Валентину не было нужды попадать в центральный корпус. Штаб-квартира Центра обеспечения здоровья находилась в небольшом, местами обшарпанном двухэтажном здании. Западным торцом оно примыкало к овальному куполу, где располагались спортивный зал и реабилитационные помещения.
Валентин открыл скрипнувшую дверь, требующую замены, и поднялся по стертым ступенькам на второй этаж. Краска кое-где облупилась, а напольная плитка стала напоминать мозаику из-за вездесущих трещин. Финансирование по-прежнему выделялось на их Центр в последнюю очередь. А учитывая, что бюджет этого провинциального института изначально не был грандиозным, Валентину приходилось работать в условиях почти полного отсутствия средств.
В общей комнате, созданной для проведения совещаний и совместного распития чая, сидел один лишь Льюис. Перед ним стояла тарелка с бутербродами и чашка кофе. Он неспешно пережевывал нехитрый завтрак, параллельно листая толстенную книгу под названием "Неприменимость в ментальном человекомерном пространстве логики переходов Карфельда для себя-в-себе-бытия".
– Привет, Льюис, – Валентин поставил портфель на стол и завистливо уставился на аппетитные куски жирной колбасы, которые венчали бутерброды.
– Доброе утречко, Вал.
Глаза Льюиса украшали синяки, образовавшиеся от бессонной ночи. В случае этого занятного человека недостаток сна с равной вероятностью мог объясняться как масштабной пьянкой, так и чтением до утра заумного философского труда. Льюис уловил в глазах шефа голодный блеск и учтиво пододвинул тарелку с закуской ровно на полсантиметра в сторону стола Валентина.
– Не желаешь перекусить?
– Хм, я завтракал…
– Это понятно. Как же ты мог выйти из дома без приема ведра какой-нибудь размоченной недоваренной крупы? Но ты же не преминул проделать миллион отжиманий по пути, не так ли? – голос Льюиса был мягким и спокойным, чуточку гнусавым.
– Ну… Это не очень полезная пища… – Валентин страдальчески втягивал в ноздри соблазнительный аромат, сообщающий ему о том, что Льюис добавил в бутерброды толику лучка и тонко нарезанные помидоры.
– Как хочешь, – равнодушно отозвался тот.
– Ладно, один можно.
Валентин стремительно подлетел к столу своего подчиненного. Взяв тост, он поинтересовался, вспомнив их вчерашний разговор:
– Как твое свидание? Ты вроде собирался охмурить эту красотку… как ее?
– Сюзи, – спокойно кивнул Льюис, вытирая салфеткой рот и делая глоток кофе. – Я потерпел неудачу. Впрочем, этого стоило ожидать. Я занял позицию выбирающего, а не выбираемого…
Валентин усмехнулся. Он налил себе чашку кофе.
– Ты смог обнаружить ошибку?
– Это не столь трудно, когда тебе явно и однозначно указывают на нее, сопровождая это средствами эмоционального усиления выразительности, – пространно отозвался Льюис. – Но я не мог поступить иначе…
– Что же произошло? – Валентин был вконец заинтригован.
– Я отказался платить за нее в кафе.
– Такая глупая ошибка? – изумился Валентин. – Ты опять потратил все деньги на печатание своих мемуаров?
– Нет, деньги были. Я не стал оплачивать ее счет вполне осознанно. Пусть это традиция, но я не понимаю, почему любовь двух людей должна быть каким-то образом опосредована платежными средствами. Но она обвинила меня в скупости. Представляешь?
– Представляю. Льюис, ты должен хотя бы иногда напоминать себе, что не все люди игнорируют общепризнанные ценности с такой легкостью, как умеешь это делать ты, – мягко заметил Валентин.
– А что потом? – спросил Льюис, будто не слыша его. – Она попросит купить ей дом? Или потребует другой формы платежа за свою красоту? Например, написать за нее докторскую?
– Она просто возмутилась твоим отказом платить, – устало вздохнул Валентин. – Девушки не любят скряг. Надо было сразу объяснить ей, что ты свободный философ…
– Нет! – глаза Льюиса гневно сверкнули. – Никогда! Я мыслитель, ученый, странник в этом мире. Я был бы рад называться философом и относить себя к подлинным почитателям мудрости. Но в последнее время этот термин опорочили, применив его к целой научной специальности. Подумать только, они назвали группу бестолковых людей, объединенных в нее только в силу умственной слабости и неспособности к реальной работе, тем священным именем, которым издревле называли лучших титанов мысли!
Валентин только пожал плечами.
– Для этих неучей годится лишь словосочетание "философский работник", – Льюис выплюнул эту фразу с таким выражением лица, будто его вот-вот стошнит.
– Э, ну ладно-ладно, остынь. Ты хоть сделал выводы?
– Сделал, но тебе лучше о них не знать, – убежденно заявил Льюис.
– Ясно…
Валентин доел бутерброд и вытащил из портфеля журналы, положив их на стол рядом с горой собратьев. Содержимое тайной секции с неизвестными биоматериалами он, заслонившись от Льюиса широкой спиной, поместил в сейф.
Затем он сел в кресло и посмотрел с задумчивой улыбкой на Льюиса, который вновь углубился в чтение исследования несуществующих проблем в несуществующем измерении. Этот удивительный человек относился одновременно к двум категориям сотрудников, населявших Центр обеспечения здоровья. Он был, несомненно, случайным человеком на своей текущей должности, оставаясь при этом невероятно одаренным ученым.
Льюис Гольструм возглавлял корпус пропаганды здорового образа жизни. Этот корпус вобрал в себя самых разносторонних личностей: отчаянных лентяев, ибо внедрение эталонов здоровья в умы сотрудников было абсолютнейшей профанацией, и разочаровавшихся в их областях науки талантливейших ученых, по той же, кстати, причине. Последние, к которым, вне всякого сомнения, относился Льюис, могли отдохнуть от наскучивших им академических проблем и творить в свободном режиме, не беспокоясь об одобрении Ученым советом их неоднозначных исследований. Льюис был настоящим философом. Он владел тремя специальностями, желая в своем универсальном знании походить на мыслителей древности, соединявших в котле своего разума все тайны мира и отрасли знания. Но философский факультет, который десятками лет спорил о том, нужна ли вечная жизнь человеку, не имея, правда, ни одного биологического открытия для такого переворота в реальности, упрямо не понимал творчества Льюиса. Последней каплей явилось направление Льюиса рекомендацией декана факультета на психиатрическую экспертизу за употребление терминологии, не понятной самому декану и ведущим деятелям этой области. Тогда Льюис выбросил свою кандидатскую в окно и пошел узким путем, которым способны идти лишь немногие. Он стал частью Центра обеспечения здоровья, возглавив самое бессмысленное его крыло, являющее собой пристанище всех утомленных путников, бредущих по тропе научной истины.
Валентин разложил перед собой журналы и стал вырезать из них фрагменты с нужными ему статьям в большую тетрадь.
Весь день Валентина был расписан по минутам. Планирование, наряду с дисциплиной, было жизненно необходимо Валентину. Оно не только позволяло все успеть, но и исполняло самую главную задачу. Без проекта дня Валентин просто не знал бы, чем занять себя. Ему требовалась внешняя направляющая сила, чтобы организовать свое бытие. Как такой недостаток, такая болезненная леность чувств и желаний, могли иметься у столь трудолюбивого человека? Не было ли это проявлением тяжелой болезни? Так как никто в институте не догадывался об истинном значении для Валентина означенных планов, то некому было и гадать об этом.
К десяти часам тишину кабинета нарушила Глория. Она пришла точно по расписанию, чтобы съесть припрятанную заначку.
– Добрый день, шеф! – приветливо улыбнулась девушка, помахав Валентину рукой.
– Привет, Глория! Как первая пара? – Валентин оторвался от чтения.
– Устала, – поделилась Глория, копаясь в холодильнике. – Потеряла, наверное, тысячу калорий! Надо немедленно восполнить…
Она достала внушительный сверток и положила на свой стол, стоящий в противоположном от Валентина конце общей комнаты. Упаковка скрывала половину жареной курицы и щедрую порцию белого хлеба.
Утомление, написанное на лице Глории, сменилось радостью. Она поставила на стол банку сладкой газировки и принялась страстно поглощать аппетитное блюдо.
– Оставить тебе, шеф?
– Нет, спасибо, – Валентину снова пришлось напрячь свою волю. – Я дождусь обеда. Студенты не буянили?
– Один попытался, – усмехнулась Глория. – Полтинник отжиманий поумерил его пыл. Он хотел было подколоть меня, попросив показать, как надо отжиматься. Ха! За это получил еще сотню. После этого уровень порядка пошел на поправку.
Валентин улыбнулся. Как же он любил своих подчиненных!
Глория Мейзен возглавляла корпус физической культуры. Она отвечала за всю работу по проведению обычной физической подготовки у студентов и ведала специальными секциями, готовящими спортсменов. Парадокс этой ситуации состоял в том, что Глория не только не имела к спорту никакого отношения, но и весила за сто килограммов. Причем соотношение жировой и мышечной ткани было не в пользу последней. Она выросла в богатой семье влиятельных чиновников от науки, которые посчитали, что лучший способ похудеть и обрести здоровье для их дочурки – это учить всему этому других. Но если тело Глории было массивным, то душа была легкой и веселой. Она согласилась, чтобы не обижать родителей, и непринужденно стала играть роль знатока здорового образа жизни. При этом, она нисколько не комплексовала и не собиралась исполнять родительский завет. Глория продолжала есть как обычно и не прибегала к нагрузкам. Валентин как-то предложил ей написать специальную программу для похудения и обещал добыть безопасные жиросжигатели. Но Глория ответила, что надо любить себя такой, какая есть. На острожные рассуждения Валентина про трудности привлечения противоположного пола, она в стиле Льюиса ответила, что ее вторая половинка должна полюбить ее душу, а не тело.
Корпус физической культуры, возглавляемый Глорией, состоял из спортсменов, получивших травмы и лишенных возможности продолжать карьеру, и чистых теоретиков-лентяев, которых выгнали за неуспеваемость с медицинского и биологического факультетов.
Глория была одета в неизменный спортивный костюм. Но даже его гигантские размеры не могли скрыть объем жира, покрывающего ее тело. Темные волосы собраны в пучок, губы щедро намазаны алой помадой, а глаза выделены черной тушью. Она была простым, прямолинейным и очень порядочным человеком.
– Ну что, шеф, есть успехи в лечении той ужасной дряхлости, которую ты так любишь? – спросила Глория.
– Нет. Пока никто не смог подступиться к механизму работы этого вируса. Есть подходы с хирургическим усекновением места его обитания – по всей видимости, это гиппокамп – но из-за размытой локализации можно повредить мозг, а это представляется чрезмерно опасным мероприятием…
– Может быть, это судьба, шеф? – простодушно изрекла Глория.
Льюис поднял на нее предостерегающий взгляд, но было поздно.
Валентин мгновенно стал мрачным. Даже его терпения не хватало, чтобы спокойно рассуждать об этой проблеме.
– Это не судьба, – твердо произнес он. – Это просто ошибка природы, что заложила в этот чертов вирус слишком много знаний об устройстве человеческого тела! Те люди, которых болезнь Кагона превратила в… В общем, они заслуживают здоровья в той же степени, как и все прочие. Наша задача – победить эту болезнь. Здесь нечего обсуждать!..
Глория немного смутилась и вернулась к еде.
– Ладно, не забудь, что через месяц зачеты. Надо подтянуть группы по всем показателям, – Валентин встал и направился к выходу. – Если начальство будет искать, я в реабилитации…
– Хорошо, шеф, – синхронно ответили Глория и Льюис.
Валентин мгновение помедлил, прежде чем толкнуть дверь, над которой красовалась вывеска "Корпус реабилитации". На пороге зала, который должен был заслуженно являться его гордостью, Валентин всегда испытывал смешанные чувства. Каждый раз туманный призрак прошлого безжалостно и неумолимо загонял в его душу болезненную занозу, причиняющую необъяснимую тоску. И только безупречная воля помогала ему совершить никому не видимое, грандиозное усилие и открыть дверь.
С первых шагов его состояние почти сразу приходило в норму. Он с головой погружался в атмосферу тяжелого и изнурительного труда, которому без остатка отдавались и пациенты, и тренеры.
Зал представлял собою просторное помещение с высоким потолком. Он был разделен на секторы, обозначенные разными цветами. В одном сосредоточились обычные с виду тренажеры, не сильно отличающиеся от привычных силовых агрегатов рядового спортивного зала.
В другом секторе находились откровенно причудливые конструкции, которые позволяли растягивать и напрягать двигательную систему пациентов, глубоко пораженных болезнью. Эти уникальные дорогостоящие тренажеры, часть которых была произведена за границей, были приобретены исключительно за личные средства Валентина. Бюджет института не имел статей расходов на столь специализированный комплекс. С самого первого дня работы в Центре обеспечения здоровья года назад Валентин стал по крупицам собирать эту секцию и добывать редкую литературу, чтобы понять их работу и научить других.
Третья секция была полностью пустой и предполагала работу на полу. В ее углу были сложены ровными рядами резиновые коврики и мягкие маты.
Четвертая зона была оборудована рядами механизмов, помогающих ходить, используя опору. Их называли инвалидными туннелями, и арсенал их был велик.
Валентин стал обходить владения, придирчиво всматриваясь в своих подчиненных и их подопечных, совершающих нелепые, рваные движения в попытке выполнить указанное упражнение. Здесь проходили восстановление после тяжелых операций и травм. Кроме того, часть пациентов, имеющих врожденные недуги костно-мышечной системы, занималась здесь на постоянной основе.
До прихода в институт Валентина сторонники традиционных теорий почитали подавляющую часть этих патологий непригодными для реабилитационного воздействия. Они использовали лишь старую добрую хирургию, таблетки и прочие грубые вмешательства, которые редко возвращали пациентов к подлинно здоровой и активной жизни. Валентин с его пытливым умом и привычкой сомневаться в навсегда данных достижениях отечественной науки, за год сумел внедрить несколько современных методик, показавших великолепные результаты. Но они, разумеется, были бы невозможны без увлеченных и готовых отдать все свои силы сотрудников реабилитационного корпуса.
Одним из таких самозабвенно преданных делу помощи восстановления потерянного здоровья был руководитель реабилитационного корпуса Марк Угнессон. Валентин увидел его возле одного из брусьев. По нему чрезвычайно медленно, делая полшажка в минуту, брел один из пациентов. Было видно, что каждое движение дается ему ценой невероятных усилий. Марк с доброй улыбкой, которая никогда не покидала его лицо, терпеливо поддерживал человека за поясницу.
Валентин направился к Марку, на ходу вспоминая свои первые впечатления об этом человеке. Когда он только перевелся в Центр обеспечения здоровья, отдельного корпуса реабилитации не существовало. Его роль исполнял небольшой уголок спортивного зала, в котором на добровольных началах работало несколько человек, одним из которых был Марк. История этого человека была крайне занимательной. Всю свою жизнь он занимался спортом и демонстрировал великолепные результаты. Сложно сказать, что было тому причиной – дарованное природой непревзойденное здоровье или безумная целеустремленность. Марк имел рост под два метра и внушительную мускулатуру. Он занимался силовым троеборьем и был гордостью института на соревнованиях различного уровня. Но однажды судьба послала Марку испытание. На соревнованиях он получил травму и был вынужден пройти курс реабилитации. Растягивая и укрепляя сухожилия под присмотром врачей в реабилитационном отделении, которое тогда располагалось в больничном крыле медицинского факультета, он к своему безмерному удивлению столкнулся с множеством по-настоящему больных людей, ослабленных травмами и тяжелыми операциями. Для них даже тот уровень нагрузки, который он применял в своей реабилитации, был совершенно недостижим. В то же время Марк видел, что врачи либо не хотят, либо не умеют высвобождать самую главную силу, которую он так хорошо научился использовать в спортивной карьере. Волю. Пока Марк восстанавливался, он стал помогать другим пациентам. Очень скоро он, не имея специального образования, усовершенствовал многие упражнения и стал негласным тренером. Он превратил больных и бесконечно слабых пациентов этого забытого богами отделения в настоящих спортсменов в деле достижения сверхрезультатов, которые для них заключались порой в способности сделать один единственный шаг без костылей и опор. Он научил их не обращать внимания на боль, ставить долгосрочные цели и не бояться пути в тысячу шагов. И когда через два месяца срок его восстановления завершился, и Марк получил долгожданную возможность вернуться к профессиональным тренировкам, он осознал, что не может покинуть этот зал. Необходимость оставить всех этих людей, которые смогли пойти на поправку только благодаря нему, стала первой и последней высотой, которую он не сумел взять.