Он с готовностью меня целует в щеку, и радостно восклицает:
– Здравствуй! Я скучал по тебе в поезде. Как приехал – так звонил. Читал твою прозу – она у тебя стучит как электричка. И поэтому тебе надо писать стихи! Куда ты подевалась?
Неторопливой походкой, философски настроенный Дрим проходит в свой кабинет. Забытый Кречет кружит по залу вокруг колонн, и, приоткрыв рот, упорно разглядывая нас со всех сторон, пытается вставить слово. Но к нему не прислушиваются. Подруга Кречета, постояв-постояв в ожидании, – ушла покурить на лестницу.
Я прячу лицо.
– Я вспоминал тебя в Питере! – смеется Борис. Айда, со мной, на охоту, послезавтра.
– Когда, какая такая охота?
– Полшестого утра. Охота на кабанов.
Я не знаю что ответить:
– Да, неужели?
– Я написал новые стихи, – они другие, они плавные, они спокойные, совсем не такие, как прежде. Я дам тебе рукопись почитать! Я подарю тебе свою новую книгу, – он широко жестикулирует, размахивает руками.
– Да ну? Ну да? – я не знаю что ответить, мне хорошо.
– Я еще купил компьютер навороченный. Скажу тебе пароль, и ты всегда сможешь зайти на мой сайт.
– У меня нет выхода в Интернет, нет модема.
– Решаемо!
Я держусь за его огромный белый плащ и нетвердо переставляю ноги по направлению к выходу. Перекрикивая неизвестно кого и радуясь, мы проходим мимо этих стен и этих людей. Выходим на улицу.
Началась весна, нет в этом сомнений, день легче свиста, солнце качается на ветру. Машины на стоянке, как рыбки на последней подледной рыбалке, рады солнцу, блестят цветными выпуклыми боками. Я не верю своим ушам, что я слышу!? я купаюсь в ощущении собственной значимости. Я в радости.
Борис-то молодец, «Антибукера» получил и премию «Северная звезда» за свои классные стихи. Он учил, да, да, учил меня писать стихи.
Сам читал наизусть русских поэтов 19-го века, томами. Часами, по памяти.
Даже добрался как-то до моего дома на такси, в легкой одежде, и потом на кухне клацал зубами от холода, в дом проходить застеснялся и быстро уехал. Уехал так же стремительно, как приехал, в ночь. Я же, кулема, побоялась с ним завязать отношения больше, чем просто приятельские. Я подумала, что он бедовый парень и с ним переживаний (которые истрепали мою душу к 2000 году) я еще хапну. Да и он меня младше почти на 10 лет.
….
Прошло 2 месяца. Открываю утром дверь квартиры своей, а из двери вдруг вылетает и опускается на утоптанный пол узенькая бумажка. Сходив, за хлебом, я ее все-таки подняла на обратном пути; это оказался сложенный билет Трамвайно-троллейбусного управления. Что это, – мне их уже на дом приносят, кто в курсе? Дрим на трамваях не ездит, у него «Мерс». Но он легко сознался по телефону, что специально ездил в трамвае, пока не надыбал счастливый билет и не принес мне. Это отступной.
А мне он уже и не нужен!
Я бросила его в чей-то почтовый ящик, пусть полежит, может, кому сгодится. Да и вирусов на нем тьма! Я сыта этими билетами.
Может создать в городе Банк счастливых билетов для желающих, общак такой?
…На охоту мы тогда с Борисом не поехали – только посмеялись. Борис про эту охоту стихи написал. С отсылом на роман Гончарова «Обыкновенная история». Я его перечитывала, ему насоветовала, он соединил роман, отца своего и охоту. И получилось стихотворение.
Дальше мрак, не знаю, как сказать.
…когда я писала этот рассказ, а его писала через полгода после той встречи в Доме работников культуры, мне хотелось Бореньке позвонить, но я себя сдерживала, де пусть первый позвонит. Борис был в депрессии, усугубленной кодированием от алкогольной зависимости. Я думала о нём почему-то часто. Но моя гордость тупила тупая: пусть сам первый мне позвонит. Ну, как обычно, когда он шел к маме домой, то мне звонил.
Через сутки, в 7 утра он расстался с земной жизнью в доме предков, куда обычно приходил, чтобы писать стихи там у него годами сохранялся мамой отдельный кабинет: Борис остался один наедине со своей личной бедой, имени которой я не знаю, ничего-то я про то не знаю. Моя вина – не позвонила, потому что в последнее время мы редко общались.
И я ревела белугой две недели. Мама моя говорила, кто он тебе? Никто, так что ты ревешь?
А мне жаль его до сих пор.
Люди одинокие на земле…
…жизнь взяла свое, сегодня не реву. У Бориса вышел посмертный сборник, с обложкой белого цвета. А потом еще, а потом еще. Сейчас его книги нарасхват, они лежат в книжных магазинах на самых бойких местах (эх, жаль он не видит!) Он прославлен – после смерти.
Кречет вроде бы счастлив, дочь растит. Дрим мне вообще не встречается, что и хорошо. Нет, вру, как-то встретились на заседании по защите памятников в УОЛЕ – Обществе любителей естествознания. У Дрима родной брат, президент строительной гильдии, который эти памятники, не жалея, сносит. А Дрим, значит, памятники защищает.
…Я много работаю, кино снимаю, меня приняли в Гильдию неигрового кино, и так течет моя жизнь и так вот меня радует. Я знаменитый режиссер.
И стихи не пишу с того года боле: умер мой наставник, и я заткнулась (замкнулась). Нет никакого смысла в поэзии, вообще, без Бори.
НЕСЧАСТНЫЙ БЕЛЬГИЕЦ
Он стал звонить мне, Свете, в университет на лекции по утрам и мучить доцента Георгия Борисовича, чтобы тот позвал к телефону. Сотиков тогда не было. Не изобрели еще. Георгий Борисович, по доброте душевной, звал. На кафедру. В кабинет. С лекций. Поддерживал наш роман… зачем-то. Дело было в том, что в голодные девяностые многие девушки России мечтали выйти замуж за иностранцев.
А познакомились мы с этим странным бельгийцем по газете. Я заполнила купон, купив газету специально, чего уж сейчас скрывать, для знакомства с иностранцами, и отправила купон в конверте, куда требовалось. И мне стали отвечать европейские и латиноамериканские мужчины, что само по себе было похоже на чудо. Из-за границы стали приходить элегантные конверты с красивыми марками и невиданными именами отправителей – например, Хосе Дельгадо или Алехандро Кастро. Я отвечала нерегулярно, марки дорогие, да и экзамены, учеба отвлекали от переписки.
Самым стойким пен-френдом, другом по переписке, оказался бельгиец и еще один 50-летний бухгалтер из Мексики, похожий на мафиози; но тому я быстро перестала комплименты отписывать. Бельгийца звали Даниэль Биллен, было ему за 40, и работал он каким-то инженером ихнего ЖКХ при городской администрации, в маленьком городке Вильворде. Жил он в ту пору со старенькими родителями, кормил их, заботился о них с утра, и вечерами. Потом он о них писать перестал. И поменял городок местожительства – у них это проще, чем у нас.
Мне он присылал в подарок искусственные цветы ириса в коробке, рекламные буклеты и открытки, делая ошибки в английском правописании. Из всего этого я заключила, что даже зная язык так себе, слабовато, – общаться всё равно можно. А уж адрес его я вообще не могла прочитать – таков был его почерк. Поэтому чтобы не ошибиться, я вырезала с конверта его обратный адрес и приклеивала на свой конверт – посылаемый в Бельгию. И письма доходили.
Был он разведен, имел очень взрослую дочь. И был скуп – не то слово. Не послал он мне 200 марок на поездку к себе, – написал, что дорого. А как иначе б я попала из закрытого военно-промышленного города Свердловска в Европу, если не с тургруппой универовских студенток? Да, никак. Он предлагал встретиться, но полагал, что я приеду за свой счет. Вообще он не вкуривал что такое закрытый город и до чего бедны российские студентки (стипендия 30 рублей в месяц).
Я и не попала, тогда, в 93-м, заграницу. Но он этого не понял. «Дорого» и точка. А я-то мечтала увидеть его в Вене (он бы примчал на автомашине в Вену, это примерно как из Свердловска в Алапаевск!). Я даже загранпаспорт оформила, который за 5 лет мне ни разу так и не пригодился… Всё было нормально, но ничем не закончилось. Туговат был на ум Даниэль Биллен, как наши начальники ЖКО, и также толстоват-лысоват, как они. На мои просьбы прислать сюда, в совдепию вызов-приглашение, который от меня требовали тогда в ОВИРе, он писал на листке белой бумаги «Я приглашаю тебя» разбегающимися во все стороны буквами. И так дважды писал. А это для нашего ОВИРа было филькиной грамотой, и надо мной там откровенно ржали.
Сколько я ни объясняла Данику, каким должен быть документ-Приглашение, получала только непонимание. Сейчас этот ОВИРовский дурдом смешон и непонятен. Сейчас, в 2010-е все ездят из России в загранку без проблем. А тогда над нами власти просто издевались.
Странным казался мне мужчина бельгиец. Выяснилось из его писем и разговоров, что он выпивает после работы. И засыпает с бутылкой пива перед телевизором. А до этого, сразу после ужина пишет мне, как правило, большое письмо с 9 поцелуями в начале, в конце и в середине, с эротичными намеками на безграмотном английском языке. Намеки от этого еще эротичнее, потому что малопонятны.
Биллен звонил мне частенько в подпитии, как сейчас понимаю я. Слабо это походило на сказку о прекрасном принце.
Он возмущался, что русские, арабы и турки заполонили его маленькую страну – житья нет. А сам зачем-то для меня отремонтировал в своем доме комнату на втором этаже (картины развешивает, мои в том числе. Я ему картинки акварельные в дар слала).
А я пишу, что люблю свой Урал и никогда с него не уеду (правда, люблю!). Буду жить в большом городе Екатеринбурге, евразийском мегаполисе, а не в маленьком Вильворде с населением в пять тысяч человек, это ж село, а не город! Видимо, к тому времени я раздумала выходить замуж в загранку. И вообще, они бельгийцы, вери далл, – очень скучные, судя по всему. И т. п.
Второй этап наших отношений начался через семь лет (а первый завял сам собою).
Я, быстро (время незаметно пронеслось) прожила 5 лет с волжанином, мужем- актером. А потом развелась с ним. За его измену. Он, играя деда Мороза, ушел к Снегурочке и у нее затормозился надолго. Девочку она ему родила. С тоски я написала Даниэлю. Он ответил через несколько месяцев – когда я уж и не ждала. И два раза даже позвонил мне домой, мне уже поставили настоящий телефон дома, но нарвался на бас моего подростка-сына, не поняв кто это, перестал звонить. Да я и не знаю, что говорить по телефону иностранному господину на чужом языке (на своем-то часто слов не находишь!).
Итак, почему бельгиец несчастный? Всё по порядку.
Убегая от своей разбитой любви к одной даме, – о ней он обмолвился в паре строк, этот господин, в 50 лет, переехал из Вильворде в другой город. Родители его уже умерли к тому году.
В новом городке он снял для себя верхний этаж двухэтажного дома. На первом этаже жили мужчина гомосексуалист, хозяин дома, и евойный бой-френд.
Не прошло и месяца со дня вселения Даниэля, как вдруг хозяин дома повесился, тоже из-за несчастной любви… И тут вскрылось, что он был всего лишь арендатором, а вовсе не владельцем всего этого дома! Да еще ушел из жизни с большими долгами,
И деньги-то Билленовы он не передал настоящему владельцу особняка, деньги нашего Даниэля ушли на нужды этого мужчины. Приехав, владелец дома стал гнать Даниэля вон. Тот выехал! И остался без всего. Мой друг судился в надежде вернуть деньги, но юрист, которого он нанял, говорил ему: – Брось это дело, чем скорее, тем лучше – ничего ты не высудишь. Бери руки в ноги и уезжай отсюда.
А тому жить негде! Свой дом в Вильворде он уже давно сдал, а здесь вперед на год уплатил. Это я все поняла из письма.
И тут Даниэль перестал писать мне.
И что с ним? И где он? Он меня заклинал на поганый адрес этого дома не писать. Я и не стала адрес сохранять. И куда ж ему весть-то послать? Интернетом мы тогда не пользовались.
Может, дочь родная его подобрала и у себя устроила, хотя бы на время? Хочется верить, что пожалела папу. Может, он сейчас сидит, пьет пиво и смотрит ТВ, а потом ложится спать? вот и я хочу пол-одиннадцатого спать!
А утром он встает в 4 утра, как привык, и драит свой новый дом до блеска. Такой вот, блин, скучный жаворонок, ходит, всё пылесосит. Готовит тосты и омлет с грибами, разведенный, занудный, не эрудированный в искусстве работяга. Понятный мне, как многие наши мужики из ЖКХ. Как напьется – звонит в Россию, пудрит мозги словами о любви. А когда леди просит денег на билет, чтоб приехать к нему – он отвечает «Нет денег». И ведь вправду нет.
И что искать там за границей? У нас таких мужчин пруд пруди. Но почему-то мне Даниэля жаль. Я – то дома сижу, сын под боком, долгов нет, никто не весился в нашем доме, тьфу, тьфу. Юристами не пользуюсь, телефон наш работает, на адрес ко мне приходят письма от друзей и однокашников, мама жива. Я на Родине – на родном Урале, в знакомом до боли городе, в который, кстати, недавно приезжал бельгийский министр торговли в составе большой делегации. Интересно, бельгиец смотрел этот визит по новостям, хотя бы слышал о нем?
Ну а в письмах Даниэль выражал себя – да. Это верный способ самовыражения, и он не занимает много времени. Не надо смеяться, надо понимать, что писать письма любви – это привычка. Кто втянулся в переписку – тот уже не может без нее жить.
И выбирает вот в магазине изысканнейший палевый цвет тонкой бумаги для своих посланий и особые конверты, и ручки цветные гелевые, всё то, что говорит о культуре переписки в Европе…
А я в итоге никуда не еду, загранпаспорт выкинула, и вприпрыжку на почту за международными марками-конвертами не бегу.
СКАЗКА НОБИЛЕЙ
Пьеса
Место действия: горная страна в Латинской Америке.
Времена стародавние.
Персонажи:
Алехандро Гарсиа Хуан Тулан, он же Хуан Тулан – нобиль, высокий мужчина 40 лет, с седыми баками, – итало-испанской знатной фамилии, ее выходцы здесь всё огнем и мечом покорили, а в награду получили от верховных властителей родовое имя «ТУЛАН»
Жена Хуана, Криста Тулан – 36 лет, в молодости бывшая монашка-католичка, прибывшая в Новый Свет из Испании, домовитая, набожная женщина.
Их дочери, 4, 11 и 14 лет.
Татуана (Тата) – девушка индианка, в индейской одежде
Бабка-Заплатница — она же Старуха, она же нянька.
Торговец из лавки – метис 35лет
Верный слуга Тулана – индеец.
Рассказчик, парень, наш современник. Волосы светлые, внешность интеллигентная, прикид современный, манеры свободные.
Слуги Тулана, – 20 чел., с которыми он ушел в горы.
Нобили – знатные люди страны
Слуги у жены Тулана – 15 человек.
Воины, с миссией в горы – 35 человек
слуги во дворце
Город. Сад нобиля Тулана
Белеют залитые солнцем террасы – четкие, тяжелые, простые контуры, а на плоскости стен проступает рисунок тени от деревьев. Три девчонки играют у птичьей клетки в саду. Летают колибри. Дочки нобиля играют.
…где-то за два квартала от сада, старуха у дверей католического храма рассказывает дурачку местные предания, сказки. И как положено в сказке три дня живут царевны – а потом умирают, а дурачок очень удивляется.
Тут, в саду растет – красное дерево, и испанский кедр, и каучуковое дерево, пальмы перевитые лианами, – все это есть здесь. Милые обезьянки, летучие мыши, ящерицы, индейский петух керуак, – все эти обитатели есть в саду, – да и в самом городе они водятся.
На площадях остались многотонные стелы с надписями на полузабытом языке. Индейцы создали здесь, в крае этом огромные города, пирамиды и дворцы с многоцветными и сложными рельефами.
Индианки, сидящие на земле, с обнаженной грудью и детьми на руках, с достоинством протягивают к прохожим руку за подаянием. В городе – жарко и людно, и так всегда.
Рассказчик:
Это сны, мистика. Я это все не придумал, это все знаю я по наследству.
я живу рядом с вами, но в жилах моих – древняя кровь горных индейцев. Никто об этом не догадывается, здесь нет и не может быть индейцев. Но. Мой профиль с каждым годом всё острее становится, и глаза темнеют по цвету. И слова приходят на ум непонятные – древние, наверное, индейские. Это боги так пошутили. Перекинули живого человека из одного времени в другой, не спросив, конечно же, желания этого человека, меня, то есть.
Я помню что-то очень древнее. Я останавливаю заклинанием дождь, и я вызываю заклинаниями солнце. Я уговорами заговариваю ветер, чтоб не дул на меня, а дул в другую сторону. Вот и у Татуаны, моей бабки-прабабки был такой же дар. И что же? Вы все узнаете дальше. Давайте споем со мной песню.