Лишь через какое-то время тот смог усилием воли оторвать взгляд от тёмной пустоты и на ватных ногах направился к дому.
– Ты где пропадаешь?
– Да так, в гараже, – Олег всё никак не мог прийти в себя, а с таким лицом друг видел его впервые.
– Ты чего? – Максим схватил его за плечи
– А? Что? – Олег, наконец, заставил себя забыть о последних десяти минутах своей жизни. Самых странных десяти минутах своей жизни.
– Да-а, метеорит увидел, – соврал он.
– Где?
– Там.
– Ну-ну.
– Дай закурить
– На.
Они молча покурили и пошли в дом. На пороге Олег задержался и, оглянувшись, крикнул в ночь:
– В пятницу! В восемь вечера!
– Что? – удивился Максим, шедший впереди.
– А? Да нет, ничего. В пятницу погода должна, наверное, наладиться.
Друг пристально посмотрел на него.
– Ты ничего не это, не долбанул?
– Угу, сигарет твоих.
***
В эту ночь он не спал. То, что сказал ему сегодня этот… Кто же он всё-таки такой? Откуда мог знать о том, о чём не догадывались самые близкие ему люди? А вдобавок ещё и Макс с сестрой уезжают. А вскоре и Дамир с Ксюшей. И снова он будет один. Нет, не один, конечно, приятелей у него и здесь хватало, но всё-таки… Всё-таки в душе он всегда будет один, как, быть может, никто другой в этом мире. Отвергнутый элемент бесчувственного мира.
В последнее время он как-то уже привык справляться с этим – работа, учёба, отдых – постепенно, он вроде бы научился подстраиваться под жизнь, как пресмыкающиеся, подстраивающиеся под климат, хоть и нельзя сказать, что принял её правил и научился по ним жить. Так стало легче, намного легче, чем тогда, в самом начале…
Хотя когда произошло это начало? С переездом в город? Со смертью приёмного отца? Или же с самыми первыми его попытками задуматься над смыслом своей убогой жизни ещё в интернате? Скорее всего началось это в тот момент, когда он вообще стал впервые осознавать себя как личность.
Попав в город, пусть и небольшой и не со столь неприкрытыми всеми его дешёвыми «ценностями», к которым стремилась сама жизнь, разгребая перед собой горы мерзости и безразличия, он уже тогда стал ясно понимать, как этот мир несовершенен, глядя на всю его грязь и несправедливость. Конечно, тогда он мало в чём разбирался и не располагал ни теориями, ни большим желанием разобраться в природе всё нарастающей неприязни почти ко всему, что окружало. Его непроизвольно всё больше передергивало от некоторых вещей, которые другие просто не замечали. Те годы его жизни были наполнены самым большим количеством драк, приводов в милицию и скандалов с учителями в школе. Тогда он не умел ещё сковывать в себе умоляющие позывы собственной души при виде чего-то для неё просто неестественного. Помнится он побил одного своего сверстника только за то, что тот оторвал ящерице ногу, просто так, забавы ради.
Когда он чуть повзрослел, ему всё больше, как навязчивая идея, стала лезть в голову мысль, что весь этот мир вокруг, он какой-то неправильный, ошибочный, что ли, в общем – не его мир. Хотелось уйти куда-нибудь далеко-далеко, в какую-нибудь сказочную страну, где он не будет видеть всей этой лжи, всего этого, прикрытого липовыми эмоциями, чувствами, любовью, дружбой, красотой, как, опрысканного сильнодействующим дезодорантом, смердящего обмана. Но, когда он оставался один, становилось ещё хуже, потому что приходило понимание, что не только в людях дело, но и в самой жизни, её сущности и больше всего – в нём самом, поэтому в какой-то момент, он начал сомневаться в нормальности своей психики. Это всё и было причиной тому, что он постоянно стремился быть с людьми, казаться весёлым и общительным, стремился стать центром внимания, хоть никогда и никому в жизни не открывал и малой доли своей души.
Потом была ещё пара случаев с неудачной любовью, после первой, детской, и всё стало ещё хуже. В те времена он впервые попробовал спиртное, сигареты… И вроде жизнь продолжалась, как пытался внушить он сам себе, и солнце светило также, но между тем всё вокруг становилось всё серее и тоскливее. Он окружал себя ещё большим кругом общения (это ему почему-то всегда удавалось легко), но между тем ясно давал понять, кто ему друг, а кто нет. Однако это нисколько не помогало, и никто не видел в его глазах какую-то больную тоску и борьбу с самим собой, все считали его весельчаком и душой компании.
Шли годы, а ему всё больше хотелось уйти в какой-то другой мир, забыться, отречься от этой жизни, в которой он мало что видел, а того что видел хватало понять, что она его не принимает, эта жизнь, таким какой он есть. Иногда он даже думал о самоубийстве, но до этого, конечно, не доходило, так как он всё же понимал, что нужен ещё кому-то.
Поступив в институт и попав в город гораздо больший, чем Громянск, Олег беспробудно запил, пытаясь таким образом забыться. Но от этого становилось только хуже, так как в пьяном угаре все эти мысли кололи и резали ещё больней, единственное, от чего спасала водка, так это от версии о шизофрении, – вот только почему, было непонятно. «Ну, зачем мне… в-ваша долбанная жизнь нужна?» – спрашивал он неизвестно кого, оставшись в нетрезвом состоянии наедине с самим собой. – «Зачем я, чёрт возьми, вообще родился. Да и пошли вы все… с вашим благополучием, с планами вашими на жизнь, с интригами… да вообще со всем этим дерьмом, которое называете жизнью…». Новых своих общаговских приятелей, которые якшались с ним только во время попоек, он нередко бил, совсем потеряв способность мыслить и уже до слёз обозлившись на жизнь и на подобных людей, которые эту жизнь («такую» жизнь, и жизнь вообще) очень любили. Дошло уже почти дело и до наркотиков, но как раз в это время встал ребром вопрос об его отчислении, который, быть может, его и спас.
Теперь, после сегодняшней странной встречи, на Олега опять всей тяжестью обрушилось его одиночество, и заныло, заскулило в груди, словно старая рана. И почему же это состояние так настойчиво напоминает о сегодняшнем госте, благодаря которому оно и появилось? Смутные, невероятные не догадки даже, а их зародыши всё больше начинали шевелиться в его голове, не позволяя сердцу успокоиться. Память, напрягаемая до головной боли, что-то пыталась подсказать, подсунуть какие-то обрывки фраз, картин из прошлого, похожего больше на смутный детский сон, из тех, что иногда всплывают в подсознании и тут же теряются, оставляя за собой только тщетные попытки разума вспомнить хоть что-нибудь из этой нереально далёкой, почти прошлой жизни.
***
К пятнице Олегу всё же удалось спровадить своих друзей, убедив их, кажется, что ему ничего не угрожает. Один лишь Дамир, который до этого намного менее остальных принимал участие в попытках уговорить Олега, а только отрешённо думал о чём-то своём, теперь вдруг пристал к нему с предложением «помочь чем-нибудь», хотя, по-видимому, сам не представлял, какая от него может быть помощь. Олег так и сказал, а Ксюша повторила раз пять. В конце концов, Дамир как-то грустно вздохнул, глядя на Олега, так словно тот делал самую большую ошибку в своей жизни, и они отправились на вокзал. По пути Олег смеялся, шутил и болтал о разных глупостях, ничем не выдавая своей тревоги и нетерпения перед сегодняшним вечером.
– Приезжайте, – говорил Олег с каким-то блаженно-мудрым выражением лица, когда автобус подошёл к платформе, и началась посадка. – Как только появится время.
– Обязательно. Ещё попьём твоей кровушки, – широко улыбался Макс, пожимая руку друга.
Последней вошла в автобус Эля, и когда она, обернувшись, с грустью сказала «пока», Олегу опять сделалось нехорошо на сердце. Ну вот, подумал он, ещё одна царапина на сердце, которая покроется со временем коростой прожитого, но будет время от времени зудеть. И её придётся смазывать компромиссами с собственной совестью. Сколько же их таких уже? И сколько ещё будет…
Автобус с машущими весёлыми и беззаботными, бесконечно дорогими его сердцу друзьями тронулся и, быстро набирая скорость, вскоре исчез за углом ближайшего здания. Олег посмотрел на часы. Половина шестого. А я назначил в восемь. Что ж, недолго осталось ждать. И интересно, что меня ждёт? Как к этой встрече готовиться? Надо было назначить пораньше, думал Олег, мысленно укоряя себя за то, что не назначил пораньше. А ведь всё-таки это смешно. Чего я жду? Что откроется мне великая истина? Ну, пусть не великая, но всё же откроется. Но почему именно этого я жду больше всего? В такой неправдоподобной ситуации, я, почему-то, жду самых неправдоподобных вариантов объяснения, когда наиболее вероятными кажутся совсем простые и прозаичные, – кто-то просто прикалывается, кто-то сюрприз мне хочет преподнести (интересно, какой? – неважно!), быть может, кто-то хочет аферу какую-нибудь провернуть. Почему, только, таким странным образом. Ну, да вопрос не в этом. А в чём же? А. Почему мне так хочется верить в какой-то сверхъестественный исход этой истории? Непонятно. И каково же, наверное, будет моё разочарование, когда я узнаю правду. Всё равно ведь разочаруюсь, хоть и знаю об этом.
Олег уже заходил в дом. По пути с вокзала, он купил кое-какие продукты и решил пока заняться приготовлением еды. Он старался думать как можно меньше, благо занятые чем-то руки способствовали этому, как ничто иное. На кухне скворчала сковорода, и на высокой ноте орал телевизор. Олег постепенно погрузился в эту среду домашнего уюта и совсем забыл о времени, растворившись, так сказать, в мирской суете. Именно поэтому в тот миг, когда запиликала традиционная музыка из заставки программы «вести», и одновременно с ней раздался стук в дверь, Олега словно окатило холодной водой. В миг на кухне наступила тишина, – он просто на какое-то время перестал замечать все посторонние звуки. И в этой тишине, как гром среди ясного неба, был слышен стук его сердца, которое, кажется, заставляло своими ударами вибрировать пол и стены.
Олег постепенно пришёл в себя и направился к двери. Секунду он поколебался, как бы подготавливая себя к тому, что сейчас увидит и испытает тот же шок, что и при первой встрече, а затем открыл дверь.
Шока не было. На него смотрели спокойные, умные, не человечьи, конечно, но какие-то вселяющие покой глаза. На лоб гостя, как и прежде, был надвинут чёрный капюшон. Олег отошёл в сторону, пропуская этого… – он не смог подобрать слова. Сразу за первым «этим» стоял второй, в таком же плаще и с таким же капюшоном. И с таким же, на первый взгляд лицом, которое при более детальном рассмотрении оказалось несколько иным. Но несомненно оба этих… существа были представителями одного, так сказать, вида, – Олег мельком успел удивиться и даже посмеяться над ходом своих мыслей, прежде чем порог перешагнул третий. Перешагнуло…
Больше всего это напоминало смесь гигантского скорпиона и гигантской же ящерицы. Что, впрочем, не мешало ему напоминать и кентавра. Четырёхрукого кентавра. В высоту существо достигало не менее двух с половиной метров, а его загнутый скорпионий хвост, заканчивающийся блестящей пикой, задевал потолок, который в доме был далеко не низким. Тело существа состояло как бы из двух половин – одна располагалась вертикально, другая – горизонтально. Обе половины были соединены под прямым углом, и из одной из них росли ноги, отдалённо напоминающие лапы ящерицы, только намного стройнее, а из другой, – наверное, руки, заканчивающиеся неким подобием клешней, но невероятно изящного вида. Голова чудовища была точь-в-точь как у ящерицы, вот только глаза были абсолютно красными, без белка.
Существо было, в основном тёмно-коричневого, в некоторых местах даже чёрного цвета. Спину странного гостя покрывали большие, на вид очень твёрдые пластины цвета морской волны. Того же оттенка были «клешни», «жало» и небольшие рожки на голове. Ничего подобного Олег в своей жизни даже не представлял. Невозможно было усомниться в том, что это существо живое, а может даже и разумное, – настолько мудро глядели его кроваво-красные глаза, в которых смутно угадывались зрачки и радужная оболочка.
Но всё это Олег отметил для себя намного позже. Пока же он тупо разглядывал смотревшего на него монстра, не в состоянии элементарно закрыть дверь. Да не то что закрыть дверь, – кажется, он разучился думать и лишь смотрел в глаза своего невероятного гостя – настолько сильным было первое впечатление, схожее с ударом электрического тока, причём впечатление это носило характер отнюдь не пресловутой человеческой ксенофобии и боязни всего ненормального. Когда же первое впечатление слегка остыло – окончательно оно, видимо, остыть не могло, хозяин лишь с трудом выдавил «проходите» и, боком обходя чудовище, в глаза которому отчего-то так и подмывало заглянуть, отправился закрывать дверь.
Что ж за дела то такие, мысленно спрашивал сам себя Олег, всё никак не попадая ключом в замок, чертыхаясь и думая совсем не о замке. Кто ж вы такие, лешего вам в печёнку! Мутанты икс (ему даже смешно стало)? Инопланетяне? Вампиры, кто там ещё есть из всякого рода нечисти, дьявол её забери к чёртовой прабабушке на кулички…
Наконец он запер дверь и, не спеша, повернулся. Его странные гости толпились в прихожей. Особенно толпился последний. Ладно, посмотрим, сказал сам себе Олег, пытаясь унять дрожь в руках и ногах.
– Проходите, – повторил он и, стараясь не касаться чудовища, протиснулся мимо гостей. – За мной, – прохрипел он. – В зале больше ме… места.
Человекоподобным гостям Олег предложил кресла. Что предложить третьему, он не знал.
– Можно, я присяду на пол, – вдруг человеческим голосом заговорило чудовище, отчего Олег чуть не подпрыгнул. Он хотел ответить, что можно, но язык не шевелился, а горло только издало гортанный звук.
Тот, кому Олег назначил встречу, сделал какое-то движение рукой и чудовище село на пол, подогнув под себя ноги. Теперь, хотя бы не приходилось смотреть на него снизу вверх.
– Тебе не кажется знакомым никто из здесь присутствующих? – произнёс первый, – Олег условно называл их так про себя, – первый, второй и третий, по мере того как они входили в дом.
– Нет, – Олег, наконец, обрёл дар речи.
– И даже его? – Первый указывал на третьего, и Олег вновь встретился с ним глазами и постарался не отводить их.
– Нет, – ответил он
– Плохо, – вздохнул первый. – Затруднительно и… как-то печально. А между прочим это, возможно, последнее лицо, которое ты видел тогда.
– Когда тогда?
– Стоит, наверное, рассказать тебе всё по порядку. Аккуратно и не торопясь. Только вот с чего начать?
– Пусть спрашивает, – вмешался и впервые заговорил второй. Голос его был преисполнен какого-то холодного благородства.
– Что бы ты хотел узнать? – кивнул первый.
Олег хотел спросить очень многое, и первый вопрос должен был прозвучать не иначе как: «какого хрена?». Но внезапно, неожиданно для самого себя, он спросил:
– Почему тогда, при первой нашей встрече, ты спросил у меня, не кажется ли мне этот мир не моим?
– А у тебя такое бывает?
Олег задумался. А зачем он, собственно должен изливать душу этим созданиям. Использовать меня что ли пришли, вербовать? Лучшим друзьям не говорю, что у меня на душе, а им, видите ли, скажи.
– Бывает
Гости переглянулись. Никто из них не произнёс ни слова, но, казалось, что между ними состоялась целая дискуссия – столько смысла было в их быстро сменяющихся взглядах и выражениях.
– И что это значит? – спросил Олег.
– Твой вопрос, как и любые последующие вопросы, которые нетрудно предугадать, всё равно, по-видимому, приведёт к объяснению всей сути дела, состоящей из обстоятельств, цепляющихся друг за друга подобно звеньям в цепи. И чего не коснись в данном предмете, всё равно придётся рассказывать тебе всё по порядку, с самого, что ни на есть начала. Но в связи с этим возникает несколько затруднений, которые мы обозначили как первородные. Первая из них и тебе понятная – это то, что мы не уверены, что нам нужен именно ты, – он пристально посмотрел на Олега. – Мы просто могли ошибиться.