«Тончайшая паутина сна дрожит под тяжестью теней деревьев. Горы вдали подобны струйке дыма. Так тихо, слышен любой шорох, шуршание летящего листа. Городское пространство – как открытое море!
Когда вокруг ночь – встает пред нами большой город – светлый город, что мы носим в сердце. Город. Многоэтажный город. Бесшумно и бесследно ступают образы забытых предков- убитых касиков- вождей. Сменяются десятилетья».
Рассказчик, очнувшись от транса:
Человек внутренне меняется каждые семь лет, – за это время кровь проходит весь цикл и полностью обновляется. В этот период, дни начала нового 7-летнего цикла не рекомендуется выходить из дома и начинать новых дел. А он вышел ночью специально, – зная сие поверье. Он сам искал приключений. И на исходе ночи нашел их. Он, этот человек, Хуан Тулан воевал и осваивал край всю жизнь, а сейчас пришло время отдыха, пришло время влюбляться, и это ему легко удалось. Глаза его открылись вдруг навстречу радуге, слезной от росы на траве. И мимо прошла девушка в легком красивом одеянии. Тело ее горело от лучей рассвета. И нобиль посмотрел на нее.
Тулан девушке: Глаза мои открылись навстречу рассвету. Я нашел то, что искал, мое последнее сокровище – ты это приключение! Если ты зайдешь сюда, за изгородь – я возьму тебя за руку и проведу по моему саду.
Она свернула с тропинки, и совсем близко подошла к нему. Она не удивилась. Он удивился, что она не поклонилась, ему, нобилю, и не испросила никакого разрешения стоять подле него.
Тулан: – Чужая красавица, ты древняя кровь! Ты не поклонилась нобилю? Скажи почему?
Она стояла, прислонилась к стволу дерева, слева – со стороны рассвета, и молчала. Может, слов не знала его языка?
Ты что – спишь стоя?! Это что опий на тебя действует? Принюхался: нет, не опий. У тебя нет креста на груди и мало одежды. Сосцы твои намазаны глиной и торчат остро. Что же тебя так умаяло ранним утром?
Она стояла, не шелохнувшись – неизвестно сколько времени. Его это не примучивало. Наоборот, он вдыхал грудью утренний ветер, кровь бурлила, желания превращались из смутных в реальные. Тут он и решил опутать ее, опутать, обмануть, опутать, пока она не в себе. Добыча, это простая, легкая добыча. Добыча в саду.
Тулан (говорит, обнимая девушку) – Красивая какая девушка! А ведь ей место в моем Горном Дворце. Там есть золотое кресло с красными, блестящими ручками, где она бы красиво смотрелась, да еще и с ребенком у груди. Для ребенка у меня тоже найдется там комнатка и старая нянька найдется.
(Аккуратно он расстелил свой плащ, и положил девушку на землю. Она не сопротивлялась).
Тулан: – Я не прочел молитвы, не спросил разрешения у наших общих богов взять этот дар. Я знаю, где сейчас закон – он спит. А я? Я нет. И ничего я, наверное, не буду помнить, когда сменится моя старая кровь!
Он лег рядом. Он ее обнял. И она его обвила обеими руками. Он понял, что мир вдруг переменился. И он сам переменился, и в прежнем мире ему не будет уже впредь так же комфортно, как и раньше.
– Благодарю тебя, милая, за всю ту радость, что я испытал от тебя, благодарю – сказал он ей, очнувшись. Она смотрела на него.
Тулан: Как тебя зовут?
Она ответила: Татуана. А тебя как зовут, господин?
Тулан: Хуан Тулан. (они омыли друг друга взглядами, как влюбленные, претерпевшие неведомую долгую разлуку). Мне все теперь по плечу, я молод и силен, и весел, и смел, как прежде. Наверное, я переродился – как будто б вернулся живым с безнадежной битвы! Мы скоро снова встретимся и уже не расстанемся по жизни! А сейчас иди, пора.
…и он простился с ней, ласково погладив по волосам. Дал чистый, не надписанный, кусок пергамена на память – хотел надписать, но подумал, что индианка не умеет читать по-испански, и сказал: Приди сюда в полдень, через семь дней ровно, и жди меня здесь в саду, на этом месте. И мы уйдем. Ото всех. В неведомый тебе край.
Она быстро поправила юбки и бесшумно ушла.
Тулан: (рассекая рукой листья деревьев при ходьбе) – Она будет со мной, я уверен в этом. Мы завязались в один клубочек. Но я не спросил, где она проживает. Я не знаю, что с ней будет сегодня, не знаю, что было вчера, кто ее отец, родные, есть ли у нее хозяин. И чем она здесь занимается. Пойти за ней? Да не пристало нобилю искать индейских женщин в их древних кварталах. Но, она вернется. Я это знаю, как знаю ее имя. И этого знания мне достаточно.
И быстрой походкой он направился к дому. Он был самодостаточен, самоуверен сейчас, как никогда…
А Татуана шла по утреннему городу. Было нежарко, и пробил час кошек. Они бродили от стены к стене. Пышно цвели розы и маргаритки, и облака, словно белье, выползли сохнуть на веревках неба.
Татуана: – Он нобиль, не индеец, но он вошел в мое сердце. Я чувствую радость за все то новое, что меня объяло. Он никуда не денется от меня, как и я от него. Мы будем вместе до самой смерти. И я с ним, и он со мной. Я не побежала за ним, чтоб увидеть его дом, но я догадываюсь, куда он свернул. В свой огромный белый каменный Дворец! Он из нобилей! Мы лежали на плаще нобиля! я наложница нобиля! Я помню его прекрасное лицо. Вот что выпало мне.
Одной мне из всей нашей семьи повезло укротить благородный род завоевателя. Да сбудется воля моего народа. Пусть скорее сбудутся пророчества – я должна родить от нобиля сына! И начать новый род, который выведет нашу ветвь из раззора, гибели и позора, спасет нас, красных людей, от окончательной гибели.
Она осторожно ступала, боясь распугать кур и кошек, идя к себе домой. В хижину старую и приземистую, где никто ее, кроме крольчихи Марии, не ждал. Она пришла, покормила крольчиху, налила себе питье в деревянную чашку и стала собирать одежду, вещи к отъезду. Она была уверена, что скоро уедет с нобилем. А куда – ей было неизвестно.
Рассказчик: Позже когда они все-таки ж уехали из города, знакомые нобили, и их семьи наперебой заговорят: не может быть, надо же приключиться такому! – нобиль с неизвестной рабыней сбежал, оставил семью, и службу свою! Без разрешения Божия вступил в эту в связь. И долг перед кастиланским королем свой нарушил.
А в день перед отъездом он стал часто покрикивать в доме, раздражаясь на всех, непонятно почему, и гонять своих домашних. Говорил слугам, как ему плохо – болит, дескать, сердце. Он стал пить настойку из боярки, мало поспал, и вдруг не смог скрыть счастливой улыбки, ибо она прорвалась сама.
Печатая шаг по дорожкам сада, он продумывал все до мелочей – как и где, и когда. Как ее увезти из этого города в потайное место в горах. Там тоже был сад на площадке у моря, а вокруг сада вулканы. Там был его фамильный дворец, пустующий уже десять лет. Это очень далеко от столицы, месяц пути по горам.
Он думал о девушке и их будущих детях. И еще он помнил, что часы зачатий сыновей в его роду наступают в полнолуние, и что ему надо спешить, если он хочет иметь сына от нее, а не дочь, – дочери-то уже есть.
Сцена в полдень
Случилось это через неделю.
Ящерицы в саду спят в теплой воде бассейна. Дышат жаром влажные пасти. Заранее, за сорок минут до времени назначенной встречи, так ей было невтерпеж, Татуана подходит к саду, она идет к мужчине, к своему возлюбленному. А по дороге ковыляет, нащупывая клюкой каменные плиты, почти слепая Старуха, кажется, она идет на запах – запах молодого тела. Она подходит, зацепляет Татуану клюкой за юбку и просит (та пугается, но потом быстро успокаивается):
Старуха: Милая, отведи меня в храм божий Святого Януария.
Татуана, колеблясь: Хорошо, бабушка, отведу. Только очень быстро. А где он находится? Скажи только, я не все здесь знаю, в этом квартале.
Бабка, хватает ее за правую руку и палкой нащупывает ступеньки: – Ты зрячая, ты все найдешь, а я подскажу куда повернуть.
И вот они идут по городу, по улицам, полузасыпанным сухим, горячим песком. Монахи бормочут молитвы и знатные воины спорят у стен своих домов, призывая Бога в свидетели. Дремлет сторож, закутавшись в плащ от жары. Бродят люди как неприкаянные тени. Жара! Иногда бабка открывает правый глаз и зорко проверяет дорогу, но девушка этого не видит.
Старуха – Поверни, дочь, на эту улочку, здесь короче. Стой. А сейчас подожди немного. И скомандовала в окно рядошной лавки: – Я здесь! Сюда, чел сюда, ко мне!
Девушке говорит сухо – Пришли!
Из дверей вышел здоровенный метис, с добрыми глазами, а за ним следом два слуги, они быстро и сторожко окружили Татуану. Тут бьют склянки из лавки – полдень, девушка вздрагивает. – Мне пора назад!
Бабка метису: – Помни, мне нужна душа, а не деньги! (в сторону) С новой душой я смогу…
Татуана: Где храм! Зачем мы здесь? Это не храм. Я вспомнила, где стоит храм! Зачем ты привела меня сюда, Бабушка?
Но на нее набрасывается покрывало, которое предусмотрительно вынес метис, мужчины скручивают ее в это одеяло и заносят в лавку. Она бьется. Кусок пергамена падает на дорогу из одежды Татуаны. и тут мы с ней расстанемся.
Старуха мерными, крупными шагами, открыв оба глаза, пошла дальше по улице и свернула к храму. У врат храма ждут священника женщины в тяжелых серьгах и глинистой косметике. Дым, благоухающий травой, валит из каменных жаровен, и звуки дудок навевают думы о вечности. Горит огонь в храме. Ходы в толще стен ведут на новопридельные хоры. Раньше это был языческий храм, затем его переделали в храм христианский.
Старуха: Набожная скорбь якобы, всегда и повсюду. Здесь, в городе, так много церквей и часовен что всех, наверное, так и тянет согрешить.
Она старческими сморщенными ручками упоенно собирает нагар с поминальных свечей, стоя в храме, и нюхает его, пока ее не шугнул местный дурачок с метлой, прислуживающий в храме: «Поди прочь, бабка-макабка, чтоб мыши не отгрызли тебе подол!»
Старуха: Ах, ты, дурак! Забыл мои сказки-присказки! Я тебя еще проучу.
Несчастие
Тулан долго ждал Татуану, до сумерек: – Где же она, почему не идет. Не иначе – случилось несчастье! Он поспешил к западному выходу из сада в город. В городе было, всё как прежде. Девушки в накидках и юноши в плащах толпились у фонтанов, и нежно звенела вода, наполняя кувшины. По следу ее, никому невидимому следу, который он чувствовал даже, кажется, своим нутром, и своим сердцем, он добрался до лавки торговца. Там он и увидел девушку, сидящую в стеклянном ящике на показ, у входа:
Тулан: – Как ты оказалась в стеклянном ларце, мое дитя бедное, мое сердце?! Кто украл тебя?! (он потрогал ее сквозь стекло, не веря своим глазам). Тебя посадили в ларь как птицу! Похитили тебя у меня, красавица Татуана!
Он вошел в лавку нарочито степенно, увидел торговца, курившего трубку в углу:
Тулан сказал: – Я хочу купить эту рабыню в стеклянном ларе с золотым замком.
Торговец: это очень дорогая рабыня…
Тулан: Я знаю, что вы торговцы торгуетесь. Я предлагаю тебе арробу золота и изумруды, тоже арробу.
Торговец усмехнулся: – Какие еще изумруды? Эта женщина бесценна.
Тулан: Я предлагаю тебе еще наш родовой амулет, рубин, помогающий находить в земле воду. А также кучу драгоценных камней, ты построишь на них дворец посреди города… (Тулана несло в ярости, он, крича, не сдерживал себя). Сейчас мои слуги привезут сюда золото и драгоценные камни!
Торговец кивнул, сделав вид что согласен, сказал: – Мы подождем.
И, молча, они ждали час. Тулан старался даже случайно не оборачиваться на ларь, на бедную Татуану. Чтобы не вспылить, не вытащить оружие и не сорвать всю сделку.
Да. Слуга через полчаса привез на осле золото и камни в сумке. Он быстро понимал мысли хозяина, как все индейцы. Умел!
Вот золото, – сказал слуга. И камни.
Тулан торговцу: – Вот, возьми золото и драгоценнейшие камни.
Торговец: – Этого мало!
Тулан – И дворец в горах в придачу!
Торговец: – И это не вся цена за нее, я же вижу!
Тулан: – Тогда возьми половину моей бессмертной души за ее свободу!
Торговец – Отдай всю душу! Скажи, мне «бери мою душу, змий»!
Тулан крикнул: Бери мою душу за нее!!!
Торговец, кивнув, бросил ему ключ от замка, и нобиль отомкнул замок.
Тулан тут же приказал верному слуге: – Иди же домой! Твоя работа сделана!
Когда тот вышел, нобиль из-под плаща, с бедра, достал нож и заколол торговца двумя точными ударами в сердце. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Татуана сидела, как столб, окаменев в прозрачном ящике. Тулан вытащил ее оттуда. Потом он собрал свое золото и камни, взял мешок с драгоценностями через плечо, предварительно бросив туда необтертый нож, поднял сидящую девушку и за руку повел, почти потащил, за собой.
Тулан воскликнул, глядя назад с гневом: – Камни и золото я забрал, а часть души уже не смогу – души не вернуть! Душа останется навсегда в этом подлом залоге, на пару, вместе с черной душой торговца! Какое мне горе!
и уходя, отряхнул полы одежды, сказав: – Прах сей опасен.
Девушку он оставил на час в придорожной гостинице, в комнате, под охраной своего слуги метиса. Оставил вместе со всеми ценными узлами. А сам пошел домой – чтобы проститься.
Дом ТУЛАНА. Прощание
Тулан приказал слуге: собрать всех в большой комнате.
Они собрались все в одной большой комнате, жена и дети. Хуан Тулан встал и сказал:
Я собираюсь в поход – на подвиг молитвенный, и ближайшие пять лет буду отмаливать грехи всего нашего семейства в горах – в далекой часовне. На нашем роду лежит уже много грехов, мною пролито немало крови и есть одно проклятье. Чтобы род не погиб, не захирел-не пропал, я буду молиться за вас, за всех.
– Да как же так? Ты, отец семейства, что ли вдруг подвинулся на святости, как Савонарола? – вскричала пораженная известием жена.
Хуан Тулан продолжал: – И святые отцы, именем Святого Хуана, поддержали меня и обещали мне молитвенную поддержку. Так и должно быть – кто-то один из рода должен хотя бы часть своей жизни посвятить отмаливанию грехов.
– И я уеду, да, срочно! – закричала Криста, – я поеду с тобой.
Тулан отвечал: Жена ты моя, простись за меня со всеми друзьями и родственниками. Ты останешься здесь, как я сказал. Ты останешься с детьми. Я уеду ночью.
Рассказчик: Много трагических историй начинается так просто, бестрепетно, с короткого шага вбок, в сторону, и мне это кажется страшным. Что ли это жизнь пришивает яркие заплаты на свое протершееся полотно.
Я продолжу рассказ.
Накануне его отъезда ночь была весенняя, светлая и ветреная. За домом волновалась улица, и оттуда долетал под ветром злой и беспомощный лай собак. В ловушке, в саду, сидел скунс и тихо подвывал от боли.
Хуан Тулан не уехал сразу, как того хотел, он лежал на полу, на ковре – на спине, с закрытыми глазами. Криста сидела рядом с ним. Оба молчали.
Наконец жена спросила: – Ты спишь?
Тулан: – Нет, что тебе?
Жена: – А ведь ты меня больше не любишь, жизнь изменилась, всё даром прошло.
Тулан: – Нет, не даром. Вспомни все наше – хорошее. И не говори таких глупостей.
Жена: – Как же я теперь?
Тулан: – А что тебе мешает здесь спокойно жить?
Жена: – Вот ты опять, опять, уедешь сейчас. Раньше в походы, сейчас молиться. А что же со мной будет?
Тулан: – Да все то-же, что и последние годы и месяцы. А потом я же тебе твердо сказал: через 5 лет вернусь, а на следующий год приеду, может тоже, на месяц – зимой.
Жена: – Да, может быть, приедешь. Только раньше ты не говорил мне таких слов «что тебе мешает здесь жить спокойно». Ты меня любил, другие слова говорил.
Тулан: – Да, ты изменилась, трудно узнать.
Жена: – Прошло мое время, как ни бывало…
Тулан: (Он пожал плечами, выдержал паузу) – Я тебя не понимаю. Достань мне мою одежду. Пора собираться.
Она скорбно достала и подала одежду, в том числе новый белый плащ паломника. Жена говорила с ним еще, он отвечал скупо, сам дивясь себе. Обычно ручеек его речи тёк без перерывов.
Тулан жене – Не понимаю, что с тобой стряслось, может туземная лихорадка начинается? Ты нездорова?
Жена: – Оттого и нездорова, что не мила тебе. Чем же я больна?
Тулан: – Ты меня не понимаешь. Я говорю, ум твой нездоров. Потому ты подумай про мой отъезд положительно, что такое-этакое случилось, то и должно было случиться. Почему ты решила, что я тебя не люблю? Одно надо говорить и верить в это, мы с тобой одна семья.