– И чем ты, Сэм, зарабатываешь на жизнь? – спрашивает он.
– Как когда, – пожимает плечами она, – сегодня одним, завтра другим.
– Понятно, – говорит Джефф.
– В данный момент я не работаю. Со старого места уже ушла, на новое еще не устроилась.
– Понятно, – повторяет Джефф.
Я делаю еще глоток вина.
– А ты, значит, адвокат?
В устах Сэм эта фраза звучит как обвинение.
– Ну да, – отвечает Джефф, – государственный защитник.
– Интересно. Наверняка приходится встречаться с самыми разными людьми.
– Совершенно верно.
Сэм откидывается на стуле, одну руку кладет на живот, другой берет бокал и подносит его к губам. Ее губы над ободком расплываются в улыбке.
– И все твои клиенты преступники? – спрашивает она.
Джефф зеркально копирует позу Сэм. Так же откидывается на стуле и так же сжимает бокал. Я наблюдаю их дуэль, на дне желудка тяжело ворочается съеденное только наполовину блюдо.
– Мои клиенты невиновны до тех пор, пока суд не докажет их вину, – говорит Джефф.
– Но большинство из них виновны, так?
– Думаю, можно и так сказать.
– И каково это? Знать, что чувак, который сидит рядом с тобой в одолженном у кого-то костюме, сделал все то, в чем его обвиняют?
– Ты спрашиваешь, не мучает ли меня совесть?
– Допустим.
– Нет, – отвечает Джефф, – наоборот, обеспечивая этому чуваку в одолженном костюме презумпцию невиновности, я чувствую, что совершаю благородный поступок.
– А если он сделал что-нибудь по-настоящему плохое? – спрашивает Сэм.
– Насколько плохое? – спрашивает Джефф. – Убийство?
– Хуже.
Я понимаю, куда клонит Сэм, и мой желудок сводит судорогой. Я кладу на него руку и легонько поглаживаю.
– Трудно придумать что-нибудь хуже убийства, – говорит Джефф, тоже понимая куда она гнет.
Но ему на это наплевать. Он с удовольствием последует за ней к той грани, за которой застольная беседа превращается в спор. Такое на моих глазах случалось и раньше.
– Тебе доводилось представлять интересы убийц?
– Доводилось, – отвечает Джефф, – как раз сейчас представляю.
– И тебе это нравится?
– Нравится мне или нет – не имеет никакого значения. Просто это нужно сделать.
– А если этот чувак убил несколько человек?
– Его все равно надо защищать, – говорит Джефф.
– А если это тот самый, который устроил бойню в «Найтлайт Инн»? Или который вырезал ребят в «Сосновом коттедже»?
Ярость Сэм становится почти осязаемой – через стол меня окатывают волны пульсирующего жара. Ее голос набирает скорость, каждое новое слово звучит жестче и грубее.
– Неужели ты, зная об этом, будешь и дальше восседать рядом с этим вонючим ублюдком и пытаться уберечь его от тюрьмы?
Джефф не шевелится, во всем его теле едва заметные движения совершает лишь челюсть. Он не сводит с Сэм глаз. И даже не моргает.
– Полагаю, это очень удобно, когда можно найти причину всех своих жизненных неудач, – произносит он.
– Джефф, – в горле у меня пересохло, голос звучит так тихо, что на него можно не обращать внимания, – прекрати.
– Куинни тоже могла так поступить. И Бог свидетель, что у нее на это было полное право. Но она не стала так делать. Потому что сумела оставить прошлое позади. Она сильна сама по себе. Она не какая-то там…
– Джефф, прошу тебя.
– …беспомощная жертва, отказавшаяся от семьи и друзей, вместо того чтобы попытаться преодолеть нечто, случившееся больше десяти лет назад.
– Хватит!
Я вскакиваю со стула, опрокидываю бокал с вином, и его содержимое выплескивается на стол. Я вытираю его салфеткой. Белая ткань тут же багровеет.
– Джефф. В комнату. Сейчас же.
Мы стоим у запертой двери и смотрим друг на друга, наши тела становятся олицетворением противоположностей. Джефф расслаблен и спокоен, его руки свободно висят вдоль тела. Я прижимаю ладони к груди, отчаянно поднимающейся и опускающейся.
– Ты разговаривал чересчур резко.
– После того, что она мне сказала? Думаю, не чересчур.
– Но начал, признайся, ты.
– Тем, что проявил любопытство?
– Тем, что выказал подозрения, – отвечаю я, – ты устроил ей форменный допрос с пристрастием. Это не суд, Джефф. И она не твоя клиентка!
Мой слишком громкий голос эхом отдается от стен. Мы с Джеффом смотрим на дверь и умолкаем, пытаясь понять, слышала ли нас Сэм. Лично я уверена, что да. Даже если ей каким-то образом удалось пропустить мимо ушей мой нарастающий пронзительный крик, очевидно, что разговор опять идет о ней.
– Я задавал абсолютно законные вопросы, – говорит Джефф, в виде компенсации понижая голос. – Тебе не показалось, что она уклонялась от ответа?
– Сэм не хочет говорить обо всем этом. Не могу ее в этом винить.
– Но это еще не дает ей права так разговаривать со мной. Будто это я тогда на нее напал.
– Она очень ранима.
– Чушь собачья! Она пыталась меня поддеть.
– Это была самозащита, – говорю я. – Она не враг, Джефф. А друг. По меньшей мере, у нее есть все шансы им стать.
– Ты собралась с ней дружить? До вчерашнего дня ты была счастлива и даже слышать ничего не хотела ни о каких Последних Девушках. Так что же изменилось?
– А самоубийства Лайзы тебе мало?
Джефф вздохнул.
– Я понимаю, до какой степени это тебя расстроило. Я знаю, тебе грустно и неуютно. Но откуда взялся этот неожиданный интерес к дружбе с Сэм? Ведь ты, Куинни, даже ее не знаешь.
– Знаю. Она прошла через то же, что и я, Джефф. Я прекрасно понимаю, что она собой представляет.
– Я просто боюсь, что если вы будете много общаться, вы начнете зависать в воспоминаниях о прошлом. А ты ведь ушла далеко вперед.
Джефф хочет как лучше. Я знаю. И со мной часто непросто. Это я тоже знаю. Но все равно от его слов я злюсь еще сильнее.
– Моих друзей, Джефф, зверски убили. От такого никуда не уйдешь.
– Ты знаешь, что я совсем не это имел в виду.
Я в гневе вызывающе вскидываю подбородок.
– А что же тогда ты имел в виду?
– Что ты переросла роль жертвы, – говорит Джефф, – что твоя жизнь – наша жизнь – больше не определяется теми событиями. Я не хочу, чтобы что-то изменилось.
– От того, что я по-человечески отнеслась к Сэм, ничего не изменится. И не то чтобы у меня под дверью толпилась армия друзей.
Обычно я стараюсь не афишировать этот факт. Я скрываю от Джеффа, насколько мне одиноко. Лучезарно улыбаюсь, когда он приходит домой с работы и спрашивает, как прошел день. «Отлично», – всегда отвечаю я, хотя часто мой день – просто бессмысленная муть одиночества. Долгие часы, проведенные за готовкой, иногда разговоры с плитой, только чтобы услышать звук собственного голоса.
Вместо друзей у меня есть знакомые. Бывшие одноклассники и коллеги. Те, у кого есть мужья, дети и работа в офисе, что совсем не располагает к регулярному общению. Те, кого я умышленно держала на расстоянии до тех пор, пока все контакты с ними не свелись к редким письмам и эсэмэскам.
– Мне это правда нужно, Джефф, – говорю я.
Джефф крепко хватает меня за плечи. Смотрит мне прямо в глаза и замечает там что-то лишнее, что-то невысказанное.
– Что ты скрываешь от меня?
– Я получила мейл, – говорю я.
– От Сэм?
– От Лайзы. Она отправила его за час до того, как…
«Укокошила себя, – хочется мне сказать, – довела до конца то, что не удалось сделать Стивену Лейбману».
– …покинула этот мир.
– И что в письме?
Я слово в слово цитирую текст, намертво въевшийся в память.
– Зачем она это сделала? – спрашивает Джефф, будто я могу знать ответ.
– Не знаю. И никогда не узнаю. Но по какой-то причине перед смертью она вспомнила именно обо мне. Теперь мне не дает покоя одна-единственная мысль: если бы я вовремя увидела ее письмо, то, возможно, смогла бы ее спасти.
На глаза наворачиваются горячие слезы. Я стараюсь смахнуть их, но безуспешно. Джефф притягивает меня к себе, я кладу голову ему на грудь, его руки крепко сжимают меня.
– О Господи, Куинни. Прости меня, я ничего не знал.
– Ты и не мог знать.
– Но тебе нельзя думать, что ты виновна в смерти Лайзы.
– Я и не думаю, – говорю я, – но считаю, что упустила свой шанс ей помочь. И не хочу, чтобы то же самое случилось с Сэм. Я понимаю, она грубовата. Но, кажется, я ей нужна.
Джефф тяжело вздыхает с видом побежденного.
– Я буду вести себя хорошо, – говорит Джефф, – обещаю тебе.
Мы целуемся и миримся, я ощущаю на губах соленый вкус слез. Вытираю их, а в это время Джефф выпускает меня из объятий и встряхивает руками, чтобы избавиться от накопившегося в них напряжения. Я разглаживаю блузку и тру пальцем пятно от слез. Мы беремся за руки, выходим из спальни и идем по коридору. Единым фронтом.
За столом в столовой никого нет. Стул Сэм отодвинут. На кухне ее тоже не видно. Как и в гостиной. В прихожей, там, где еще недавно лежал ее рюкзак, теперь лишь полоска голого пола.
Саманта Бойд опять исчезла.
9
В три часа ночи звонит телефон, вырывая из кошмара, в котором я опять бегу по лесу. Убегаю от Него. Спотыкаюсь и кричу, ветви деревьев тянутся ко мне и обвивают запястья. Даже проснувшись, я продолжаю бежать, по инерции суча ногами под одеялом. Телефон продолжает звонить – тревожный сигнал прорезает тишину комнаты. Джефф даже не шелохнется, потому что всегда спит как убитый и тренирован, будто собака Павлова, просыпаться только от звука будильника. Чтобы не нарушить его сон, я хватаю телефон и прикрываю рукой мерцающий экран. Потом слегка раздвигаю пальцы и смотрю, кто звонит.
Неизвестный номер.
– Алло? – шепчу я, соскальзываю с кровати и бросаюсь к двери.
– Куинси?
Это Сэм, ее голос едва пробивается сквозь окружающую ее шумовую завесу, сотканную из разговоров, криков и торопливого перестука пальцев по клавиатурам.
– Сэм?
Я уже вышла в коридор, глаза смутно различают в темноте очертания предметов, мысли плавают в супе из густой, тягучей сумятицы.
– Куда ты пропала? И почему звонишь так поздно?
– Прости. Правда прости. У меня неприятности.
Мне кажется, она сейчас скажет что-нибудь о Нем. Главным образом из-за кошмара, который липким слоем покрывает мою кожу, будто пот. Я готовлюсь услышать, что Он вновь заявил о себе, ведь я всегда знала, так и будет. Не важно, что он умер. Что я с радостью смотрела, как он умирает.
Но Сэм вместо этого говорит:
– Мне нужна твоя помощь.
– Что с тобой? Что случилось?
– Меня вроде как арестовали.
– Что?
Слово эхом катится по коридору и будит Джеффа. Из спальни доносится скрип матраца – он подскакивает и зовет меня по имени.
– Пожалуйста, забери меня, – говорит Сэм, – полицейский участок в Центральном парке. Возьми с собой Джеффа.
Она дает отбой, лишая меня возможности спросить, откуда у нее мой номер.
Мы с Джеффом садимся в такси и едем в участок, расположенный к югу от водохранилища. Я пробегала мимо него множество раз и неизменно испытывала замешательство от этой мешанины старого и нового. Он состоит из приземистых кирпичных строений, ровесников самого парка, между которыми высится современный, освещенный изнутри стеклянный павильон. Каждый раз, когда я его вижу, я представляю себе стеклянный шар со снегом и блестками внутри. Идиллическую деревню, заключенную в хрусталь.
Оказавшись внутри, я спрашиваю, где найти Саманту Бойд. Дежурный по отделению – розовощекий ирландец с перекатывающимися под мундиром жировыми складками – смотрит в компьютер и говорит:
– К нам такие не поступали, мисс.
– Но она сказала, что она тут.
– Когда это было?
– Двадцать минут назад, – отвечаю я, поправляя выбившуюся из-за пояса блузку.
Одеваться нам с Джеффом пришлось поспешно, поэтому я набросила на себя то же, в чем была вечером. Джефф натянул джинсы и футболку с длинным рукавом. Его волосы, будто солома, торчат в разные стороны.
Мистер Жировые Складки хмурится, глядя в компьютер.
– Ничего не нахожу.
– Может, ее уже отпустили? – спрашивает Джефф, слишком явно выказывая свои истинные желания. – Такое может быть?
– Она все равно осталась бы в базе данных. Может, она неправильно назвала участок? Или вы что-то не расслышали?
– Нет, она точно сказала, что здесь, я в этом совершенно уверена, – говорю я.
Я внимательно оглядываю пространство полицейского участка. Ярко освещенный и с высокими потолками, он больше похож на современный железнодорожный вокзал. Шикарная лестница, модные лампы и стаккато шагов по отполированным полам.
– Какую-нибудь женщину к вам недавно доставляли? – спрашивает Джефф.
– Только одну, – отвечает дежурный, опять вглядываясь в монитор, – тридцать пять минут назад.
– Как ее зовут?
– Боюсь, это конфиденциальная информация.
Я с надеждой смотрю на Джеффа.
– Это, наверное, она.
Потом бросаю умоляющий взгляд на сержанта.
– Мы можем ее увидеть?
– Это не дозволено.
Джефф достает бумажник и демонстрирует свое адвокатское удостоверение. В присущей ему безукоризненно вежливой манере он объясняет, что выступает в роли государственного защитника, что мы не собираемся никому создавать проблем, что наша подруга сказала, что ее забрали в этот участок.
– Ну пожалуйста, – говорю я сержанту, – мы очень за нее волнуемся.
Он уступает и передает нас другому полицейскому – крупнее, сильнее и без намека на жировые складки. Тот ведет нас в сердцевину участка. В помещении царит дерганая, пропитанная кофеином атмосфера. Казенное освещение прогоняет черноту глубокой ночи. Сэм действительно здесь – сидит, прикованная наручниками к столу.
– Это она, – говорю я нашему сопровождающему.
И бросаюсь вперед, но он хватает меня за руку, удерживая на месте. Я зову ее:
– Сэм!
Полицейский за столом задает ей какой-то вопрос. Я вижу это по движению его губ. «Вы знаете эту женщину?» Когда Сэм кивает в ответ, полицейский медленно меня к ней подводит, по-прежнему сдавливая руку, будто тисками. Он отпускает меня, только когда от его коллеги за столом меня отделяет какой-то шаг.
– Сэм? – говорю я. – Что случилось?
Полицейский за столом бросает на нее взгляд и морщит лоб.
– Вы уверены, что знаете эту женщину?
– Да, – отвечаю я за нее, – ее зовут Саманта Бойд, и что бы ни послужило причиной задержания, это наверняка всего лишь досадное недоразумение.
– Наряду, который ее задерживал, она представилась иначе.
– Что вы имеете в виду?
Полицейский, покашливая, листает бумаги.
– Тут сказано, что ее зовут Тина Стоун.
Я смотрю на Сэм. В этот поздний час ее щеки опухли и покрылись нездоровым румянцем. Тушь потекла и под мешками глаз образовались черные полосы.
– Это правда?
– Ага, – отвечает она, пожимая плечами, – некоторое время назад я поменяла имя.
– Значит, на самом деле тебя зовут Тина Стоун?
– Теперь да. По закону. Ну ты знаешь, просто потому что так.
Я действительно знаю. Я подумывала сделать то же самое через год после «Соснового коттеджа». По тем же причинам, которые Сэм совсем не обязательно объяснять. Потому что мне надоело, что, когда я называла свое имя незнакомым людям, они смутно его припоминали. Потому что я ненавидела этот момент, когда их лица замирали, пусть даже на короткий миг, когда в голове у них звучал щелчок. Потому что меня тошнило от того, что наши с Ним имена были намертво связаны.
Но Куп, в конечном счете, меня все же отговорил. Сказал, что я должна держаться за свое имя как за предмет особой, упрямой гордости. Смена имени не смогла бы отделить слова «Куинси Карпентер» от ужасов «Соснового коттеджа». Но все могло бы измениться, если бы я, сохранив его, стала кем-то стоящим. Кем-то еще, кроме счастливицы, пережившей многих.
– Теперь, когда мы знаем ее имя, ситуация прояснилась, – говорит Джефф, – кто-нибудь может сказать мне, в чем ее обвиняют?
– Вы что, ее адвокат? – спрашивает коп.
– Похоже что да, – со вздохом отвечает Джефф.
– Мисс Стоун, – говорит коп, – обвиняется в нападении на сотрудника полиции третьей степени тяжести, а также в оказании сопротивления при задержании.
Подробности проясняются маленькими фрагментами, говорит то Сэм, то полицейский. Джефф, спокойный и собранный, задает вопросы. Я стараюсь следить за их беседой и без конца кручу головой, попеременно глядя на каждого из троих. В голове гудит от недосыпа. Из услышанного выходит, что, выйдя из моей квартиры, Сэм, теперь известная как Тина Стоун, направилась в один из баров Верхнего Вест-Сайда. Заказала пару напитков, а потом вышла на улицу покурить. Там ругалась какая-то парочка, муж с женой. По словам Сэм, обстановка была весьма накаленной. Дошло до рукоприкладства. Когда мужчина толкнул женщину, она за нее вступилась.