксов, да и те в местных песо, за которые ничего не купишь. Короче, легкость бытия, как вы выразились. Вообще, я думаю, это от того, что кубинцы – потомки рабов. Ну, которых плантаторы из Африки привозили. Наломались в свое время на хозяев, вот и получили идиосинкразию на всякий труд.
Макеев хмыкнул.
– Вы случайно не врач?
– Врач, – согласился Сева. – А как вы догадались?
– По слову «идиосинкразия», в основном.
– Я стоматолог.
Макеев непроизвольно схватился за челюсть.
– Ой, не надо про зубы. Давайте лучше про политику.
– Да про политику надо настроение иметь…
– Намек понял, – сказал Макеев, доставая из портфеля «Чивас». – Давайте по чуть-чуть. Для настроения.
– По чуть-чуть не имеет смысла, – ухмыльнулся Сева. – На Кубу нельзя ввозить спиртное, даже пиво. Все, что не допьем, в аэропорту отберут.
– Ну, тогда подойдем к делу серьезно.
И они подошли.
Алкоголь теплой волной разливался по телу, беседа катилась, как санки с горы. Обсудив политическое положение, перешли к чисто мужским темам.
– Кубинки делятся на три сорта, – вещал Сева, – бланко, мулато и негро. Если будете знакомиться с негрито, сделайте вид, что считаете ее мулато. Для них это гораздо престижней.
– Что же в них такого необыкновенного?
– Ха! Вы посмотрите, как они танцуют сальсу! Да ни одна европейка не сможет так крутить нижним бюстом. Нет, это даже не обсуждается. Старик Хэм знал, где жить. Кстати, в Гаване обязательно попробуйте дайкири по его рецепту. Май моджито эн Бидеджито, май дайкери эн Флоридита, – старательно выговорил Сева. – Угадайте, как по-испански «работа»?
– Эль трабахо, – улыбнулся Макеев.
– Знаете испанский? – с завистью спросил Сева. – Ну тогда у вас точно все будет в шоколаде. И запомните: пока вы на Кубе, никакого трабахо. Трабахо но!
– Трабахо но! – согласился Макеев, и они в который раз чокнулись пластиковыми стаканчиками.
Неожиданно Сева икнул.
– Кажется, мне достаточно, – проговорил он томным голосом. – Я спать.
– Я, пожалуй, тоже. Только прогуляюсь немного.
Макеев встал и, качаясь, пошел по проходу. Туалет бизнес-класса он не заметил и пошел в эконом.
Почти все пассажиры спали. Приглушенный зеленоватый свет придавал салону ирреальность, и затуманенный «Чивасом» мозг родил восхитительно-поэтическую, как показалось Макееву, фразу: «Небесная колесница несет нас навстречу счастью».
«Блин! Жаль, что я не умею писать стихи!» На этой мысли Макеева как следует встряхнуло, и он врезался в подлокотник кресла. Сидящая женщина даже не шевельнулась, но Макеев все равно пробормотал:
– П-пардон, – и двинулся дальше.
Возвращаясь, он впервые за время полета вспомнил про Исфандияр-ака. Прямой, как палка, старик сидел на прежнем месте и с любопытством изучал коробку с едой, поставленную перед ним стюардессой.
«Ему дали обед? – удивился Макеев. – Значит, его видно?»
Однако додумать столь важную мысль не сумел. Ноги подкосились, и Макеев рухнул в кресло. Сон упал, как ловчая сеть, накрыл пеленой, черной, как океан, над которыми они летели.
Макеев проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Это был Сева.
– Просыпайтесь, уже снижаемся.
Макеев, кряхтя, распрямился, подергал руками. Давненько он так не напивался.
– Минералочки? – Сева подсунул бутылку. – Сейчас объявили: в Гаване плюс тридцать три.
– Ужас какой, – вырвалось у Макеева.
– Нормалек! – бодро сказал Сева. – Теперь слушайте меня. Деньги сразу меняйте в аэропорту, там не обманут. Сто куков – это очень много, имейте в виду. Такси до Гаваны стоит двадцать пять. Вас как алемана будут постоянно разводить на деньги, держите ухо востро.
– Спасибо. А что значит «алеман»?
– Алеман – это европеец. Лох, набитый деньгами.
– Понял. Не буду лохом.
– Вы куда из аэропорта?
– Еще не знаю.
– Поезжайте на Варадеро, сказочное место. А если хочется чего-то совсем необычного, то на Кайо Ларго. Это остров такой, километров сто от Кубы, архипелаг Канарреос.
– Волшебные названия.
– А то! Считайте, вы уже в сказке. Только помните: трабахо но!
– Си, сеньор, – согласился Макеев, – трабахо но.
Аэропорт Хосе Марти оказался довольно средненьким, Макеев видал и получше. Удивило, что везде можно было курить, и дым от сигар стоял конкретный.
В зале ожидания, кстати, единственном, Исфандияр-ака с любопытством пощупал металлическую пепельницу, привинченную к креслу. Макеев давно заметил, что старика, как сороку, влекло все блестящее.
Самого Макеева облепили таксисты. Молодые и старые, смуглые и угольно-черные, они были готовы везти, куда угодно, хоть на край света. В гаме голосов Макеев уловил знакомые названия: Гавана и Варадеро.
– Но, сеньоры, – решительно сказал он, – у меня еще много дел.
Обрадовавшись, что турист говорит по-испански, таксисты загалдели еще громче. С трудом вырвавшись из кольца, Макеев отправился на поиски обменника.
Когда Макеев распихивал по карманам пестрые бумажки, его бесцеремонно подергали за рукав. Он оглянулся и увидел молодого парня. Если теория Севы была применима к мужчинам, то парень относился к мулато.
– Мистер жарко? – на ломаном английском спросил он. – Мистер хочет вода?
– Да, чико, – по-испански сказал Макеев, – хочу воды. Еще хочу купить летнюю одежду. Знаешь, где это можно сделать?
– Конечно, знаю! Я провожу.
Через зал ожидания парень вел Макеева, держа за полу пиджака, видимо, боялся, что добычу перебьют более шустрые собратья.
Макеев не возражал. Несмотря на адову жару, на то, что он спал всего несколько часов, сидя и пьяный, Макеев чувствовал себя бодрым, как никогда. Как пятнадцать лет скинул. Вот что значит отвязаться от Козихина и его полу-уголовных штучек. Принцип «трабахо но!» начал действовать.
Когда вышли на улицу, Макееву показалось, что он угодил в духовку. Чертыхаясь, стянул пиджак – парень в это время держался за его брючину – и порадовался, что утром надел демисезонные туфли, а не зимние, на меху, ботинки.
Потом они довольно долго шли вдоль забора, обходя здание аэропорта, и наконец остановились около металлического контейнера, с каких в девяностые в Москве торговали на вещевых рынках.
Если на улице был ад, то внутри контейнера – горнило той самой печки, что предназначалась для самых закоренелых грешников.
Появившийся мужчина, негро, моментально оценил ситуацию и крикнул вглубь контейнера:
– Тойя, принеси рубашки и шорты.
Девица, соблазнительная мулатка-шоколадка, покачивая как верхним, так и нижним бюстом, вынесла груду пестрой одежды.
– Мистер зайти внутрь? – по-английски спросил негр.
– О нет, – по-испански отказался Макеев. – Я внутри сварюсь.
Негр громко расхохотался, показав полный рот отличных белых зубов.
– Сеньор говорит по-испански! Отлично! Начнем с рубашки. Как вам такая?
В воздухе взлетело что-то голубовато-белое.
Макеев сбросил пропотевшую рубашку и облачился в тонкую прохладную ткань.
– Рerfectamente! Беру.
– Muy bien. Теперь шорты. Смотрите, это настоящие американские шорты, – и негр ухватился за макеевскую ширинку.
Шокированный, Макеев не успел рта открыть, как негр стянул его брюки до колен и протянул шорты цвета хаки. Его улыбка была настолько дружелюбной, что Макеев, чертыхаясь, переоделся. Посмотрел на свои бледные волосатые ноги в длинных черных носках и вздохнул.
– Сеньор великолепно выглядит! – воскликнула шоколадка.
Макеев подозрительно покосился: издевается? Но в глазах девушки светилось только искреннее восхищение.
– Я все беру, а это, – он протянул негру вещи, – заверните в пакет.
Негр принял рубашку и брюки, с завистью поглядел на туфли и сказал:
– Я могу их купить. Дам хорошую цену.
– Отдай ему за просто так, – неожиданно сказал Исфандияр-ака, стоявший, как обычно, за левым плечом Макеева.
– С ума сошел? Ты знаешь, сколько стоят эти туфли?
– Сейчас они тебе не нужны, а потом ты сможешь купить еще. А он никогда не купит.
– Ну знаешь ли, – пробормотал Макеев, нагибаясь за туфлями.
– Сколько ты за них дашь? – спросил он у негра, выпрямляясь с туфлями в руках.
– Сто долларов!
На лице негра отобразился целый водопад чувств. Тут было и страстное желание получить туфли, и сознание того, что чудес не бывает.
– Даже сто пятьдесят, – добавил он упавшим голосом.
Макеев пренебрежительно хмыкнул, но Исфандияр-ака пихнул его в бок.
– Не жмотись.
– Тебе легко распоряжаться чужими вещами, – сварливо ответил Макеев.
Негр не сводил с него умоляющих, черных, как кофе, глаз, и Макеев внезапно растрогался.
– Ладно, амиго, бери все за сто пятьдесят. И туфли, и рубашку, и брюки. И пиджак нахрен забирай.
Силы небесные, что приключилось с негром! Лицо стало совсем пепельным, Макеев испугался, что его хватил удар. Однако негр очнулся и принялся споро запихивать вещи в пакет, приговаривая:
– Матерь божья! Святые угодники! Caramba! Кому рассказать, ведь не поверят же!
Исфандияр-ака стоял, сложив руки на животе, и благостно улыбался.
– Смотри, сколько счастья ты ему дал.
– Да ладно, амиго, перестань, – Макеев отпихнул негра, который попытался поцеловать его. – Носи на здоровье.
Негр прижал руки к груди, оскалился и закатил глаза от полноты чувств. Макеев чувствовал себя польщенным. Даже глаза зачесались.
И тут шоколадка потрепала его по плечу.
– Ола! Меня Тойя зовут. А тебя как зовут?
– Иван.
– Айвен, я тебе линда?
Макеев в недоумении нахмурился, потом сообразил: имелось в виду «lindo» – милая.
– Линда, конечно.
– Тогда поехали.
– Куда поехали?
– На касу. Я тебе линда, значит, мы можем фоги-фоги.
Макеев ошалел. Он никогда не думал, что цигель-цигель-ай-люли бывает в жизни.
– Не надо фоги-фоги, – осторожно ответил он.
– Так я тебе не линда? – Глаза шоколадки наполнились слезами.
– Линда, линда, – заторопился Макеев. – Это я… это… Короче, я импотент.
Девушка просияла улыбкой.
– О, я так делаю фоги-фоги, что ты не будешь импотенто.
Макеев в замешательстве оглянулся на Исфандияр-ака.
– Нет, ты это видел?!
– Она же еще ребенок, – сказал старик, ласково улыбаясь.
– Хорош ребеночек! А я не педофил!
Макеев решительно отстранил гибкие руки, уже обвившие его плечо.
– Фоги-фоги потом. На вот тебе, – и он протянул девушке первую попавшуюся купюру.
Та взглянула, но в руки не взяла.
– За что?
– Купишь себе подарок. От меня. Потому что ты очень линда.
Только тогда шоколадка взяла купюру, повертела.
– Cлишком много.
– Для такой линды, как ты, совсем немного, – молодецки сказал Макеев.
Шоколадка запечатлела на щеке Макеева такой смачный поцелуй, какого он не получал, наверное, никогда в жизни. Ну, может, только на втором курсе, когда их стройотряд строил Ангару-ГЭС.
Негр, успевший припрятать макеевские вещи, громко зааплодировал, и только парень-мулато, приведший Макеева, стоял грустный.
Макеев решил облагодетельствовать и его. Уж если становиться Дед Морозом, то по-крупному.
– Чико, ты мне поможешь?
– С радостью, сеньор. Что делать?
Лицо парня выразило желание сделать абсолютно все, что придет в голову полоумному алеману.