Письмо из прошлого
Григорий Кац
© Григорий Кац, 2017
ISBN 978-5-4485-4364-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава первая
1
Поезд, тяжело отдуваясь, медленно въехал на платформу полустанка. Издав победный гудок и пыхтя отработанным паром, паровоз с огромной звездой на тендере замер в ожидании своей дальнейшей судьбы. Бригада путевых рабочих не спеша отцепила огромный паровоз, и тот медленно покатил к водокачке. На платформе выстроились красноармейцы, внимательно наблюдая за закрытыми теплушками. Было раннее утро, и из теплушек никто не выходил. Это и немудрено, потому что поезд литерный, в теплушках были и красноармейцы, возвращавшиеся из Европы с Победой, и лица, освобожденные из концлагерей, и арестанты в зарешеченных вагонах.
В особом вагоне были дети, чьи родители погибли в застенках немецких лагерей смерти. Оставшиеся в живых, испытав всю трагедию гибели близких, ехали в неизвестность в чужую страну-победитель с надеждой на новую жизнь. Проделав неблизкий путь в теплушке через всю Европу, эти дети, связанные общей трагедией, изредка, когда это было дозволено, выходили на платформы незнакомых станций, чтобы подышать свежим воздухом свободы; без войны. Их можно было отличить от обычных детей по однообразной монастырской одежде – длинным, почти до земли коричневым платьями с белыми кружевными воротничками, а главное – по их унылым обреченным лицам детей, не знавших детства.
Это были девочки из европейских стран разного возраста, от шести до двенадцати лет, разной национальности и с разными языками. Их собрали в церковных общинах для отправки в СССР для дальнейшего воспитания и образования. Руководство страны решило, что эти дети должны стать в будущем пропагандистами развитого социализма Страны Советов, а главное – не забывать, что их приютила страна-победитель фашизма и германского империализма. Конечно, девочки ничего этого не знали и не понимали целей своего путешествия. Но главное, что в пути их кормили, они ехали в теплушках, где не холодно, с ними была монахиня из Гданьского костела, которая утром и вечером заставляла девочек молиться и благодарить Господа за свое освобождение.
В пути дети объединились по национальному и языковому принципу и жили своеобразными маленькими общинами, помогая друг другу. Роза и Марыся, примерно одного возраста, всю дорогу развлекали сами себя бесконечными играми в камешки и страшными рассказами про кладбища и мертвецов, от которых сами дрожали от страха. Старшие девочки пытались выпытывать друг у друга интересные эпизоды их коротких жизней, путешествий, довоенных друзей и знакомых. Про родителей пытались не вспоминать – это табу. Иногда монахиня запевала какую-то заунывную монастырскую песню или католический псалом. Тогда девочки подпевали ей, и на глазах у некоторых были слезы.
Поезд остановился. Было раннее утро. Некоторые дети спали, а самые непоседливые разглядывали в щели теплушки незнакомые строения и людей. Монахиня отодвинула засов дверей теплушки и свежий морозный воздух проник в вагон
– Выходить нельзя. Видите на платформе стоят вооруженные солдаты? Будут стрелять в непослушных
– Матушка София, но у нас совсем нет воды. Может, можно попросить сбегать за водой?
Марыся с Розой спрыгнули на платформу.
– Мы мигом.
Матушка София не успела что-то сказать, как Марыся стрелой помчалась к водопроводному крану, из которого текла вода. Стоящий поблизости красноармеец крикнул: «Стой, стрелять буду!», вскинул винтовку и нажал на курок. В тишине мартовского утра выстрел прозвучал как гром среди ясного неба. Марыся споткнулась и замертво упала на рельсы. Коричневое платье окрасилось алой кровью.
– Ааа!! – завопила Роза, и криком закричала матушка София, заливаясь слезами.
– Побег! – коротко прокомментировал красноармеец. – Шаг влево, шаг вправо —буду стрелять без предупреждения.
– Да ребенок хотел набрать воды!
– Я сказал – побег! Такой приказ. Поезд литерный. Никто не имеет права выходить из вагонов без разрешения.
Роза упала на платформу, залившись слезами. К вагону уже бежал комендант поезда – армейский майор.
– Кто стрелял, что случилось?
– Попытка побега, – отрапортовал красноармеец.
Майор уставился на солдата.
– Ты в своем уме? Не можешь отличить арестанта от ребенка?
– На ней не написано, арестант она или нет. У нас приказ: шаг вправо, шаг влево – побег. Поезд литерный, приказ стрелять в случае побега.
К вагону приближался комендант станции, подполковник НКВД.
– Что за выстрел?
– Боец охраны сержант Сидоров! – отрапортовал стрелявший красноармеец. – Побег, товарищ подполковник. Вот из этого вагона.
Подполковник молча развел руками, хмуро оглядев солдата. Поглядев на майора, сказал:
– Ничего не поделаешь, приказ. Давай, майор, зайдем в помещение и составим протокол. Хоть война и кончилась, люди все равно напряжены. Ты же везешь арестантов? Вот поезд номерной, выставлена охрана. А вдруг на самом деле арестант попытался сбежать? Ты бы тогда протоколом не отделался. Сам понимаешь…
– Но ведь он видел, что это ребенок.
– Видел. Но ты знаешь, на каком языке и о чем она разговаривала со своей подружкой? Не знаешь! И солдат не знал. Подпиши протокол и оформи выбытие одного человека. Мы оставим девочку здесь и утром похороним на местном кладбище. Бывает…
Обитатели теплушки уже проснулись и рыдали навзрыд. Некоторые девочки повыпрыгивали из вагона, пытаясь подойти к Марысе. Красноармеец передернул затвор винтовки.
– Назад. Буду стрелять!
– Где есть костел? – рыдая, обратилась Роза к проходившему мимо железнодорожнику. Мужчина только пожал плечами и отвернулся. Станция была маленькая, и вряд ли кто-то знал, что такое костел.
– Марысю нужно отпевать и похоронить по польскому обряду, – обратилась Роза к матушке Софии.
– Молчи, дочь моя. Нас победители везут в свою страну из милости, поэтому ты должна молчать, что твоих родителей фашисты сожгли в печах. Мы все – дети врагов народа. Пленные – это люди предавшие свою Родину. Молчи, терпи и благодари Бога, что осталась жива.
Паровоз, набравший воды, медленно задним ходом приблизился к составу. Звякнули сцепки, зашипели ожившие тормоза. Дети забрались в вагон и закрылись в теплушке. Все молчали, всхлипывая. Поезд набирал ход. Матушка София начала тихонько читать молитву, и девочки присоединились к ней, разматывая про себя весь ужас происшедшего.
2
Комендант поезда медленно прохаживался вдоль теплушек, отдавая приказания младшему офицеру.
– Лейтенант, сначала будем отправлять арестованных, затем больных и раненых, а в последнюю очередь беспризорных из третьего вагона.
– Но это займет как минимум часа три, – возразил подчиненный. – Дети там задохнутся в вагоне.
– Делай как приказано. Они без присмотра, и старая монашка их не удержит. Их всех постреляет охрана. Ничего, пусть немного образумятся. Ты слышал, что произошло на разъезде?
– Слышал, чего уж там. Недоглядели…
– Уж больно ты сердобольный, лейтенант. Они – дети врагов народа. С ними нужно строго. Вот так…
И комендант сжал кулак.
– Но война уже закончилась…
– Нет, не закончилась. Ты знаешь, чьих они родителей? А сколько родичей-недобитков у них в Европе осталось? То-то. За ними глаз да глаз. У нас свои беспризорные по городам шляются. А тут еще этих корми…
– Страна большая, прокормим как нибудь. Чем дети виноваты?
Станция Нежин была заполнена ранеными, выздоравливающими, мужиками и бабами, принесшими какой-то скарб или нехитрую еду на продажу. Раненые неохотно выходили из теплушек, пересаживаясь на подводы, направлявшиеся в лазарет. Те, что поздоровее, шли своим ходом, держась за подводы. Стоял невообразимый шум и гам, какой всегда присутствует на станциях после прибытия поезда. В третьем вагоне, где ехали девочки, стояла необычная тишина. Кто-то смотрел сквозь щели вагона на непривычную суету на перроне, кто-то искал по вагону разбросанные вещи, а кто-то тихо дремал в уголке. Непоседливая Роза перебегала от одного бока вагона к другому, прислушиваясь к незнакомому говору снаружи. Вдруг она крикнула:
– Они говорят по-польски, вот послушайте.
– Это не польский, а украинский говор. Украинцы столетиями жили рядом с поляками. Поэтому ты их понимаешь. Когда ты только родилась, Сталин захватил часть польских земель и разделил с Гитлером Польшу. Эти украинцы не католики, как мы, а православные, но Господь у нас един, – высказалась монашка.
– Но если хорошо слушать, то можно понять, что они говорят, – ответила настырная Роза. —А когда нас уже выпустят из вагона?
– За нами должны приехать из приюта. А пока сидите тихо.
Наконец двери теплушки раздвинулись и строгий мужской голос скомандовал:
– Выходи по одному. Строиться…
Девочки послушно спустились на деревянную платформу и неловко построились в шеренгу, кто как.
– Вас не учили строиться по росту? – спросил офицер. Ему никто не ответил, потому что не знали языка, на котором была команда. Человек грубо схватил старших девочек, которые были повыше ростом и поставил их впереди колонны, затем оглядев всех остальных, сказал:
– Ну ладно, сойдет и так.
Затем обратился к монашке:
– Где списки прибывших?
Монашка молча подала офицеру листок бумаги.
– Я сейчас буду называть фамилии, а вы будете отвечать коротко: «Я!». Вам ясно?
Перекличка немного затянулась, так как офицер с трудом читал латинские буквы, путаясь в произношении. Не услышав или не поняв свою фамилию, девочки в строю молчали. Тогда офицер, повысив голос, дважды или трижды называл фамилию, с разным ударением. Дойдя до фамилии Марыси, офицер сказал:
– Закон военного времени. Строго, но справедливо.
– Она только хотела набрать воды, – заикнулась Роза.
– Говори нормальным языком, – перебил ее офицер. – Я директор вашего приюта, главный и безоговорочный командир. Хотите быть понятыми – учите русский язык. А теперь кругом! Шагом марш вон к тем телегам. Садитесь по шесть человек, чтобы можно было считать. И не забывайте: шаг вправо, шаг влево – побег. Я буду стрелять. Всем ясно?
Дети молча потянулись к телегам, усаживаясь поудобнее, положив свои нехитрые вещички себе на колени. Стало понятно, что 11 дней, проведенные в теплушке с монахиней Софьей, были самыми счастливыми днями в их коротких жизнях.
Но дети есть дети. И даже в этой жестокой ситуации они находили маленькие детские радости. То снегири на таявшем снегу, то ошалелый зайчишка, выбежавший из рощицы, то лай собак, – все то, что давно было забыто и выпало из памяти, возвращалось на место. Их удивляло все. И мазанки-хатки с плетнями вокруг дворов, и украинский говор людей, попадавшихся навстречу, и их одежды, и крестные знамения справа налево. Звон церковного колокола, редкие монахи в черных ризах и огромный каменный свод, который принял маленьких беглянок в свои объятья. Шесть телег въехали под мрачные своды и остановились посреди монастырского двора.
– Строиться! – раздалась команда. Девочки, утомленные путешествием, событиями прошедшего дня, новыми впечатлениями, с трудом кое-как двигались молча. Забрав свои узелки построились. Офицер оглядел вновь прибывших.
– Вас тридцать душ. Тут у нас еще пятьдесят, итого вас восемьдесят. Вы будете жить в монастырском трапезном зале. Завтра вас распределят по классам – будете учиться. На построение вас будет звать колокол. Кто опоздает – будет наказан, останется без обеда. Меня звать «товарищ капитан». Так и зовите. Ваши воспитатели и учителя будут жить с вами. Их слушаться беспрекословно. Даю вам месяц на обучение русскому языку. А сейчас разберите свои кровати, и через полчаса будет обед.
Капитан развернулся и, хромая, пошел прочь.
3
Таким запечатлелся первый день пребывания Розы Дрезнер в стенах приюта. Впоследствии она часто вспоминала этот день – день знакомства с новой родиной, которая так жестоко обошлась с Марысей.
Монастырь, куда привезли детей из Европы, был выложен из неотесанного камня, занимал большую площадь, имел тайные подвалы, где хранились кости умерших монахов, причисленных к лику святых. В 30-е годы всех монахов расстреляли, как людей, сеявших «опиум для народа» – ненавистную большевиками религию. Но впоследствии бум уничтожения церквей немного стих, а с началом войны Сталин решил восстановить утерянное было православие и разрешил проводить богослужения под надзором и контролем НКВД. Оставшиеся церкви, ставшие складами и овощехранилищами, очистили и превратили в молитвенные дома. Постепенно православие вошло в жизнь людей и в конечном итоге оказало существенную роль в Победе. А монастыри, и женские, и мужские, были расформированы и отданы под учебные заведения, госучреждения, архивы и военные склады.
Розе легко давалось изучение русского языка. Только незнакомая кириллица и непонятные склонения существительных вместе с предлогами не давали покоя. Почему нужно простой предмет, например, конь или лошадь, запоминать вместе с предлогом, окончанием, и еще по родам. Нет, чтобы проще, как в английском, – когда предмет не изменялся, а изменялись только предлоги: на столе, под столом, у стола, к столу. Но и это препятствие Роза быстро устранила, и вскоре могла уже прилично болтать по-русски.
Девочки быстро перезнакомились с обитательницами приюта-монастыря, которые были одного возраста с вновь прибывшими. С разными судьбами, с разным уровнем знаний, разной культурой. Некоторые были взяты прямо из тюремно-воспитательных учреждений, некоторых отлавливали из подвалов и подворотен. Те, кто постарше, пытались установить свои порядки, тюремно-лагерные, но «товарищ капитан» быстро пресек эти попытки, хотя с удовольствием выслушивал жалобы воспитанниц на нарушения дисциплины старшими ученицами.
Все занятия по школьной программе происходили в одной огромной комнате, служившей в прошлом общей молитвенной. Разбившись на «классы», девочки читали, писали, рисовали и даже пели. Розе нравился предмет «природоведение», где молоденькая «учителька» с увлечением рассказывала о видах рыб, цветах, деревьях, животных и прочих земных тварях. Про горы, долины, другие страны, моря, реки и океаны. Ничего этого Роза, как и другие воспитанницы, не знала. Они подолгу просили свою «училку» рассказывать о природе, придумывая в своих мечтах путешествия по разным континентам и морям. После окончания этих рассказов они возвращались в обыденную скудную обстановку, с полуголодным рационом, надзором и режимом. Раз в неделю в монастырь привозили мешки с одеждой, и девочкам приходилось разбирать, штопать и складывать эту одежду в отдельные пакеты. Это были собранные на поле боя или снятые с убитых солдат галифе, гимнастерки и нижнее белье – выстиранное, но требующее женских рук солдатское обмундирование.
Постепенно жизнь в монастыре налаживалась. Приезжали новые воспитанницы, в основном дети, оставшиеся без родителей, забитые и униженные. Возможно, дети врагов народа, без национальностей и прошлого. Они вливались в общую массу воспитанниц, вносили свои коррективы в процесс воспитания и быта. Появились красные галстуки, и их торжественно надевали на самых лучших. Классы тоже постепенно переходили в отдельные кельи, где раньше жили монахи. И через несколько лет монастырь стал похож на учебное заведение – с директором, завучем, пионервожатой, звонками с урока на урок. Даже трапезную перегородили, и девочки могли жить в более или менее сносных условиях, разделенные по возрасту. Старшие девочки были определены в Нежинскую женскую школу и могли беспрепятственно выходить из монастыря в дневное время.
У Розы появились новые подруги, с которыми она дружила, ссорилась и хранила тайны. Она уже училась в 6-м классе и по-прежнему увлекалась ботаникой и природоведением. Ее не интересовали девчоночьи игры с веревкой или расчерченными «классами». Она раскопала в монастырской библиотеке, чудом сохранившейся от уничтожения, книги и манускрипты о животных, растениях, устройстве мира, звезд и строении человека. Написаны они были на старославянском, церковном языке с иллюстрациями и подробными описаниями. С трудом разбирая церковную вязь, Роза укреплялась в желании изучать природу и животный мир.