В работе 2002 г. Филиппов высказывает мнение, что «переживание подлинности пространства – это единственное, что делает обращение к нему чем-то иным и большим, нежели исследование образов и схем пространства как частного случая в общей культурной картине мира»[32]. И далее он предупреждает: «Но само это переживание подлинности может оказаться не подлинным, точнее говоря, противоположность подлинного и не подлинного рискует утерять смысл в той же мере, в какой не только физическая география, но и вообще любой более или менее внятный способ концептуализации местности может быть интерпретирован как социальный и культурный феномен»[33].В результате мы наблюдаем смешение реляционного характера социального пространства и классической монистической трактовки «физического» пространства внешнего мира. Трудности, с которыми сталкивается А. Ф. Филиппов, приводят его к мысли о том, «социологии пространства» как теории среднего уровня быть не может[34].
Таким образом, если П. Бурдье декларировал эмпиризм своей исследовательской позиции и потому мог пренебречь возникающими противоречиями, то для А. Ф. Филиппова, стремящегося решить теоретическую проблему социологии пространства на уровне философских обобщений, конфликт между представлениями о социальном и физическом пространствах становится неразрешимым препятствием. Еще более усугубляет ситуацию неудачная попытка связать пространственные представления на уровнях микро- и макросоциологии.
Разрешение отмеченной коллизии может быть найдено в контексте логики развития научной мысли, а именно в результате замены габитуса микроструктурами, формирующимися на более глубоком уровне развития психики.
II
Для преодоления выявленных ограничений и недостатков существующих концепций формирования социального пространства и его структур предлагается рассмотреть пространственную модель человека. C помощью этой модели будет осуществлена экспликация понятий, используемых в социально-философских интерпретациях социального пространства и проанализирован возможный механизм взаимодействия феноменов, отражаемых этими понятиями. Такая модель должна включать два четко обособленных друг от друга пространства: внешнее и внутреннее, а также сознание, как психический комплекс механизмов мышления, обеспечивающий взаимосвязь и взаимодействие этих пространств. Тем самым мы переходим на уровень анализа когнитивной структуры, рассматриваемой с позиций освоения и формирования социального пространства, чтобы затем абстрагироваться от данных психологии и достичь максимального возможного уровня абстракции. Рассматривая модель, включающую механизм индивидуального сознания, следует учитывать, что, как писал Э. В. Ильенков, «„ум“ – это не „естественный дар“, а результат социально-исторического развития человека, общественно-исторический дар, дар общества индивиду»[35]. Конкретизируем характеристики компонентов, входящих в состав пространственной модели человека.
Жизнедеятельность человека протекает в мире, который является внешним по отношению к человеку. Но в этом внешнем мире человек ориентируется на основании когнитивной модели. «То, что мы всегда знаем о мире, и то, чем мы непосредственно располагаем, – это содержания сознания, – справедливо писал К.-Г. Юнг. – Мы непосредственно живем исключительно в мире образов»[36]. Сказанное совпадает с позицией Э. Гуссерля, который полагал, что, если мы хотим адекватно описать трансцендентный предмет, то надо эту трансценденцию представить как компонент имманентного смысла предметности. Знание о трансцендентном предметном мире возможно только как знание о конструируемом посредством сознания трансцендентальном смысле этого мира. Соответственно, в контексте предлагаемой к рассмотрению модели, внешнее пространство понимается как воспринимаемый фрагмент реальности, форма которого определяется развитием человека как социального существа и потому связана с «социальностью». Трактуемое далее таким образом понятие «внешнее пространство» – это субъективная реальность, являющаяся социально-психологическим отражением бытия в сознании.
Внутреннее, духовное пространство – это внутренний мир человека. Такое представление является очевидным на уровне здравого смысла, однако в литературе по его поводу высказываются самые различные мнения. Встречающиеся определения охватывают, по сути, весь спектр представлений о человеке, сводя воедино бессознательно-эмоциональную и сознательно-рациональную составляющие. Чаще всего под внутренним миром понимается мыслительная модель[37], что объясняется их объединением в рамках понятия «психика». Подобная «интегративная» позиция встречала немало возражений: «Существуют такие воззрения, в которых „душевное“ цели ком ограничивается сознанием, – писал К.-Г. Юнг. – Сегодня, однако, мы вряд ли можем согласиться с подобным ограничением»[38]. «…Душа и тело – это пара противоположностей, – писал он в другой работе, – и они как таковые являются выражением некоего существа, природу которого нельзя познать ни из материального проявления, ни из внутреннего непосредственного восприятия»[39]. Это мнение также разделял лауреат Нобелевской премии К. Лоренц. Указывая на единство души и тела, он отмечал их сущностное различие: «Я думаю, что эта пропасть [между душой и телом – прим. Д. М.] непреодолима не только для нынешнего состояния наших знаний. Даже при самом утопическом их приращении мы не приблизились бы к решению проблемы тела и души. Своеобразные закономерности переживания в принципе невозможно объяснить с помощью физико-химических законов или законов, которым подчинена структура нейрофизиологического аппарата, какой бы сложной она ни была»[40].
Представители психологической школы (Г. Зиммель, О. Шпенглер, П. Флоренский, П. Слотердайк и др.) в качестве внутреннего пространства понимали душу человека. С. М. Белозеров, посвятивший проблеме организации внутреннего мира человека и общества объемное исследование, полагает, что «внутренний мир любого человека действительно представляет собой особое психическое пространство»[41]. Обосновывая этот тезис, автор ссылается на внеположенность, как необходимый признак пространственности, и связность – как признак достаточности. «Как и в любом пространстве, – пишет Белозеров, – в психологическом действуют силы взаимодействия»[42].
Сознание в данном контексте будем понимать, в соответствии с идеями М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорского, как набор механизмов мышления, что позволяет «не приписывать сознанию чего бы то ни было как со стороны субъекта, так и со стороны объекта»[43]. Сознание обрабатывает информацию, которая поступает из двух доступных человеку источников: внешнего и внутреннего пространства. «Функция сознания заключается не только в том, чтобы воспринимать и узнавать через ворота разума мир внешнего, но и в том, чтобы творчески пере водить мир внутреннего во внешнее»[44]. Тем самым при посредстве структур сознания обеспечивается интериоризация внешней реальности, которую П. Бурдье называл «внешними условиями», и экстериоризация внутренних «схем восприятия и действия».
В таком случае, отвлекаясь от других функций, сознание можно представить в качестве фильтра, выделяющего некоторые области, доступные человеку в текущий момент времени, которые и являются внешним и внутренним пространствами рассматриваемой модели. Первое – внешнее пространство – есть социально-психологическое отражение внешнего мира. Второе – внутреннее пространство – формируется также путем выделения («вырезания») «фрагмента», но на этот раз в пространстве коллективной психики, поскольку, согласно К.-Г. Юнгу, «сознательная личность есть более или менее произвольно выбранный фрагмент коллективной психики»[45]. А на то, что инструментом, «вырезающим» такой фрагмент, является именно сознание, К.-Г. Юнг указал в другой работе: «Сознание представляется необходимым предусловием „Я“. Однако без „Я“ немыслимо также и сознание»[46]. В основе такой «фильтрации» лежат механизмы обработки информации, реализуемые на разных этапах развития. Характеристики этих пространственных областей определяются спецификой (в том числе «производительностью») механизмов сознания, что может быть оценено как пропускающая способность такого фильтра.
Рассмотрим некоторые особенности механизма обработки информации. В книге «Чудо языка» немецкий филолог В. Порциг писал: «Когда речь идет о психических процессах, мы говорим не только о внешнем и внутреннем, но также о том, что происходит „выше и ниже порога“ сознания, о подсознании, о переднем и заднем плане, о глубинах и слоях психики. Пространство вообще служит моделью для всех не наглядных отношений…»[47]. Здесь на первый план выводится структура мышления как сложного комплекса, в котором психоанализ выделяет несколько уровней, значительную роль отводя бессознательному. В последнем выделяются, прежде всего, «коллективное (не- или сверхличное) бессознательное», представляющее собой, как писал К.-Г. Юнг, объективно-психическое, а также «личное бессознательное», имеющее субъективно-психический характер[48].
Для мозга свойственно экономить свои «вычислительные возможности». А потому важная информация запоминается, в то время как все второстепенное забывается. Кроме того, повторяющиеся события и реакции на них постепенно уходят в бессознательное, обеспечивая человеку существенную экономию вычислительных ресурсов. Для описания этого механизма, Э. Гуссерль ввел термин «седиментация», что значит «выпадение в осадок» опыта в виде стереотипов. Э. Шредингер назвал этот механизм «опытом нахождения в изменяющейся среде», высказав также мысль о том, что сознание «связано с обучением живой субстанции; ее ноу-хау (Können) бессознательно»[49]. Тем самым, сознание «стремится избавиться» от мыслительной функции, передавая ее в подсознание, что представляется нам как механизм интуиции.
Но прежде разнообразных механизмов выпадения информации «в осадок», наверх из бессознательного развивается само сознание, процесс формирования которого проходит как на уровне онтогенеза, так и на уровне филогенеза. К.-Г. Юнг писал: «Наше сознание развилось и вышло – как исторически, так и индивидуально – из темноты и сумерек изначальной бессознательности. Посему имеются психические процессы и функции, которые были задолго до того, как наличествовало Я-сознание. „Иметь мысли“ – существовало прежде, чем человек сказал: „Я осознаю себя думающим“»[50]. Действительно, «тот факт, что ребенок воспринимает еще до того, как начать мыслить, тот факт, что вначале он приписывает свои мечты вещам, а свои мысли – другим, образуя вместе с ними что-то наподобие единого целого совместной жизни, где их перспективы еще не различаются, – эти факты генезиса не могут так просто игнорироваться философией, исходя из требований собственного анализа, – отмечает М. Мерло-Понти. – Мышление не может игнорировать своей видимой истории и должно ставить проблему генезиса собственного смысла»[51]. Как показал К. Лоренц, это метафизическое предначало, в действительности, определяется опытом, накопленным в результате поколений эволюции и хранящимся в коллективном подсознательном[52].
Итак, бессознательное играет существенную роль в обработке информации на всех стадиях жизни человека, на что наука обратила внимание в XX в. Поэтому необходимо учитывать его роль наряду с сознанием. Сразу следует сказать, что эффективность этих механизмов обработки информации существенно различна. Более эффективный механизм обеспечивает обработку более интенсивных потоков информации и, соответственно, большие субъективные размеры пространств, которые доступны человеку. Эта мысль вполне очевидна: человек начинает жизнь освоением пространства колыбели и заканчивает, нередко полагая себя «человеком мира». Повторим еще раз: подобная тенденция верна как для онтогенеза, так и для филогенеза. Р. Пенроуз в книге «Большое, малое и человеческий разум» приводит шкалу размеров, которыми оперирует человек[53]. Пользуясь ею как одним из возможных объективных критериев, можно сделать соответствующие оценки для разных периодов истории.
Рассматриваемый процесс можно трактовать в контексте соразмерности человека осваиваемым им масштабам пространства: «Понимание есть в принципе нахождение меры между мной и тем, что я понимаю, – соизмеримость»[54]. И пусть человек использует технические средства «масштабирования» для раздвижения границ картины мира, но сами средства появляются после того, как в них возникает потребность. Правомерен вывод: соизмеримость человека с расширяющимся (как в сторону увеличения масштаба, так и в сторону его уменьшения) пространством есть личностная предпосылка научного изучения.
Теперь обратим внимание на связь, существующую между внешним и внутренним пространствами рассматриваемой модели. Поскольку сознание «фильтрует» информацию, как поступающую из вне, так и поступающую изнутри, это позволяет предположить взаимный синхронизм развития внешнего и внутреннего пространств. Тем самым все три компонента рассматриваемой модели оказываются связанными между собой самым тесным образом. Иными словами, внешнему пространству должно соответствовать некоторое комплементарное внутреннее пространство.
Развитие сознания является латентным процессом, не доступным непосредственному наблюдению, процесс личностного становления мы замечать способны, но он, тем не менее, не является явным. Но между уровнем личностного развития и пространственными представлениями складывается отношение аргумента и функции. Соответственно переход от плоскостного рисунка к трехмерному получает у Б. В. Раушенбаха объяснение достижением определенного уровня личностного развития[55].
Рассматривая диалектику души и тела Б. Спиноза в «Этике» отмечал, что «того, к чему способно тело, до сих пор никто еще не определил, т. е. опыт никого еще до сих пор не научил, к каким действиям тело является способным в силу одних только законов природы, рассматриваемой исключительно в качестве телесной, и к чему оно не способно, если только не будет определяться душою»[56]. С тех пор многие авторы именно душу полагали движителем пространственных представлений. В этой связи интересным представляется определение души, которое давал М. К. Мамардашвили, – «эксплицитное выявление условий интеллигибельности или понятности, которые предшествуют тому, чтобы мы вообще нечто могли видеть в терминах естественного целого или естественной необходимости [выделено мной – Д. М.]»[57].
Итак, пространство (в том числе социальное), применительно к рассматриваемой пространственной модели человека, представляет собой связное восприятие объектов и явлений внешнего мира, т. е. отражает способность человека к целостному мировосприятию. Но и относительно личности самые разные мыслители высказывали идею о том, что ее основу также составляет целостность и, в этом смысле, определяет вектор развития человека. Ф. Шиллер в двенадцатом из «Писем об эстетическом воспитании человека» писал, что личность есть «абсолютное и неделимое единство», которое «не может противоречить себе»[58]. К.-Г. Юнг указывал на то, что «жизнь последовательно и поступательно движется в направлении индивидуации – пожизненного процесса, в ходе которого человек становится „психологическим индивидом, то есть отдельной неделимостью или „целостностью““[59]. Выдающийся отечественный психолог А. Н. Леонтьев высказывал следующее мнение: „…Немногие положения о личности принимаются, с теми или иными оговорками, всеми авторами. Одно из них состоит в том, что личность представляет собой некоторое неповторимое единство, некую целостность“[60].