Я помнил их сына, Квентина Сорель, в которого были влюблены все девчонки выпускного класса: брутального вида парень притягивал их к себе как лампочка мотыльков. Как-то в городе он познакомился с компанией молодых людей, которые оказались приверженцами ЭТА. Среди них была и молодая девушка, в которую Квентин втюрился по самые уши. Вместе с вирусом любви он подцепил и бактерию баскского сепаратизма. По крайней мере так говорили в городе, когда Квентин Сорель попросту исчез из Биаррица. С тех пор Клара Сорель сникла, потеряла интерес к будущему и только яростнее привязывала к себе младшее чадо – дочь Полин.
Клара Сорель как-то даже хотела уехать из Биаррица, но съезжать с насиженного места всё же не так легко. И куда можно сбежать от своего домика, судёнышка, хоть какого-то урожая овощей и злаков, которые хотя и не оставляли времени ни на минуту отдыха, обрекая на примитивный быт, но кормили семью скудным урожаем и туристским заработком. А вот теперь, со смертью племянника, она может унаследовать всё его имущество: парижскую квартиру, его долю в частной клинике, не маленький дом в Биаррице, счета в банках, автомобиль, да мало что ещё.
Я быстро нашёл их дом на краю города, оставил машину у ворот не перекрывая выезд, и пошел пешком по тропинке. У входа в дом, засунув руки в карманы своей тужурки из тёмно-синего сукна, меня вышел встречать сам хозяин, который внимательно следил за тем, как я ломаю себе ноги на гравийной дорожке. Что-то в его руках сверкало под солнечными лучами словно лезвие; не то, чтобы я испугался старика, но деревенские или рыбацкие орудия труда всегда вызывали во мне ощущения грубой силы. Подойдя ближе, я готов был восхищаться ловкости и сноровке «туристского капитана», способного ловко очищать кожуру с яблока громадным ножом, вместе с деревянной рукояткой достигавший в длину сантиметров сорока и который мог бы служить ужасным оружием даже в ближнем бою.
Он не сильно изменился за то время, что я не видел Натана Сореля. Его лицо сохраняло безмятежное выражение; только морщин стало больше, а вот в росте он, кажется, стал уступать себе прежнему. Из окна выглядывала девчонка лет шестнадцати, видимо его дочь. Она точно не была похожа на своего старшего брата, хотя в каждом из них были заметны какие-то черты, переданные им отцом. Когда я подошёл к ним, оба они рассматривали меня с некоторым проблеском любопытства, которое быстро прошло, как только я с ними заговорил.
– Добрый день, месье Сорель, мадмуазель. Я – адвокат Андрэ Морель. Вы не могли бы мне уделить несколько минут? Я пришёл по поводу племянника вашей супруги, Ламара Эрсана, – я обращался прежде всего к старику.
– С ним ещё что-то случилось?
Шедевральный вопрос о покойнике, не правда ли? Старик явно в ударе: либо ждёт от меня реакции – знаю я о том, что мой повод для встречи с ним – это как-никак покойник, либо я собрался его беспокоить по уже ничего не значащим пустякам. Я как можно пристойнее заметил:
– Учитывая сложившиеся обстоятельства…
– Вы уже не первый, кто за последние сутки приходит к нам с таким же поводом, – с ноткой хитринки ответил старик. – Нас уже беспокоили из полиции.
– А кто вас прислал? – спросила девочка.
Молодая-зелёная, но вопрос поставила абсолютно верно. Вот только твоих вопросов мне сейчас и не хватало. В окне мелькнуло лицо пожилой женщины, которая жестом показала Натану Сорелю, чтобы он проводил нежданного гостя в дом.
– Полин! Месье всё же адвокат, а не «манекен»22. Если речь идёт о наследстве, то вам лучше поговорить с моей женой – всё же умерший был её родственником. Зайдите в дом.
– Да, я полагаю мне будет лучше поговорить со всеми вами, и с мадам в первую очередь, – согласился я, маневрируя мыслями на ходу и прикидывая, как еще мне придётся изощряться, прежде чем мне удастся узнать всю правду, и сколько ещё лжи придётся выслушать…
Мы вошли в дом, над входной дверью которого гостей встречал огромный тунец. Он (конечно же дом, а не тунец!) был двухэтажный, нижний этаж приспособлены под кухню и довольно большую гостиную. В центре её главным украшением был большой овальный стол, за которым уже сидела живая мумия – мадам Сорель.
Каждая вещь в этом доме, начиная от поросших мхом вытесанных камней фасада и кончая комнатами, где старая (но не подумайте, что старинная) мебель вместе с посудой начала восьмидесятых годов сохранилась неплохо, словно оказалась только расконсервированной. В отличие от её хозяйки.
Морщинистое лицо Клары Сорель, выглядевшее ещё более потрепанным годами, чем это было на самом деле, выражало лихорадочную тревогу: судя по нему, она слышала всё, о чём говорилось во дворе. Мадам Сорель, по моим прикидкам, не было далеко ещё и шестидесяти, но вот здесь, сидя за столом в высоком кресле с деревянной спинкой, она производила впечатление изрядно замученной жизнью женщины лет на пятнадцать старше. Загорелое, в паутине морщин лицо, обрамлённое паклей из длинных и седых волос, только усиливали схожесть большой комнаты с музеем восковых фигур.
Это было жилище с потолками, украшенными алебастровыми карнизами и гигантскими розетками. Прихожая плавно переходила в просторную гостиную, разделенную столом на две симметричные части. Обстановка дома, похоже, перекочевала к хозяевам в качестве наследства их давно умерших родителей, которые и предусмотрели в своё время в доме все массивные украшения. А нынешние хозяева решили не отказываться ни от превосходной тяжёлой мебели, ни от обилия лепнины, ни от общего стиля в убранстве. В результате громадная гостиная оказалась заполненной довольно интересными вещами, которые ещё через несколько десятков лет можно будет назвать антиквариатом.
– Я вас знаю, месье. Вам известно, что я была знакома с вашими родителями?
– Нет, мадам, – удивлённо отозвался я. Теперь стало понятно, почему она позволила мне вообще войти в дом.
– У вас были добрые родители. Они не раз приходили на помощь нам.
Оказывается, покойные старики посвящали меня не во все свои тайны. Я промолчал.
– Да. Хотите кофе, месье Морель?
– Да, спасибо.
– Полин, приготовь месье кофе. Ты будешь, Натан?
– Что ж, почему бы не побаловаться.
– Что вас к нам привело? Вы что-то говорили о наследстве? – спросила мадам Сорель.
– Не совсем так, мадам, не совсем, – возразил я. – Это ваш супруг говорил о наследстве. В общем-то, я частным образом расследую смерть вашего родственника. А помните вы меня ещё и потому, что мы учились с Квентином в одном лицее.
Она посмотрела на меня в упор. По женщине не было заметно, что ее потрясло ещё свежее известие об убийстве её близкого родственника. Может, и вовсе не потрясло. И не смерть, а возможное немалое наследство. Возможно, она даже была рада, что вдруг окажется с немалыми для её семьи деньгами, которых вполне хватит на её жизнь, жизнь её детей и внуков, которые так или иначе у неё появятся. Я даже взял на себя смелость предположить, что любой был бы рад такому жизненному курбету, особенно, если ты не очень-то ладил при жизни с умершим, или просто с ним не был знаком лично.
– Вот как? Тогда присаживайтесь, может сюда, за стол, здесь вам будет удобнее.
– Спасибо, мадам. Меня наняли искать убийцу вашего племянника, – ещё раз объяснил я с надеждой, что мои слова воспримут как просьбу о помощи.
– Частным образом? А как же полиция? – вмешался её муж.
– Подожди, Натан, – взмахнула кистью руки старушка, словно заставляя его помолчать. – И кто же это платит вам за эту работу?
– Вы её не знаете? Эта девушка утверждает, что она… что она была его невестой.
– У дяди Ламара было много знакомых женщин. И кто же из них утверждает, что она его невеста? Кто она? – вмешалась уже младшая из Сорелей с пылким девичьим негодованием. Чуть не расплескав на меня горячий кофе.
– Полин, не лезь в наш разговор, – прикрикнула на неё мать.
Девочка промолчала, но было видно, что она с нетерпением ждёт моего ответа.
– Это мадмуазель Рени Адан, она из нашего города, работает в полиции, – ответил я, удивившись нервной поспешности младшей из Сорелей, с которыми были сказаны эти слова. – Она вам чем-то не нравится?
Полин открыла было рот, чтобы что-то сказать, но мать опередила дочь:
– Да, она нам не нравится. Ламар как-то приходил к нам с этой, как вы сказали, местной невестой. Значит, это она вас наняла.
Я ждал дальнейших объяснений, но их пока не последовало. Я понял, что так больше ничего из них не вытяну и решил тогда подойти к проблеме с другой стороны:
– Расскажите мне о своём родственнике Ламаре, всё же я пришёл к вам узнать что-нибудь о покойном. Мы до сих пор о нём так и не поговорили.
Номинальный глава семейства всё это время сидел немного поодаль, словно служил второстепенной декорацией; вот он встал, и подходя к темному серванту, стоявшему в глубине большой залы, налил из откупоренной бутылки коньяк в две маленькие толстостенные рюмочки, одну из которых принёс мне.
– Что вы на него напали? Мэтр приехал к нам за помощью, а вы спустили на него всех собак. Клара!
Мадам Сорель подождала, пока муж поднесет коньяк к губам, и начала медленно говорить:
– Мне вообще не о чем рассказать. Не так уж и часто мы общались. Когда умер мой брат, племянник Ламар со своей матерью вообще редко у нас бывали. Натан видел его иногда в порту или на пляже, сын бывало сталкивался с ним в городе. Я и с братом виделась весьма редко, он только один раз приглашал к себе в Париж.
– Вы были не в ладах с братом?
– Мы только назывались родственниками. Да, брат заходил к нам, когда приезжал в Биарриц. Изредка звонил. Мы отдалились, как только он покинул Биарриц. Зачем мы ему были нужны, если он в Париже катался как сыр в масле. У него там свой круг, не ровня нам, крестьянам. Он мог бы как-то и помочь нам, хотя бы нашим детям. Но такая мысль ему в голову не приходила, а мы не хотели навязываться. А племянник Ламар здесь не при чём – он сын своих родителей, – подвела итог отношений старушка с плохо скрытой обидой в голосе.
Как часто люди бывают разочарованы собственной жизнью на примере судьбы своих близких. Кроме того, я мог смело предположить, что мадам Сорель ни разу в жизни не пришлось на глазах мужчин выходить из морской пучины в мокрой одежде, облепившей скульптурные формы, как это проделывала Бриджит Бордо.
На стенах комнат этого дома не были вывешены почётные дипломы и сертификаты с перечислением научных регалий и благодарностей медицинских учреждений. Однако вот уже не одно десятилетие здесь царит атмосфера обиды за пренебрежительное отношение парижских родственников к его хозяевам. Их забыли под этой крышей, как заброшенные старые деревянные лыжи: на таких уже никто не катается. В крупных городах такого рода мысли трансформируются во что-то материальное, здесь же они просто хранятся в чуланах людских душ, покрываясь пылью и оттого становясь всё тяжелее для их хозяев.
– Так Ламар Эрсан бывал у вас?
– Крайне редко. Заезжал раз в год, старался быть обходительным, но и поговорить нам вместе было особо не о чем.
– А вы сами не намекали ему, что ждёте от него какой-то родственной помощи? – спросил я, осознавая, что вопрос поставлен коряво и Сорели могут попросту на него ничего не ответить.
– С какой стати? У нас с ним не было никаких совместных проектов, чтобы просить денег по-родственному. И нам хватает на жизнь – мы просто не тратим больше того, что можем заработать. У нас есть свои накопления, хотя и небольшие, – Клара Сорель умела сохранить лицо.
«Свои накопления» было сказано с чувством собственного достоинства, и я попытался зацепиться за него:
– Но вы знали о его накоплениях?
– Нам он ничего об этом не рассказывал. Должно быть, что-то получил от родителей, сам копил для будущей семьи и детей, но мы этим не интересовались.
– Дядя Ламар был особенным, – не выдержала вновь Полин Сорель. – Вот когда мой старший брат Квентин жил с нами, они вместе могли и поговорить, и поспорить о жизни. Они понимали друг друга.
– А в этот раз вы видели месье Эрсана?
– Нет, – покачала головой мадам Сорель. – Мы и не знали, что он в Биаррице. Только позавчера мы узнали о том, что же с ним случилось. В порту люди моему Натану уже намекали, что теперь нас ждёт богатое наследство. Так что наша семья под подозрением, нам и в полиции говорили. Всё выспрашивали, что нам известно о богатствах Ламара. Вы же тоже так думаете вместе с вашей заказчицей?
Я молчал, соображая, что на это ответить.
– Чтобы так предполагать, надо обладать какими-то фактами. Моя работа заключается как раз в том, чтобы наравне с полицией найти истинного виновника и уберечь этим остальных от оговора.
Клара Сорель, словно ожидая услышать именно такие слова, напустила на лицо маску некоей холодности. Спросить у них в лоб, где каждый из них был в ту злосчастную ночь, я не решался, иначе аудиенция могла быть тут же прервана.
– Сам он никогда не жаловался, что чего-то опасается?
– Нет, – покачала головой мадам Сорель. – Мы и об этом ничего не знаем.
– Никто и не мог желать ему смерти, – вставил старик Сорель.
«И всё же кто-то же его убил», – возразил я ему мысленно. У меня сложилось впечатление, что Сорели ничего не хотят знать о самом расследовании; они и со мной разговаривали, только чтобы скорее забыть об этой неприятной истории, дождаться её завершения и жить дальше без каких-либо угрызений совести.
– Искать надо среди тех, кто с ним общался в тот день, – заметила Полин Сорель.
Мать кинула на неё взгляд, который я определил уже как невысказанную вслух команду не умничать. Я видел её строгие зрачки в глубине радужной оболочки, заметил, как бьется маленькая жилка на виске и едва заметно дрожат строго сжатые губы.
– Ты что-то знаешь? – спросил я у девочки.
– Его же просто отследили. Поджидали подходящий момент.
– Полин! – это уже прикрикнул отец, опустивший руку в карман за пачкой сигарет и зажигалкой. Я смотрел на него, рассматривая как его широкие руки с грубыми шершавыми пальцами разминали для чего-то сигарету, словно она была набита грубыми опилками.
Мне нравится наблюдать за людьми; никакая фальшивость и притворство не смогут скрыть от внимательного глаза внутреннее содержание оболочки, если обратить внимание именно на ту единственную часть тела, которая выдаст душу её обладателя. Руки Натана, всю жизнь сжимавшие неграциозными пальцами для своего хозяина тяжёлые и грубые инструменты, которыми он наверняка плохо попадал в кнопки мобильного телефона, и были именно такими частями тела. Я с интересом следил за мозолистой и огрубевшей рукой, закинувшей пачку и зажигалку в карман, делая усилие над собой, чтобы отогнать дурацкие мысли: как он мог бы действовать своими руками, вооружённый ножом.
– Я просто немного подумала, – добавила Полин. – Это и так понятно. Мэтр размышляет, и я думаю о том, как это могло произойти. Что в этом плохого?
– Ничего, но и не болтай лишнего, это не наша забота. Больше мы ничего не знаем, мэтр.
– Я всё же оставлю вам свою визитку. Если вдруг вам чем-нибудь захочется поделиться со мной.
– Сожалеем, что не смогли помочь вам, – сказала Клара Сорель, хотя никакого сожаления в её тоне не было слышно. Казалось, она вовсе не скорбит из-за смерти брата и, быть может, просто ожидает момента, когда ей дадут возможность воспользоваться преимуществами своего нового положения.
Мне оставалось только проститься и направиться к машине. Из окон – я чувствовал – меня сопровождал взгляд трёх пар глаз.
6
Между фразами он жадными глотками отхлебывал воду из стакана, который стоял у него под рукой.