– Хотелось бы понять, – думала Татьяна по пути домой, – кто же они, на самом деле, такие, откуда прибыли и с какой целью, что здесь делают? Если эти таинственные «гости» (или – хозяева?!) допустили, чтобы я их увидела, а я ведь видела их – обычными открытыми физическими глазами – то не специально ли они это упущение допустили? Вряд ли у них бывают стихийные катастрофы, настолько разрушающие стену между сопредельными мирами, чтобы их смогли увидеть люди, которые им ни к чему. Значит – я им к чему-то? К чему? Чего могут хотеть от меня представители какого-то неизвестного мира? (До чего, кстати, они похожи на самых обычных, земных людей! Но – люди ли они? А если всё-таки – люди, то откуда именно они родом, с какого мира, с какой планеты?)
Да, и ещё одно – по какому, собственно говоря, праву эти незваные, по крайней мере, мной, пришельцы, вознамерились употребить меня в своих – какими бы они ни были – целях?! Я – существо по определению вольное, никому подчиняться не собираюсь и в рабство ни к кому тоже поступать не намерена. Известно ли им это?
По всей вероятности, это (а вероятней всего – и всё остальное) для них секрета не составляло, ибо визитёры, не успела Татьяна, уже дома – попробовать лечь спать, явились в тот же миг. (Причём, что интересно, те самые двое, которых они видела в квартире у Лысого. Это, тонкий намёк, надо понимать так, что они именно к Татьяне прикомандированы?) То есть Татьяна видела их при выключенном свете и при закрытых теперь глазах. На тебе!
– И что вам нужно от меня?
– Узнаешь в своё время.
– Да кто же вы, всё-таки, такие?
– И это узнаешь тоже!
Татьяна почувствовала себя полноценным кандидатом в пациенты психушки: мерещатся какие-то личности, да так живописно, ярко и реалистично и – разговаривают! А коли разговаривают, грех, кстати, информацией не разжиться! Если они предлагают Татьяне вступить в беседу, что ж – побеседуем, только надо помнить собственное предположение, что господа вполне способны читать и мысли!
– Что значил мой нынешний сон про башню, про лестницу? И кого я увидела в самом конце сна – кого я видела в потоке света, когда стояла у порога того зала, у той высоченной и очень тяжёлой даже на вид двери?
– И это узнаешь в своё время.
Татьяна, впав в праведный гнев, решила больше ни о чём с ними не разговаривать, никаких вопросов не задавать. Не хотят, хотя бы из вежливости, отвечать, – флаг им в руки! За каким же тогда фигом они сейчас ей объявились, а? Да ещё и продемонстрировали готовность к диалогу. Сидеть здесь им совершенно незачем, а значит – дорога скатертью. Я вас в гости не приглашала, я к вам в друзья не набивалась…
– Приглашала, тем не менее!
Татьяна ошалело вытаращилась на них: это когда же она пригласила не пойми кого да ещё и забыла об этом!
– Оцени себя нашими глазами. Любить способна? Врать не любишь? Слово стараешься держать? Людей, из-за дурной силы своей, зря не обижаешь? Уважаешь порядочных и чистых душой?.. А всё это – приглашение нам.
– Кому – вам?
– Представителям Сил Света. Мы ведь именно тогда появляемся, приходим, даём себя увидеть, когда человек, которому – по законам жизни – была назначена трудная судьба, не только не озлобляется от перенесенных страданий, а и находит в себе силы пребыть выше собственных мук и остаться достойным звания человека. Кто не вымещает на неповинных своих бед, своего горя, своих страданий, а, наоборот, на собственном опыте зная, как жгуча и мучительна боль, заведомо жалеет всех и готов помочь любому. А достойно пройдя испытания, этот человек может быть выбран для исполнения определённой миссии.
Тот, кто прорывается через тернии – к звёздам, ведь даже никогда не задумывается, что звёзды, то есть те, обитающие на звёздах – ждут, и не просто ждут, а деятельно помогают идущему и всегда готовы встретить любого, кто к ним стремится. И нуждаются – в каждом идущем…
Силы зла – всегда во всеоружии и неустанно действуют: об этом известно даже детям. Так почему бы – вместо того, чтобы лениво ворчать о том, какой вокруг невообразимый и сверхвозмутительный бардак буквально во всём, не закатать рукава и не приняться за работу?! Которой – воистину непочатый край! Работы – очень тяжкой, настолько тяжёлой, что самый тягостный и непосильный земной труд покажется, в сравнении, просто лёгкой забавой даже для самого слабого человека.
– А что делать-то нужно? – уже с интересом спросила, несмотря на только что данный себе зарок – не вступать с ними ни в какие беседы, Татьяна. Напрочь забыв, естественно, насколько всегда активно декларировала собственную лень. Забывая или не считая нужным добавлять каждый раз объяснение о том, что лень – понятие растяжимое, как и все иные понятия, и может иметь разную степень выраженности в данную единицу времени.
– И это узнаешь – но в своё время. Пока же ты – не готова: для выполнения нашей работы сначала нужно достичь полного самообладания, потому что люди, с которыми, а тем более – для которых тебе придётся работать, которым придётся помогать, преисполнены, как и положено земным людям, противоречий и недостатков, так что тебе понадобится вся выдержка, всё терпение, всё – сверхвозможное – смирение и ласка к ближнему… Разве ты обладаешь всеми этими качествами на сегодняшний день?
– Увы! – пришлось согласиться. Потому что многим доставалось – и заслуженно, и не очень – от Татьяны «на орехи», когда она, пресытившись в очередной раз всеобщим неуправлямым хаосом и самым возмутительным разгильдяйством, впадала в священную ярость. Надо отдать ей, однако, должное, что терпения у неё было достаточно много – и терпела она всегда до самых последних пределов, причём не зная, где эти пределы находятся, – но когда твои терпение и выдержка некоторыми хитрованами принимаются за слабость, приходится давать им понять, что абсолютно зря они поставили два столь разнородных понятия в один синонимичный ряд. Сколько раз ей приходилось вбивать в некоторые слишком твёрдые черепа идею, что сознательное не употребление кем-то силы и слабость, то есть абсолютное отсутствие силы – две большие разницы, как говорят в Одессе…
Потом, конечно, Татьяна может первой придти извиниться, повиниться, помириться, особенно с теми, кому досталось не очень или совсем не заслуженно, что называется, под горячую руку. Зато с теми, кто получил по справедливости, происходили прямо-таки невероятные метаморфозы. Ведь если человек изначально – не отъявленный мерзавец, то, замаравшись во зле, чувствует некоторое, так сказать, моральное неудобство и начинает, то ли для вида, то ли для себя рьяно заниматься благотворительностью. Отдаёт, что называется, копейку во измещение украденного миллиона… Но – с паршивой овцы – хоть шерсти клок!..
Татьяна решила плюнуть на все, происходящие прямо с доставкой на дом, чудеса и всё-таки уснуть. Она закрыла глаза, но естественно ожидаемая темнота оказалась не привычной – непроглядно-чёрной, а чёрно-синей, потом вдруг, внезапно превратилась в синий тоннель, строго круглый, стены которого двигались по собственному периметру, создавая именно этим вращением, даже на первый неопытный взгляд, возможность передвигаться по нему с невероятной скоростью – хоть поезду, хоть человеку. Кто-то, с двух сторон, взял Татьяну за руки и она вдруг понеслась, да так, что вскоре стены тоннеля перестали быть видимы, различаемы взглядом и не стало заметно ничего, кроме ветра. Татьяна не стала спрашивать, почему, куда и зачем, и кто её несёт, потому что признала правоту мудреца, однажды сказавшего, что всё, в конце концов, разъясняется. Значит, и это, в конце концов – разъяснится.
О! Лучше бы – не разъяснялось. Потому что Татьяна вдруг оказалась в каких-то странных и страшных подвалах, причём – одна. Спутники непонятно как и когда исчезли, но кто-то незримый, тем не менее, поддерживал мысленную связь с нею и указывал, в каком именно месте и какую именно вещь она должна взять и, как бы ни было трудно, вещь эту – вынести. В месте этом, ужасном, глухом и неприятном, стоял плотный, густо воняющий полумрак, но Татьяне удалось каким-то непостижимым образом увидеть то ли кровать, то ли сундук, на котором были навалены груды самых разнообразных, трудно распознаваемых вещей и связки книг. И она взяла, по подсказке Спутника, одну книгу, самую чёрную, самую большую по формату, самую толстую и, крепко прижав её к груди, стала выбираться, ведомая к выходу кем-то невидимым.
Книга не только оказалась ужасно тяжёлой, но и, к безмерному удивлению Татьяны, – живой: напряжённо и неожиданно сильно она вырывалась из рук, пружиняще отталкивалась от груди, непрерывно извивалась всеми листами, очень больно упиралась в солнечное сплетение углами жёстких обложек, но Татьяне всё же удалось её удержать и выбраться в более светлые коридоры, где её опять – с двух сторон – подхватили и увлекли куда-то Спутники. И ей сразу же стало намного легче, потому что было всё-таки страшно. Внезапно Татьяна оказалась перед кем-то, кто никем иным, кроме Иисуса Христа, быть не мог (но не может же быть, в самом деле, чтобы это был Он!), и передала книгу – из рук в руки. И, не удержавшись, спросила:
– Что это за книга? Первый раз вижу, чтобы книга вела себя так, как строптивое живое существо!
– Это чёрная библия сатанистов: Евангелие, переписанное наоборот, сзади – наперёд. И ты вынесла её сейчас из самого логова Сатаны, лишив силы зла самого их могущественного орудия. Ибо только душа – чистая! – ныне живущего на Земле человека невидима, а потому – неуязвима для врагов Господа.
Степень потрясения Татьяны, через буквально миг внезапно обнаружившей, что находится не где-нибудь, а в собственной кровати и установившей, что всё сие приключение, совершенно её измотавшее, произошло, всего-навсего, минут за сорок, описанию не поддаётся. Давно уже – после неожиданного признания Лысого – Татьяна не пребывала в таком шоке. Это первое своё путешествие в их мир Татьяна запомнила навсегда, хотя потом с ней произошла нескончаемая цепь разнообразных, становящихся всё более невозможными, событий и приключений.
…Похожие путешествия Татьяна, ведомая, руководимая Спутниками, совершала теперь чуть ли не ежедневно и каждый раз от неё требовалось унести, с тех же, или таких же подвалов, из чёрных подземелий – внушающих необъяснимый страх и острую тревогу – какую-то важную вещь: это бывали и книги, и какие-то сундуки, и вещи непонятного вида, происхождения и назначения… И даже однажды – тяжко ей досталось это! – Татьяна вынесла из чёрных лабиринтов распятого на кресте человека, причём – ещё живого! Которого ей пришлось поднимать прямо вверх, потому что вход и выход был только один – вертикальный тоннель…
Молодые люди оказались, к слову, далеко не единственными, кто обитал в доме параллельно с Татьяной (кстати, в их квартире, расположенной практически в том же месте, но, вместе с тем, никем не видимой, стояла совершенно другая мебель, даже планировка квартиры была иной!) – возле Татьяны дежурил теперь круглосуточный караул. Её стали охранять с тех пор, как она стала выполнять задания своих невидимых гостей, причём охраняли получше, чем в своё время – мавзолей! Потому что насколько мавзолей (и мумия) Ленина был никогда никому, кроме некрофилов, не интересен, настолько Татьяна действительно подвергалась постоянным нападениям: не приведи Господи увидеть таких тварей даже во сне! А она их видела, собственно, наяву – и с открытыми, и с закрытыми глазами! И стала подозревать, что Босх и его продолжатели могли «героев» своих картин не выдумать, а увидеть…
Кстати, о снах. Нельзя, воистину, назвать мудрым того, кто, чтя себя мудрецом, смеётся над, пусть очень наивными, попытками человечества найти систему (и объяснение) в содержании, появлении и значении снов. Татьяна пришла к неизбежному выводу, что сны – это, пока тело находится в отключке, путешествия души в мире, в котором живёт Бог и Силы Света. Впрочем, и их антиподы. Кто-то, Бога помнящий и любящий, причём не только в горе и несчастьях, но и в радости своей, может во сне побывать как в одном мире (для утешения, вразумления, обучения – практически каждый человек иногда обнаруживает у себя какое-нибудь умение, которому не учился и которое совершенно непонятно откуда взялось!), так и в другом – Бог попускает человеку испытания не только в мире реальном, физическом, но и в других: испытания ведь посылаются не телу, а именно душе и духу. Чему человек в земной жизни душу свою научил, как он её вознёс – то ему в сонных путешествиях и преподносят…
Надо ли говорить, что Татьяна о происходящем с ней не могла рассказать совершенно никому: Лысый всё ещё пребывал в командировке и хотя звонил довольно часто, практически ежедневно, Татьяна и ему даже звука о происходящем не проронила. Конечно, Лысый знал её очень хорошо и голос её ему очень не нравился. Татьяна же отговаривалась якобы безумной усталостью от «гонки» на работе. Но пустыми отговорками Лысого – не обманешь: усталый голос и встревоженный голос имеют абсолютно разный тембр! Но как Лысый ни волновался за Татьяну, сорваться домой всё же не мог: не в его естественных привычках было жертвовать людьми, за которых – отвечаешь, ради своих сердечных треволнений. Татьяна ведь жива, практически здорова, постоянно стоически утверждает, что с ней ну совершенно ничего не случилось. Так что – приходится верить ей на слово, которое она, преспокойно, дала, дабы успокоить Лысого: что если действительно что-нибудь серьёзное случится, она ему немедленно позвонит.
Лысый, конечно, был совершенно уверен, что это серьёзное с ней уже случилось, что Татьяна уже сильно нуждается – если не в помощи, то, по крайней мере, в разговоре: часто, рассказывая ему о чём-то, о каком-то заковыристом вопросе, она вдруг приходила к решению проблемы. Но, зная Татьянин гонор, он мудро решил подождать, пока его осознанно не позовут на помощь. Потому что характер у Татьяны такой, что если что втемяшится ей в башку, кувалдой это оттуда никому не выбить!
В распорядке дня у Татьяны произошли кардинальные перемены: теперь – после душа – она читала молитвы. Оказывается, это нужно – не Богу, это нужно – человеку! Потому что молитвы – ещё в глубокой древности – были специально составлены святыми мудрецами, удостоенными Знания, так, чтобы звуковые (или мысленные) волны, возникающие при произнесении этих текстов, во-первых, как бы строили мост общения между человеком и высшими силами, а во-вторых, создавали и поддерживали бы вокруг человека защитное энергетическое поле, препятствующее всякой – видимой и невидимой – нечисти присасываться к астральным телам человека.
Кстати, никто не видел (и никогда и ни за что ни у кого не увидит!) светлого святого ореола – нимба, вокруг головы атеиста, пусть даже и хорошего человека, какой встречается у чистых, искренних молитвенников. Почему? Потому, полагала Татьяна, что нимб этот – не только излучения чистых, благочестивых мыслей, волны от постоянно читаемых молитвенных слов, но почти зримое, явное свидетельство двусторонней связи Сил Света с данным человеком. Ибо – мысли о Боге, постоянное стремление к Нему человеческого духа и, как следствие, привычка к молитве неизбежно отвращают человека от любой нравственной грязи, которая, как магнитом, приманивает как раз тех тварей, от которых охраняли Татьяну.
Оно, конечно, со стороны (особенно – с высоты!) всегда виднее, но и через тысячи лет Татьяне не понять, почему Силы Света взяли в работники именно её. Пришлось логически заключить, что они знают о ней, Татьяне, что-то такое, чего она о себе – не знает. Но даже после случая, когда в одном из астральных путешествий Татьяна, проходя однажды мимо группы каких-то, из-за довольно плохого зрения в том мире еле различаемых ею людей, услышала, как кто-то, в полном восхищении, сказал вслед, что она – очень красива (это она-то!, смотревшаяся в зеркало только в силу суровой необходимости и всегда – горько вздыхавшая!), Татьяна даже не поверила, что это – о ней. А даже если и о ней, то это кто-то очень милосердный её просто пожалел!