Итак, весна, уже заметно пригревало солнце, весенние каникулы только начались, и я ощутил какое-то восторженное настроение, соответствующее этому чудесному моменту и возрасту – в четырнадцать-пятнадцать лет. Мы кое-что уже поймали, но утренний клев быстро закончился, поэтому я стал озираться вокруг, тем более, солнечный свет и тепло действовали расслабляюще.
Оглянувшись вокруг, я удивился красоте весеннего дня. Небо казалось таким ярко-голубым, что я так и застыл с запрокинутой головой. По берегам реки росло много осин, а может быть, тополей. И вот, золото веток, припорошенных снегом и освещенных солнцем, на фоне голубого неба, так и осталось в памяти на всю жизнь.
Вперед, по насту!
Ранней весной есть замечательное время, когда днем снег под лучами солнца начинает быстро таять. На боковых сторонах сугробов с южной стороны лучи солнца прямо «прожигают» грязноватый снег, и он на глазах становится ноздреватым и пористым. Ночами же зима еще берет свои права, и морозит довольно изрядно. На поверхности снега образуется очень прочный наст. Он даже может выдержать вес человека на лыжах, и это дает необычайную свободу.
В это время с утра можно катиться на лыжах в любом направлении, без всякой лыжни, и нигде не провалишься – наст выдержит. Тогда непроизвольно все лыжники начинали переходить на коньковый (как теперь его называют) ход. На лыжах мы легко неслись вперед, и надо было только вовремя вспомнить, что после полудня закончится вся эта благодать, и наст начнет проваливаться. Мы далеко улетали по снежной глади, жаль, что лыжи при этом сильно обдирались. Но удовольствие стоило того.
Помимо наслаждения от езды по насту, надо сказать и о новых впечатлениях от увиденного в этих вылазках.
Так, на поверхности твердой снежной корки мы видели какие-то странные царапины, всегда симметричные, и похожие на рисунки гвоздем какого-то шутника.
Только спустя несколько лет, я понял, что видели мы тогда следы свадебных танцев самцов серой вороны. Эта птица пытается «вскружить голову самке», пикируя перед нею, и пролетая над настом низко-низко, так, чтобы крыльями задевать снег и оставлять эти следы. Видимо, у ворон это высший пилотаж. А может быть, это тоже восторг от появления наста как предвестника грядущей весны.
Град Китеж
Когда мне исполнилось пятнадцать лет, мы с отцом стали судовладельцами! Да, да, настоящими судовладельцами, построившими лодку-плоскодонку во дворе дома.
Затем почти десяток лет рассекали просторы реки на этой лодочке. Отец на ней частенько ловил рыбу пауком – особой сеткой, подвешиваемой на блоке к балке на носу. Далеко на лодке не уплывали, но о путешествиях мечтали.
И вот однажды на майские праздники собрались мы на открытие весенней охоты в низовьях Вологды. Вместе с нами поплыла тогда целая флотилия – впереди шла лодка со стационарным мотором. Мы – две обычных весельных лодки – прицепились за нее буксиром, и довольно быстро под мерный стукоток мотора подались к месту охоты.
Нам предстояло к вечеру достичь устья реки – места, где Вологда сливается с реками Лежей и, по-моему, с Сизьмой. А затем они впадают в Сухону.
По быстрой воде весеннего половодья мы промчались до места назначения за пару часов или чуть больше.
Я был поражен разливом рек – громадным пространством, залитым водой – следствием весеннего половодья. Эта водная гладь походила на большое озеро. Мало того, что сами эти реки довольно велики, особенно весной, но еще и вода в них стояла так высоко, что все окружающие леса и луга оказались залиты половодьем в высоту на несколько метров. Уткам там просто раздолье, но это давно знали охотники и на открытие охоты их поджидали с ружьями наперевес и на изготовку.
При большой воде весеннего разлива каждый из них ищет свое заветное местечко, где можно подкарауливать желанную добычу. Ведь надо найти такое угодье, где можно укрыть лодку с одним, а то и двумя охотниками. Но перед ними должно оставаться большое водное пространство, где можно расставить чучела уток для привлечения селезней. А тут, крути не крути, надо потрудиться, чтобы подобрать такое сочетание кустов и водного простора.
И вот в поисках своего утиного Эльдорадо поплыли мы по какой-то просеке не просеке, но по какому-то пространству, между деревьями в лесу. Просека при этом как-то плавно изгибалась, и вот она закончилась, и мы попали в настоящую сказку!
Представьте себе: на небольшом возвышении стоит, отражаясь в воде, красивая усадьба, почти дворец! В ней два одноэтажных крыла, а посередине двухэтажный портик с колоннами. Сохранилась еще желтая с белым окраска фасада, еще цела зеленая крыша, но кое-где разбиты стекла в окнах. Понятно, что жизни в этом доме давно нет. И все равно здание поражало какой-то гармонией, и вызывало удивление, почему эта красота заброшена и никому не нужна.
Сожалею, что так и не смог узнать историю и даже название этого поместья. Но сих пор помню потрясение от появления из вод этого «града Китежа».
Не очень удачно сложились обстоятельства охоты в тот раз. Подстрелили мы всего по утке, а вечером отец рубил сучья и ударил себя топором по ноге.
Мы решили закончить охоту, и ехать куда-нибудь в медпункт. Однако, по причине праздничных гуляний нигде помощи не нашли, и потому на веслах добрались до города. На это передвижение против течения ушел весь день – часов двенадцать мы плыли, непрерывно работая веслами.
Хотя эта охота довольно быстро закончилась, но от нее осталось яркие впечатления.
По первому льду
Все единодушны в ожидании весны. Ее ждут, и к приходу тепла готовятся. Но и к наступлению осени, а затем и зимы мы, оказывается, тоже готовимся! Особенности этой подготовки у всех живых существ, и даже у человека, я узнал много позднее, а в детстве только догадывался о них.
Удивительно, но в ту пору от всех изменений в природе и в собственной жизни мы ждали только хорошего. Хотя, по большому счету, не так уж легко многим из нас жилось, чтобы быть такими неисправимыми оптимистами. Однако постоянное ожидание чего-то хорошего нас не покидало.
А если и случалось что-либо негативное в окружающем мире, то мы все равно подспудно надеялись на благополучный исход. Любая невзгода в нашем существовании: болезни или относительная нужда – каким-то волшебным образом не мешала нам радоваться хорошему или его ожидать. Хотя это хорошее всегда возникало неожиданно, и также быстро растворялось. Просто мы старались быть стойкими, и надеялись на поворот к улучшению.
Поэтому, может быть, будет более понятным наше упрямое ожидание чего-либо хорошего от любого времени года. Так, даже наступающая осень радовала поездками за грибами и ягодами, встречами с друзьями после каникул. А позднее появилась в нас еще тяга к осенней охоте и к ее радостям.
В конце осени приятной неожиданностью становился переход от слякоти и грязи к снегу и чистоте – точнее, к отсутствию распутицы. Случалось это изменение чаще во второй половине ноября. В одну ночь замерзала река, лужи, каменела грязь, и зима робко вступала в свои права. Снег обычно не выпадал еще почти неделю, но и эта пауза давала новые ощущения и радости.
Мальчишки, увидев первый ледок, как и весной в половодье, собирались на берегах реки и на прудах больших и даже маленьких. Самые отчаянные пробовали прочность льда, ударяя каблуком, а то и выходя на него, и не всегда это любопытство обходилось без последствий.
В любом случае, на лед обрушивался град камней, палок и прочих тяжелых предметов. Одни желали проломить лед, проверяя его крепость, а вот другие, как и я, бросали камни на первый лед, и вслушивались в те звуки, что возникали при скольжении по нему камня. Этот звук чем-то завораживал.
Он, во-первых, не повторялся – каждый камень при движении вызывал немного разное звучание. А во-вторых, звук почему-то не надоедал, а, наоборот, побуждал к продолжению удовольствия – к желанию добиться более сильного и долгого звука. Поэтому через два-три дня лед у берегов покрывался остатками композиций из «музыкальных инструментов».
Если морозы держались, то в ближайший выходной день – в воскресенье – нас ожидало еще одно удовольствие, ради которого, может быть, и желали скорого наступления зимы. К сожалению, в субботу в те годы взрослые работали, и не помышляли о будущей «халяве» – отдыхе два дня подряд.
В то долгожданное воскресное утро мы большой компанией направлялись к реке. Отец проверял крепость льда, и начиналось наше путешествие на коньках. Лед обычно был, как зеркало. Скорость скольжения год от года нарастала – мы ведь тоже подрастали.
Каждый раз набиралась большая компания: кроме нас троих – отца, меня и сестры Иры, с нами, как обычно, ехали соседские ребята – мои друзья. Иру брали обязательно. Для этого отец переоборудовал наши салазки. Он вместо полозьев из кровельного железа приспособил дюралевые трубки. После такой «модернизации» санки просто летели по льду. А Ира восседала на них, на правах самой младшей. На салазках мы везли запасную одежку – на случай холода или сильного ветра – и что-нибудь вкусненькое – для перекуса.
Сначала направлялись к Прилуцкому монастырю. Туда примерно час езды, там разворачивались и обычно перекусывали. Иногда ожидали под мостом прохода грузового поезда – это тоже незабываемое впечатление. Надо признать, что отец с уважением относился к паровозам – он же на них работал какое-то время. Нам тоже передалось доброе отношение к этим почти одушевленным машинам.
Потом мы катились обратно до места нашего старта. Иногда там тоже делали остановку, а чаще еще проезжали до Красного моста или чуть дальше. Там уже любовались колесными пароходами, стоящими у берегов до весны.
Однажды в тех местах, за Красным мостом, мы чуть не влетели в прорубь, пробитую вдоль борта какого-то парохода. Хорошо, что отец был начеку и мы вовремя успели остановиться.
Кроме обычного катания, отец учил нас пользоваться парусом для движения на коньках. Он показывал, как использовать боковые ветры для движения вперед разными галсами.
Может, этот необычный способ передвижения на коньках по реке, да еще и под парусом, так надолго остался в нашей памяти.
«Кирики и Улиты»
Нам казалось, что вылазки в урочище «Кирика и Улиты» – это путешествие в какую-то другую страну! Там все иное – необычное: горы, деревья; даже воздух казался каким-то чистым и вкусным.
Для нас эти поездки являлись, действительно, настоящим путешествием. Ведь надо было рано встать, и еще по предрассветному сумраку пройти от дома до начала Пошехонского шоссе.
Там мы находили лыжню, и довольно долго катили по заснеженным полям и лугам. Уже через полчаса впереди начинал маячить темный хвойный лес.
И вот наконец, место и цель нашего путешествия – заветное урочище «Кирика и Улиты». Прежде там было село и церковь святых Кирика и его жены Улиты. А в нашу бытность там уже оставалось лишь несколько домишек, да эта заброшенная церковь. Может быть, поэтому и название местности немного исказилось до «Кирики и Улиты».
Самое главное ощущение от поездки – красота тех мест и великолепные горки, удобные для катания на лыжах. Сколько там их было переломано! Но все равно надолго оставалось много ярких и запоминающихся ощущений.
Накатавшись, точнее, укатавшись, мы на закате подъезжали к городу. Снятые лыжи после долгой езды придавали какую-то легкость ногам. Поэтому запомнилось это странное чувство – от движения пешком после целого дня, проведенного на лыжах. Казалось, ноги, как бы сами поднимаются вверх. До дома мы добирались уже в состоянии, что называется, «язык на плече».
Эти поездки – настоящий зимний лыжный ритуал – яркий и запоминающийся.
Кирики и Улиты летом
В воскресенье 22 июня в один из пятидесятых годов я был в урочище «Кирика и Улиты» с отцом и его сослуживцами. Эти военные люди вспоминали прошедшую войну, свои пути-дороги, и говорили о погибших.
Потом началась «неофициальная часть» – потребление «крепкого, крепленого и слегка разбавленного».
А я в это время бродил вокруг и изучал окрестности. Неожиданно обнаружил пруд близ полуразрушенной церкви. В этой церкви, как потом узнал, венчался Сергей Есенин с Зинаидой Райх.
В пруду, мелковатом и мутном, бултыхались местные ребята. Я их пожалел – в нашей реке купаться много лучше.
В ручье со странным названием Шограш обнаружил много новых, до сих мною не виданных животных.
Самым ярким впечатлением был, пожалуй, «конский волос» – волосатик. Его необычный внешний вид и способ передвижения вызывали оторопь.
Легенды о последствиях встречи с ним предвещали что-то пострашнее, чем от любых других животных. Естественно, хотелось что-то узнать о нем.
Похоже, что давно во мне просыпался интерес к изучению разной живности, а причиной оказывались эти необычные встречи.
Свобода, овеянная ветром
Ве́лик – это мечта любого мальчишки в те далекие времена. Возможно потому, что езда на нем – на велосипеде – притягивала нас необычными ощущениями скорости и манящим чувством свободы!
Однако новый велосипед был довольно дорог, и считай, недоступен для многих семей. А там, где кормилец пал смертью храбрых, люди просто отчаянно нуждались. Пожалуй, самыми обездоленными оказывались семьи, где мужчина не погиб на фронте, а пропал без вести. Им государство не помогало, да еще и ставило на них клеймо отверженных.
Кроме того, после войны времена были еще и голодные, а многие товары отсутствовали и считались дефицитом, в том числе и велосипеды. Но особенно долго в дефиците оставались деньги.
Не знаю, где отец приобрел дамский трофейный велосипед (тогда уже говорили «достал»), но почти целый год ушел на то, чтобы приспособить советские шины и камеры к его колесам немного большего размера.
Другой проблемой стало седло. Его взрослая высота не позволяла мне «нормально» ездить на велосипеде – ноги не доставали до педалей. А покататься очень хотелось.
Кстати, на взрослом мужском велосипеде любой парнишка все-таки умудрялся покататься. Позднее, я тоже научился такому искусству. Для этого надо сильно изогнуться, чтобы просунуть одну ногу сквозь раму, и затем вставать на педали и их крутить. В таком скрюченном положении далеко не уедешь, но час-другой кататься можно.
Чтобы «русифицировать» трофейный велосипед, отец проявил народную смекалку: разрубив корд на советских шинах, подогнал их размер под немецкие колеса.
Кроме того, он заказал знакомому сварщику металлическую основу седла, прикрепляющегося непосредственно к раме нашего дамского велосипеда. Почти два года, пока не подрос, я ездил на этом седле. А потом и сестра Ира им пользовалась.
Однако мне предстояло сначала научиться ездить на велике, что было делом непростым. Мы это знали и ждали, когда закончится «модернизация», чтобы наконец освоить это искусство.
И вот, однажды летним вечером мы пошли учиться езде на нашей усовершенствованной машине. Направились мы на бульвар, идущий вдоль будущего стадиона пединститута. Народу там почти не бывает, и больших жертв не предвиделось.
Отец посадил меня на велосипед и, как полагается, проинструктировал, как следует на нем ехать – в какую сторону падаешь, туда и руль поворачивай и прочее.
Я кивал, но, возможно, от возбуждения мало что запоминал. Посадили меня на велик, и пустили в путь-дорогу. Отец придерживал машину, чтобы я не грохнулся сразу. А я взял, да и поехал, да так, что отец отстал – скорость-то у меня все-таки побольше, чем у бегуна. Хорошо, что он объяснил, как надо тормозить.