«Вот еще беда – откуда свет?»
Пятые сутки солнце не выходит из-за низких облаков. Снег идет почти непрерывно. А здесь свет. Яркий свет. Заполняющий все. Но без какого-либо явного источника. Он откуда-то сверху, но не различим отчетливо. Слепит глаза. Она спешит закрыть их. Поворачивается в ту сторону, где, по ее ощущениям, должен находиться Глеб. Открывает глаза. Верно. Он так и не сдвинулся с места.
«Послушный».
Линер дожидается, пока пройдут блики перед глазами и перекидывает пальто через руку. Коротко приказывает:
– Идемте.
В двух шагах от реанимации Глеб спрашивает в спину:
– Товарищ майор, почему они молчат?
Переспрашивает на ходу, не оборачиваясь:
– Кто?
– Птицы. Они молчат. Так не бывает.
Останавливается на первой ступеньке. В который раз осматривается. Действительно не бывает. В больничном дворе стоит прямо звенящая тишина. Города не слышно. Между ним и двором больницы словно какая-то невидимая стена. Линер чувствует, как постепенно вскипает. От бессилия. От чего же еще.
– То есть то, что птицы молчат, вас удивляет. А то, что они вообще здесь? Всё это здесь? Нет? Не удивляет? И потом, что значит «молчат»? Одна, вон та, кажется, с синими крыльями, подняла тут всех на смех. Никто не сдержался. Что это было? А? Что за всеобщий смех без причины? Что? А?
– Не могу знать, товарищ майор.
– Так молчите и не задавайте глупых вопросов.
– Слушаюсь.
Вход охраняют двое. Еще мельче тех, что на въезде. Не выше 165 сантиметров. Отдельный «элитный набор». Линер сует под нос удостоверение и, не дожидаясь реакции, входит в отделение. В фойе у входа толпа больных. Квелая, в редких игрушках, елка в углу. Снежинки на окнах, невидимые теперь с улицы. Глядя на одинокого сонного охранника отделения, Линер вспоминает, что забыла дать нагоняй пепсам на входе. Поздно возвращаться. А здесь и устраивать его некому. Милый, с животиком дядечка, клюющий носом на стуле. Еще расплачется чего доброго. Здоровается и спрашивает, как можно спокойнее:
– Доброе утро. Где заведующая отделением?
Предупреждая вопросы сует и охраннику под нос удостоверение. Тот вскакивает со стула, едва взглянув. Каждый раз Линер удивляет реакция людей из других правоохранительных структур на ее ведомство. Гражданские как-то спокойнее реагируют. Порой не без некоторой иронии. Опричники, мол. Ну это, разумеется, те, кто не на должностях.
– Туда. Прямо и направо. По коридору до конца. У себя.
Она кивает удовлетворенно и не глядя указывает за спину:
– Он со мной.
– Только, товарищ майор…
– Что?
– Открыть надо. Двери на ключе…
– Так открывайте.
Идет вслед за припрыгивающим охранником. И эта услужливая походка у всех одинаковая. Как нашкодившие собачки. Даже если все правильно делают.
Отмечает, что в фойе полно больных. И они явно не из реанимации. Ходячие. Тут таких не держат.
– Чего они все тут трутся?
– Да кто ж их знает? Больные – одно слово…
Копается с ключами. Руки не трясутся, но и не спокойны.
– Они же не из этого отделения?
– Да кто их знает, откуда они. Больница одна… Все свои… Вот, пожалуйста… По коридору и направо. Последний кабинет. Она ночевала здесь.
Входят в подозрительно пустой коридор. На десятом шаге двойня напоминает о себе. Легко. Без акцента. Линер на ходу, подстраховываясь, касается стены и успевает отметить цифру три на двери палаты. За спиной щелкает замок. Линер оборачивается. Спрашивает Глеба:
– Он нас закрыл, что ли?
– Так точно.
– Зачем?
– Может, другой охраны нет? Наверное, от тех, кто в фойе… – осторожно предполагает Глеб и нарывается на отповедь Линер:
– Они в реанимацию рвутся? Шутить, изволите?
– Никак нет, товарищ майор.
Линер качает головой. Странности одна за другой. Множатся на каждом шагу. Ну, сейчас, эта… как ее… Белая все расскажет. Хотя бы что-то прояснится. Ночевала. Спит еще, верно. Не разбудить бы. Стучит в дверь. Мельком читает табличку. Маргарита Анатольевна. Ответ без паузы:
– Да, входите.
За столом над папкой с бумагами женщина около сорока. Сурово красивая. Но уставшая. И сегодня. И вообще. Но держит себя в руках. Прическа идеальна – ни одного сбившегося локона. Выглаженный халат цвета морской волны без намека на пятнышко. И кабинет такой же: выглаженно-вычищенный. На окне фотография в празднично-елочном обрамлении. Три девочки. Муж ровесник. Тоже по виду правильный.
«Династия поди», – думает Линер и представляется:
– Линер Юлия Вадимовна. Старший следователь по особо важным делам. Вы звонили по поводу одного из пострадавших. Ну, и в целом из-за обстановки в больнице и окрестностях…
– Белая Маргарита Анатольевна. Заведующая отделением.
Встает. Ни капли подобострастия. Еще бы. Такое отделение. Каждый – ее возможный пациент. И тогда она – Бог. А ты – кусок истекающего кровью мяса.
– Да, так вот теперь у нас. Успели заметить?
– Не заметить сложно. Сплошные недоразумения…
– Двор – это еще не самое удивительное… Сюда пальто можете повесить. И вы тоже… Вот, пожалуйста, халаты… Можно просто накинуть…
– Это Глеб – сотрудник центра информационной безопасности. Речь же шла о каком-то смартфоне?
– Да, верно. С него-то все и началось. И продолжается…
– А что такое?
– Увидите всё в палате. Я думаю, сначала нужно по корпусу пройтись и подняться на этаж выше. А потом уже и в палату.
– А почему не сразу в палату? Зачем нам весь корпус?
– Не весь. Только этаж над нами. Дальше уже не так заметно… Вы должны увидеть, что там происходит… Чтобы понять…
«Чего она мнется? Что за недоговорки? Что понять?» – сыплет про себя вопросы Линер. Вслух:
– Скажите, почему охрана закрывает двери в отделение?
– А это, чтобы больные из других отделений к нам не проникли.
Линер невольно бросает взгляд на Глеба. Тот подчеркнуто смотрит в пол.
– А они так сюда рвутся?
– Представьте себе. Живая очередь. Может, уже и списки есть… Не удивлюсь.
Забирает папку со стола.
– Ну, идемте, идемте…
Пропускает гостей вперед. Выходит следом. Закрывает кабинет на ключ. Коридор по-прежнему пуст. Но теперь Линер есть кого спросить:
– Скажите, а почему у вас здесь так пусто? Где врачи, там, медсестры?
– А нет надобности. Отдыхают. Нет больных – нет персонала.
– Как нет больных? А…
– Ну, кроме нашего единственного… подопечного – назовем его так.
– А остальные?
– Выздоровели. А новых с ночи не поступало еще.
– Что – все сразу? Встали и пошли?
– Вы очень точно описываете ситуацию. Именно так – встали и пошли.
– Объясните.
– Не спешите. Все по порядку… Подопечный, кстати, здесь.
Указывает Белая, проходя мимо палаты №3.
– Но давайте все-таки сделаем так, как я говорю.
– Хорошо, хорошо. Вы хозяйка. Ведите.
Разводит руками Линер. Тут же – три удара. Как недавно. Но более выраженные. Наивысший восторг. Останавливается. Кладет ладонь на живот. Другой рукой невольно опирается о стену. Нервным жестом отстраняет попытавшегося помочь Глеба. Белая спрашивает с легкой улыбкой:
– Дерутся? Семь?
– Без недели, – отвечает Линер, удивляясь про себя:
«Черт, как она так точно определила?»
– Дома бы вам сидеть. А не по таким делам ходить.
– Я вас умоляю. Не будьте и вы моим мужем.
– Мужчины иногда бывают правы.
– Иногда? А женщины?
– Никогда. Готовы? Можем идти?
– Да, пожалуй. Странная у вас гендерная философия.
– Никакой философии. Жизненный опыт, – с заметной горчинкой в голосе отвечает Белая и открывает дверь. Снова пропускает гостей вперед. Закрывает дверь на замок.
В фойе включили телевизор. Судя по заинтересованному взгляду охранника, телик – его рук дело. Вероятнее всего, чтобы не заснуть. На экране сбитневский корреспондент у южного входа. Понятно. Новости выходного дня. С утра и до вечера. Добился-таки своего – его выпуски формируют сетку вещания:
– …Налицо природная аномалия. Она пока не имеет хотя бы приблизительного объяснения. Комментариев от официальных лиц не поступало. Представители мэрии на территории не замечены. Известно, что с вечера в больнице работают сотрудники антитеррористического комитета. Но вряд ли вопросы окружающей среды – в их компетенции…
«Это точно, – соглашается про себя Линер. – Тут и без того с ума бы не сойти».
– …Сейчас мы связываемся с экспертами и надеемся – ко времени следующего прямого включения они как-то прояснят нам ситуацию…
Сбитнев перебивает:
– А что говорят простые люди? Почему они там находятся?
Толпящиеся в фойе, завидев Белую, жмутся к стенам. Кто-то даже спешит укрыться в соседних коридорах. Белая оставляет без внимания их хлипкие потуги остаться незамеченными. Поднимается по лестнице на второй этаж. Линер идет следом, попутно прислушиваясь к ответу спецкора:
– Сергей, мы только начинаем их опрашивать и пока все очень туманно. Пару человек так и ответили: «Не знаем». Другие упоминают какие-то исцеления, происходящие в больнице. Но дальше общих фраз разговор не заходит. Среди присутствующих много инвалидов, особенно детей и стариков. Прочие – это в основном те, кто их сопровождает. Но повторяю: ни те, ни другие ничего конкретного сказать не могут…
«И хорошо, что не могут. Шума меньше», – думает Линер.
Лестница занята больными. Места для прохода практически нет, протиснуться можно только по одному. В коридоре на втором этаже – та же картина.
Линер недоумевает:
– Что здесь такое? Это все ваши?
Белая отвечает на ходу, чуть обернувшись:
– Ни одного. Да это уже и не мое отделение. Мой первый этаж.
– Но что они здесь делают?
– Процедуры.
– Почему все сразу? Есть же какой-то график?
– Есть. Но это иные процедуры… Нам сюда… Ну-ка, дайте пройти!
Повышает голос Белая. Ее пропускают, но уже не без некоторого ропота.
– Эта палата прямо над той, где лежит он, наш с вами подопечный…
– И что?
– Смотрите.
Белая не без труда открывает дверь, Линер протискивается к ней и застывает в изумлении.
Кровати отодвинуты к стенам. Палата забита больными. Они лежат на полу вплотную друг к другу. Заметно старясь прижаться к полу всем телом. Линер приходит в себя и выдавливает по словам:
– Это… что… такое?
– Процедуры.
– Говорите яснее.
– Они все считают, что чем ближе они будут к той палате снизу. Правильнее сказать, к тому человеку, ну, нашему подопечному, который там находится. Тем быстрее они вылечатся.
– Это шутка какая-то?
– Если бы… Смотрите… Это наш, из ожогового, но теперь, кажется уже бывший…
Белая указывает на поднимающегося больного. По пояс голый мужчина, лежавший животом на полу, садится. Улыбаясь, ощупывает мохнатую грудь и живот руками. Слышно, как шепчет:
– Твою мать… И волосы…
Кричит:
– Саня! Прошло все! Саня!
Пошатываясь встает. Прочие косятся на излечившегося, желая занять его место и с нетерпением ждут, когда он наконец уйдет. Так и есть. Едва мужчина делает первый шаг к двери, как на его место тут же переползает рядом лежавший больной. Слышен взволнованный шепоток:
– Там, там самое место!
Белая останавливает вставшего.
– Извините, ваш диагноз.
– А, доктор… Ожоги. 80% спереди. Вот, видите, как и не было ничего…
– Как вы сюда дошли? Вы же лежачий.
– Санек-племянник донес… Саня! Саня! Доктор я пойду? А? Саня, – кричит больной, протискиваясь в коридор, вызывая там среди ожидающих заметное оживление.
Линер качает головой:
– Ну, знаете…
Она выходит в коридор, пробирается на лестничную площадку и дожидается Белую. Едва та вслед за Глебом появляется, Линер безапелляционно заявляет:
– Послушайте, это… знахарство надо прикрывать!
Белая пожимает плечами.
– Я могу перекрыть первый этаж. Что собственно и было сделано. Там операционные и палаты интенсивной терапии. Но другие этажи нет. Мы не вправе. Больница должна работать.
– Где главврач?
– В отпуске.
– Зам?
– Болен. Грипп. С осложнениями. Но главврач сегодня будет. В связи со вчерашним ее вызвали. К обеду обещалась… И потом… Вот вы говорите, прикрыть… Вопрос: чем мы здесь занимаемся? Лечим – так ведь?
– Так. И что?
– А то, что с утра пять из шести моих коек свободны. За исключением того самого, из-за которого все… По всей больнице, я навела справки, за тот же период выздоровело – по разным отделениям данные примерно одинаковы – 32%. То есть почти треть. Часть больных – безнадежные и хронические. И не одного умершего после полуночи.
– Маргарита Анатольевна, да ради Бога. Лечите хоть молебнами и святой водой. Мне важны порядок и безопасность. А их здесь – в корпусе и вообще в больнице – нет. И потом – с чего вы взяли, что именно больной с третьей палаты и есть причина этих… исцелений, что ли? Есть ли какие-то еще доказательства, кроме чисто пространственных: «ближе—дальше»?
– Есть. Пойдемте к нему.
– Пойдемте. Но как хотите, а людей с этажа нужно убрать…
Белая не отвечает и, осторожно пробираясь меж больных, спускается вниз.
В фойе в толпе явно прибыло. Но телик выключен. Указание Белой. Доносящаяся из телевизора реклама какого-то успокоительного средства обрывается для Линер на середине лестницы.
Белая ждет у двери в свое отделение. Пропускает Линер и Глеба вперед и закрывает дверь, щелкая замком.
Линер замирает напротив третьей палаты. Конечно, можно войти не дожидаясь Белой, но что-то ее останавливает.
«Что там? Кто там?»
Линер чувствует необъяснимое волнение.
«Отчего? Обычная палата. Обычный пострадавший. Зачем истерить? Будут объяснения всему этому… Рано или поздно будут. А пока…»
Три дежурных удара заставляют Линер опереться о стену. Не покидает ощущение, что эти двое там действительно чему-то рады. Так и видится, как они пляшут в восторге. Будто она, наконец-то вняв их просьбам, идет туда, куда они давным-давно хотели. Прямо, иди, мама, туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. И будет тебе счастье. Белая открывает палату и жестом приглашает войти.
– Он у окна. Прямо.
Линер отталкивается от стены.
«Ловите, детки, сказочку…»
Восторг. Восторг. Восторг.
Я еще раз отсматриваю последнее включение Сбитнева. Мало зацепок. Почти нет инфы. Он ни черта не знает. Выход в эфир – потому что надо. Знакомая ситуация. Мне тоже что-то надо постить. Нельзя же просто молчать. Одной ночной видюхи мало. Сейчас нужна заявка на день. Но не более. Там будет материал. Сбитнев не разочарует. Он не из тех. Он не меняется. Он уже отличился. Я настраиваю камеру. Меняю майку. На эту. Похуже. Ветхость начала века. Рисунок порядком затерся. И хорошо. Лишний повод для коммента. А они сейчас нужны. Они всегда нужны. Где ты, милая? Врубаю кукабарру. Так привык, что без нее уже не могу говорить. Условный рефлекс. Такая вот двуногая собака Павлова.
Dane приветствует! С утра нарисовалась тема. Отсыл к вчерашней печали. Для многих наших СМИ, впрочем, она и не печаль вовсе, а так – печалька. Очередной повод для фейков. Большую часть их разберем к вечеру. Соединим несоединимое. А пока параминутная крохотка. Так, для затравки. Небезызвестный сбитневский шакал господин/товарищ Терентьев вышел в эфир от 91-й больницы. По-иному, извините, обозначить его не могу. Он частый наш гость. Тот еще правдоруб. Служитель истины за номером ноль. Ну да, дело не в нем, а в 91-й. Туда, напомню, свезли вчера большую часть пострадавших. Понятно – ближайшая. Вариант сам по себе неплохой. По слухам, здесь отличная реанимация. Так вот с утра, может и с ночи, кто его знает, в самой больнице и в окрестностях начало происходить что-то странное. На территории больницы яркий свет, откуда – непонятно, и что-то вроде весны-лета: цветы, листва, птички… Наблюдаю, конечно, со стороны. Но факты налицо. Вокруг больницы опять же что-то вроде народного схода. Много инвалидов, причем детей с мамашами, стариков. Полиции мизер. Только на входах. Гэбэшники въезжают и выезжают. Но молчат. Из мэрии пока никого. Как видите, ясности – факты надо как-то объяснять – ноль целых ноль десятых. Но у нас же выпуск выходного дня. Нам все понятно. Вот картинка, которую я наблюдаю… Снег… Люди… Упоминаемые свет и зелень во дворе больнички… Господа, много ясного? Да ничего! Но вот сбитневский коммент на нее: