– Что ударило? Алесей, прекращай истерику. Кто сказал? Кто был здесь? Посмотрим твои ноги.
Павел Павлович и Константин перешли к больному. Начали осмотр.
– Пошевели пальцами. Еще. Приподними ногу. Можешь? – Настойчиво спрашивал Павел Павлович. Сжимал ладонями до боли атрофированные мышцы.
– Могу. Могу, доктор. – Алексей воспринимал боль, как наслаждение, как величайшую радость. Он давно не чувствовал своих ног, теперь они возвращались к нему в этой боли.
– Хорошо, Очень хорошо. Все просто замечательно. – Павел Павлович взял себя в руки. – Ну, что, коллеги, на лицо прогресс. Успехи нашей медицины. Идемте. И он вышел из палаты, уводя за собой коллег.
– Константин, я ничего не пойму. Что здесь происходит? Вы можете объяснить? – Спрашивал Павел Павлович на ходу.
– Павел Павлович, нет. Объяснений у меня нет. – Константин разводил руками. Ничего подобного в своей практике он не встречал. Не мог припомнить и сообщений в научных журналах.
– Идем ко мне. – Павел Павлович полагал, что там, в тиши кабинета, ему удастся найти решение.
Они закрылись в кабинете. А молва на быстрых ногах медсестры побежала по отделению.
Главный врач сел в кресло за своим столом. Отодвинул в сторону истории болезней. Картина болезни и лечение пациентов из тринадцатой палаты были ему хорошо знакомы. Сколько раз он пытался найти выход из страшной ситуации с этими молодыми ребятами. Все без толку.
– Я не знаю, Костя, что произошло. Я не видел ни одного случая, что бы гангрена на такой стадии отступала. Сама собой. С параличом еще можно притянуть объяснения. Нервные окончания восстановились. Не сразу реакция на хирургическое вмешательство последовала. От лукавого речи такие. Два случая одновременно в одной палате. Это перебор. Как объяснить?
– Ни как, Павел Павлович. – Константин тер лоб рукой, словно это могло ему помочь.
– Кто он? О чем проговорился Алексей? Кто мог зайти в палату? – Он видел, ребята чего-то не договаривают.
– Я вечером делал обход. Все было, как обычно. Ничего подозрительного. Никаких чудес. – В голову не приходила даже самая неправдоподобная версия случившегося.
– Свободен. Дай я подумаю. Может, какая мысль придет. Ты подумай, может, что вспомнишь. – Павел Павлович задумался.
То, что произошло, могло произойти только ночью. Посещения запрещены. Кто ночью мог проникнуть в палату? Медсестра. Санитарка. Это…. Это же был он! Конечно, на этом этаже один медбрат. Ведь Алексей сказал «он», а не она. Мужчина. Новенький. На костыле, хромой. Других больше не было. Роман. До него подобное не происходило. Это с ним связано? Павел Павлович соскочил и направился в комнату Романа.
Роман утром, ровно в восемь часов, оставил пост возле дежурной медсестры и отправился в свою келью. Умылся холодной водой. Вскипятил кофе, достал с вечера принесенные бутерброды. Решил перекусить.
Что ни говори, древний бог, а жрать охота. Кто-то солнечным ветром питается. А ему хлеба с колбаской и сыром подавай. Боги тоже жаждут. А его божество, живот, особенно. Горячий ароматный кофе и бутерброды. Было от чего подняться настроению. Не плохо бы и подремать, но надо работать. Дверь его кельи распахнулась, и через порог влетел Павел Павлович.
– Павел Павлович? – Роман отодвинул чашку с кофе, бутерброд положил на чистый лист бумаги.
– Роман, это что?! – Главврач хотел немедленно получить ответ на самый главный сейчас вопрос.
– Это бутерброд. Крошки от бутерброда. Я сейчас приберу. – Вот, начал трудовую деятельность с нарушения. Есть обеденный перерыв, есть буфет внизу. Надо будет исправляться.
– Объясни, что это? – Врач сел на стул напротив медбрата. Смотрел на того, как следователь на подозреваемого. Нет, как на преступника. Вина казалась очевидной.
– Где, Павел Павлович? – Роман немного растерялся.
– Я тебя спрашиваю про тринадцатую палату. – Павел Павлович пытался объяснить, о чем речь.
– А чего там? Я заходил, судно больному подал. Все было в порядке. – Роман понял, расплата неминуема. Но признаваться не хотел.
– Я спрашиваю про больных. – Павел уточнял свой вопрос.
– А с ними что? – Роман делал вид, что ничего не понимает. Признаваться ему не в чем. Кто съел вишневое варенье? Так это кот, забежал случайно и съел.
– Что?! Анатолий, у него гангрена. Отступила. – Павел Павлович испытующе смотрит на своего собеседника.
– Ну, так, поделом этой самой гангрене. – Роман пожал плечами. Какое отношение ко всему этому имеет он?
– Алексей. У него паралич прошел. Что ты можешь сказать по этому поводу?
– Не могу знать. Нам не по чинам. Я не врач. – Полное непонимание.
– Не прикидывайся. Ромка, говори! – Павел Павлович начинал гневаться.
– Чего говорить? – Медбрат пытался держаться прежней тактики.
– Что ты там делал? – Настаивал главврач.
– Я и говорю, судно больному дал. Спросил, может воды или еще чего. – Не пойман, не вор. Сознаваться ему не в чем.
– Не крути! Роман, Алексей, у которого паралич, от неожиданности, что чувствительность к ногам вернулась, выкрикнул: он правду сказал. Тут только одно объяснение, что ты был прав. Именно о тебе он говорил.
– Почему я был прав? Он так и сказал?
– Дословно: он сказал правду. За это время мужчина к ним заходил один. Он! Понимаешь, он. И это был ты. Только ты мог им что-то сказать. – Павел Павлович полагал, теперь Роману не отвертеться.
– Может и сказал. Подбодрить хотел. Не расстраивайтесь. Выздоровеете. Все пройдет. Медицина у нас на высоте. – Тщетная попытка. Роман понимал, придется в чем-то призаться.
– Роман, не издевайся надо мной. Просто сказал, а они тотчас выздоровели. Добрым словом вылечил. За кого ты меня держишь? Что ты с ними сделал?!
– Я сказал, что я Роман-шаман. Немного покамлаю, и у них все будет в порядке. Массаж сделал тому и другому. Ничего больше. – Роман оправдывался. Все очень просто.
– Роман, просто массаж? Ты отдаешь себе отчет, это переворот в медицине.
– Я никого не переворачивал. Клянусь, не переворачивал. – Если прикинуться идиотом, все уладится.
– Медицину переворачивал. Тьфу! – Доктор уже сам запутался.
– Я не хотел ее переворачивать. Лежала себе и пусть лежит.
– Объясни сейчас же, как ты это сделал. – Нет, он добьется правды.
– Павел Павлович, а вы кофе хотите? – Если перевести разговор на другую тему все само собой уляжется.
– Отстань со своим кофе! Говори! – Павел Павлович вскочил, навис над Романом.
– Я вам чашечку кофе налью. Вы присядьте. – Роман видел, придется каяться.
– Ну, налей. Налей и признавайся. Что ты им давал? Таблетки какие?
– Я говорил, только массаж. – Разговор возвращался в старое русло.
– И ты думаешь, это помогло? И я тебе поверю?
– Павел Павлович, мне не в чем больше признаваться.
– Рома, не упрямься. Я вижу, ты не договариваешь. А то я не знаю, что сделаю. – Павел Павлович и сам не знал, что сделает.
– Павел Павлович, вы ругаться не будете? – Придется рассказывать.
– Не знаю. Обещать не стану. – Главврач успокаивался.
– Только вы никому.
– Хорошо.
– Павел Павлович, я древний бог. – Вот и сказал правду. Будь что будет.
– Кто? Может нынешний псих? – Устало спросил Павел.
– Я не вру, Павел Павлович. Дело в том, что я не с этой планеты. – Роман понимал, такие объяснения звучат не убедительно.
– Прекращай издеваться! – Виновник обнаружен, это успокаивало. Теперь следует понять, как Роман это сделал.
– Павел Павлович, вы сами видели, что я сделал.
– Рома, я этого не понимаю.
– Я сам недавно узнал о своих способностях. – Роман чувствовал, доктору можно доверится.
– Рома, если кто-то узнает о твоих способностях, ты представляешь, что будет. – Павлу Павловичу приходилось принять существующее объяснение.
– Что будет? – Роман улыбнулся.
– Тебя разорвут на части. Очереди больных и жаждущих чуда. Паломники. Шарлатаны всех мастей ринутся. Тебя на сувениры разорвут. – Пока только это мог предвидеть доктор. Что произойдет, никто не знает.
– Меня не разорвут. А с многими я не могу, не получится всех излечить.
– Почему? Для начала, почему не разорвут? – Поинтересовался Павел.
– Я бессмертный. Это вас, Павел Павлович, разорвут. – Роман развел руками, он тут не виноват.
– Меня то за что?
– Как адепта или пророка. Вы меня вычислили. Я просто инопланетянин. Обыкновенный. Как по латыни будет, иннотериус вульгарис?
– Никто не поверит ни в твою божественную сущность, а тем более в то, что ты инопланетянин. Тарелки, я понимаю, у тебя нет. Дырявой ступы тоже. И морда не зеленая. Очень даже земная.
– Тогда замнем это для ясности. Забудем. И никому не станем говорить. Если что, я вам где-то и помогу. Так чтобы никто не знал. Так спокойнее. А это, произошло и произошло. Пусть они гадают, как с той теткой.
– С какой теткой? – Павел насторожился. Значит, есть что-то еще.
– Павел Павлович, я это… – Роман замялся.
– Говори, с какой теткой. – Приходится все вытягивать из этого парня.
– Я не хотел…
– Проговорился, так продолжай. – Павел Павлович понимал, пришла беда, отворяй ворота.
– Тут вчера утром я шел на работу. Женщину у меня на глазах машина сбила. Рядом с нашим госпиталем. Голову разбила она. Кровь течет. Ребра сломаны. Я подошел. Она не старая, ей еще жить, да жить. Я к ней склонился, голову приподнял, почувствовал в руках жар. Раньше со мной такого не было. Кровотечение остановилось. Чувствую, ребра срастаются. Я ей только тихо сказал, что не время ей помирать. Она в себя пришла. Я в толпе затерялся. К тому моменту, когда скорая помощь подъехала, рана закрылась. А я потихоньку ушел.
– Если не врешь, я у знакомых выясню в скорой помощи. Во сколько это было? – Но Павел уже не сомневался, Роман говорит правду.
– Рано я вышел. Минут пятнадцать восьмого. Я только из квартала, где живу, от трех поганок вышел.
– От каких поганок? Тебя в бордель занесло? – Еще этого не хватало.
– Нет. Я живу в бараке. Там их три синих барака. Так я в одном живу. Кругом хорошие, большие дома. А эти стоят, как поганки. Синей краской умазаны. Это возле перехода через улицу, напротив супермаркета. – Роман описал, где живет.
– Хорошо. Как ты говоришь, замнем для ясности. Работай. – Слишком много свалилось олним разом на Павла Павловича. Надо спокойно все обдумать.
Павел Павлович ушел к себе. Из своего кабинета он позвонил своему давнему другу, с которым учились в институте. Тот работал на скорой. Странный случай подтвердился.
Часть 5
Странные сны продолжали посещать Романа по ночам. Иногда и днем появлялись какие-то неясные ощущения. Словно открывался другой мир, вспоминалась иная жизнь. Картины настолько реальные, осязаемые, что казалось, он сходит с ума. Планеты и звезды, над которыми он парит, и одновременно они внутри его тела. Он растворялся в бесконечности, оставаясь в одной точке. Незнакомые миры, о которых знаешь все. Незнакомые лица близких людей. События, происходившие не с ним, но в которых он участвовал. Сильнее других его затронула одна картина. Он увидел парнишку, спящего в своей постели. Тело парня сместилось, закружилось в межгалактическом пространстве. Пронеслось в тумане, разделяющем миры и времена, мягко опустилось на прибрежный песок. Волны набегают на берег. Над морем встает солнце. Роман знает, это он переместил мальчишку. Эти перемещения сошьют края миров. Парень лишь иголка в его умелых руках. Во время службы в армии Роман столько раз пришивал подворотнички к своему кителю, чинил свою одежду, что теперь просто справится с этой работой, сошьет вселенные. Парнишку зовут Данькой. Слабак и трус. Но его отца Роман…. А может и не он вовсе, а его другое я, забросило как якорь в этот мир. И переброска Даньки из одного мира в другой проходит легче. Надо будет приглядеть за этим мальчишкой. Роман смотрит на спящего. Произносит:
– Дрыхнешь? Ну, спи. Тебе скоро просыпаться. – Роман улыбнулся.
Роман ощущал внутри себя все предыдущие древние воплощения. Но они не мешали, не вмешивались в его дела. Зато он мог обратиться в любой момент к их памяти, их опыту. Этот опыт говорил, он не должен вмешиваться в судьбы отдельных людей. У каждого из них есть предначертанное Судьбой. Его младший брат, Кайрос, глупый деревенский мальчишка из далекого мира все давно решил. Судьба. Он, Роман, может погасить звезду, уничтожить миллиарды людей, погасить целые цивилизации, но не может распоряжаться судьбами отдельных людей. Чуть подправить, подкорректировать. Уничтожив звездную систему, он удаляет несколько листков, написанных деревенским дурачком, Кайросом. Коренное изменение судьбы человека потребует изменения судеб многих других, потребует от брата переписать уже сделанную работу. И станет Судьба писать торопливым и корявым почерком, оставляя кляксы на каждом листе. Следует быть осторожным. Путаница в событиях, в причинно-следственных связях в голове Романа была ужасной. Он понимал. Для его мозга, для его человеческой части нужно время, что бы найти логические цепочки в том, в чем логики не было. Но настроения это не улучшало.
Настроение у Романа было хуже некуда. Он злился, только сам не понимал, на кого злится. То ли на себя, то ли на весь окружающий мир.
– Ну, вот. Вот. – Ворчал он себе под нос. – Уж сколько раз твердили миру, не делай добра, не получишь и зла. Сделал на свою голову. Может, все назло сделать. Тогда они мне добром ответят. Что б чередовать, добро и зло. Оба моих начала воплотить. Если так. Они жили долго. Добро? Несомненно. И умерли в один день. Считается, не плохо. А если весь этаж госпиталя в один день умер. Плохо. Палаты освободятся. Хорошо. Все ерунда. Ни одной мысли светлой в голову не лезет. Что за комнату мне для работы определили. Взгляд негде остановить. Никак не сосредоточусь. Может, картинку какую повесить? Полуголых красавиц во всю стену. Не оценят. Он долго бы еще обдумывал, чем украсить кабинет, но от этого его отвлекла раскрывшаяся дверь. Пришла Маша. Та, что встретила его в первый день на работе.
– Роман Алексеевич, я к вам. – Маша вошла, явив свое побитое щербинами лицо.
Что это по отчеству стали кликать, – подумалось Роману. – Не спроста. Не к добру. Что-то от меня надо.
– Что ты хотела, Маша? – Старался говорить мягко, но сам думал, носит вас тут.
– Я к вам с требованием. Мне подписали. На халат. Этот совсем износился. – Девушка прикоснулась к чуть пожелтевшей от стирок ткани халата.
– Это не проблема, – Роман облегченно вздохнул. – Давай. Подберем по размеру. Выбирай.
Он разрешил Маше самой выбрать то, что ей понравится. На стеллаже в соседней комнате у него был десяток новых халатов.
– Слушай, Маша, чем бы мне оживить свою берлогу. Уныло здесь. Если горшок с цветами поставить? – У женщин в таких вопросах больше опыта. Чутья что ли.
– Нет ничего проще. Вам фиалки нравятся? – Маша улыбнулась. Что проще такой задачи.
– Не ведаю. Сирень знаю, гладиолусы. И эти… Георгины. Такие большие. Остальное – темный лес для меня. – Чистосердечно признался Роман.
– Фиалки цветы небольшие. Цветут долго. Не прихотливые. – Пояснила Маша. Как описать все разнообразие этого вида цветов.
– В самый раз. Где ими торгуют? – Надо выбрать время и купить. Забежать в киоск. Роману казалось. Он где-то видел такой. Цветы, круглосуточно. Вот бред: цветы ночью.
– Зачем покупать. У меня здесь их много. Я даже думала, кому отдать часть. – Маша была рада, пару горшочков она сможет отдать новому сотруднику.
– Я не откажусь. Не жалко, давай. – До чего предсказуема человеческая природа. На халявку и уксус – мед. И человеческая часть души Романа не далеко ушла от других людей.
– Я сейчас принесу, – Мария вышла и отправилась к себе, захватив новый халат.
По пути встретила Клаву. Та шла по коридору и даже не пыталась делать вид, что занята работой. Вот еще, кому надо. От работы кони дохнут.
– Маша. Ты откуда идешь? – Как не перекинуться словечком.
– Халат новый получала у Романа Алексеевича. – Маша показала новенький открахмаленный халат.