Но основная часть нашего войска оставалась снаружи. В голове промелькнула мысль, что можно, наконец, обзавестись оружием. Меня разрывали литры адреналина, но я по-прежнему не понимал ни нашу конечную цель, ни логику ужасной битвы.
Новые звуки раздались над головой. Вражесике стрелки оживились и, побросав оружие, взбирались на высокие бойницы. Капюшоны за их головами расправлялись в широкие перепончатые крылья. Теперь я мог лицезреть их тощие тела и плети паучьих рук. Из кончиков пальцев торчали кривые крюки. Как рыболовные, какая прелесть. Туловище каждого стянули толстые кожаные ленты, из-под рёбер торчали острые стальные шипы.
Стрелки взмыли в воздух и обрушились на нас со скоростью морских штормовых молний.
Я не видел, в кого придётся жуткий удар с неба, мои соратники, по ходу, тоже. Мы растерянно крутили головами, когда в очередного из нас вцеплялась шипастая нечисть и, подхватив крюками, взмывала с жертвой в поднебесье. Мы не успевали заметить, как они стремительно бросались на наши головы, но прекрасно видели, как из-под тугих облаков падают растерзанные тела. Один, второй, десятки, сотни – на нас лился дождь из мертвецов и литры их разбрызганной крови.
Значит, я буду прорываться к крепости, сквозь дьявольскую небесную мясорубку.
Но едва я дернулся в сторону разбитых ворот, как ощутил в ногах любопытные перемены. Ноги стали короче и значительно сильнее. Я оттолкнулся и подпрыгнул. Взрытая земля унеслась прочь, на мгновение зависла девятью этажами ниже и рванулась мне навстречу. Бёдра и голеностопы мягко спружинили, я почти не ощутил удара о поверхность. Отлично, отлично! Я прицелился в одного из парящих противников и повторил прыжок. Я врезался в него пушечным ядром, крылья хрустнули и смялись газетным листом. Тушка закрутилась в сторону Останкинской башни.
Башня, к слову, стояла где и положено, без изменений – никакого сюра и средневековья.
Я приземлился и заметил, что мой манёвр повторяют многие. Бросаются в небо кузнечиками, сшибают противника или, как вариант, хватают и тащат под топоры и когти тех, кому с ногами не так повезло.
Я прыгнул ещё дважды. Второго сбил на встречном ходу. Мразь пулей летела мне навстречу. Его разворотило, как пучок гнилой зелени. Я же, практически без царапин, успешно вернулся в ряды ликующих соратников. Шкура работала как надо.
Мы, не сговариваясь, объединились в небольшие группы и держали бой снаружи крепостей, не предпринимая новых попыток прорваться к зданию. Летучие гады возвращалась на крыши, где, скорее всего, началась новая заваруха. Дела у них, похоже, не очень-то ладились.
Тут я немного расслабился и потерял бдительность. Резкая боль под рёбрами не только вернула меня в битву, но и вздёрнула в небо, как сухая верёвка – жирного висельника. Стальные когти впились в мои потроха, тварь подхватила меня со спины и пулей понеслась к облакам. Я вертелся угрём, но, без опоры, мои руки лишь беспомощно хватали воздух. Сражение под ногами превращалось в муравьиную возню, и что сулило мне падение с такой высоты, оставалось только гадать. Враг продолжал методично пихать мне под брюхо свои крюки. Ноги и пах обжигало густой кровью.
Я терпел и ждал нужный момент. Когда очередной рывок выдернул солидный шмат моего драгоценного мяса, я изловчился и перехватил лапу. Трюк сработал, я вывернулся и сжал мёртвой хваткой тонкую скользкую шею. Другой рукой я содрал зеркальное забрало и запустил пальцы в тёплые глазницы. Казалось, я царапнул когтями дно черепной коробки. Птичка дёрнулась и сложилась, как сломанный зонт под порывом ураганного ветра. Мы с трупом ринулись вниз.
Ноги не подвели и в этот раз. Да, кожа лопнула, и колени вылетели белыми осколками сквозь рваные дыры, а копчик звонко щёлкнул, когда я, по инерции, рухнул на задницу, вслед за сломанными ногами. Нижняя часть позвоночника сложилась, как телескоп, но я остался жив. Боль ошарашила меня, будто визг тормозов летящей навстречу фуры. Я перевернулся на спину и приготовился к новым ударам с неба.
На фоне звёзд неслись чистые облака. Никаких крыльев и крюков.
Готовилось что-то иное.
Странный звук.
Плаксивая песня. Полустон, полумолитва. Как колыбельная от безголосой матери нежеланному ребёнку.
Я приподнялся на локтях и огляделся. Солдаты вокург меня замерли, мы прислушивались к странной заунывной мелодии.
Мышеловка захлопнулась. Я ощутил это, как только увидел их. Дорогу с обоих сторон почти полностью перекрыли странные существа. Их длинные телеса выползали из-за чёрных зданий. Те воины, что оказались рядом, хватались за головы и падали на колени. Огромные раздутые чудовища, похожие на гусениц размером с БТР, медленно закрывали собой выходы с территории между двумя крепостями. Они издавали протяжный стон. Заунывную песню, от которой немели конечности и слабели мышцы. Наше войско замерло, как один парализованный организм
Ни о прыжках, ни о сопротивлении не могло быть и речь.
Гусеницы, лучились оранжевым светом. На полупрозрачной коже шевелились жёсткие волоски, а под ней что-то двигалось и сокращалось. На ум приходили ленточные черви в мутной банке остывшего гноя. Из маленьких смятых морд лилась убийственная для нас песня.
Куда деваться? Справа и слева возвышались крепости, спереди и сзади ползли эти чёртовы гусеницы.
Если бы я не выбрался тогда, то не выбрался бы никогда.
Я отбросил все мысли и утопил пальцы в собственных ушах.
Меня смял звон гигантского колокола, болтающегося в агонии где-то в центре вселенной. Словами этот звон не описать, как удар молотком в переносицу. Через секунду он стих, остался только тупой однотонный шум. На ладони брызнули красные комочки. Я лишил себя слуха. Печально, но должно помочь.
Тело всё ещё чувствовало песню гусениц, её вибрацию. Мускулы вязало липкой паутиной, но я, по крайней мере, мог двигаться.
Я опёрся на локти и быстро, как только мог, пополз в сторону прудов. Туда, где отвратительный оранжевый хвост ещё не перекрыл последний свободный участок дороги.
Мне повезло.
Другим – нет. Рядом со мной не прорывался никто. Я полз в тишине и темноте, видел только грязную траву, которая царапала мои губы, и прогрызался червём под ржавыми заборами.
Ноги и разбитый позвоночник на удивление быстро восстанавливались. Как там оно по-научному? Ренигерация?
Железнодорожные пути возле метро «Владыкино» я прополз на четвереньках. В родное Отрадное пробрался на своих двоих. Без шкуры и когтей. Живой, здоровый, в пальто и обессиленный. Грязный, как пьяный москвич на колхозной ферме.
Ох, и навернул же я картошки из холодильника. Чуть дно у кастрюли не сожрал.
С балкона дома я видел зарево над Останкино. Под башней раздавались хлопки и мерцали вспышки. Поглядел и пошёл спать.
Такие дела.
– Знаешь, что интересно? – Колян вилкой пытался вернуть в тарелку непослушную квашеную капусту. – Я, когда эту когтистую птичку под облаками поймал, я ей в под забрало-то заглянул. Вот тут реально страшно стало. Они…
– Знаешь, братан… Ты не птичку, ты белочку поймал! – захохотал Сержант.
– Какую белочку? – не понял Колян.
Тут и я не удержался. Прыснул так, что аж носом пошло.
– А, понял, – рассказчик улыбнулся.
Шутка дошла.
– Кстати, про белочек! – он тут же переключился. – Мне отец рассказывал, как они с пацанами в деревне белок ловили. Знаете как? Телогрейкой! Набрасывали сверху и хватали. А иначе никак. У них когти, как бритвы. Вмиг от ладоней одни кости да лоскуты останутся. Поэтому – только телогрейкой.
Владимир Ромахин
Крест
Есть моменты, что запоминаются на всю жизнь. Для Вани таким стал вечер, когда отец вручил крохотный свёрток.
– Держи, сынок, – сказал отец.
Ручищи отца с любовью накрыли ладошки мальчика. Ваня улыбнулся: папа не забыл о подарке! Сегодня Ване исполнилось десять лет и ему казалось, что празднует весь мир: даже закат нарядил облака в багряные платьица.
Шёл 1583 год. Деревня, где жила семья Вани, находилась в глухом лесу, а дома стояли так близко, что мальчик слышал храп соседа и скрип половиц. К десяти годам Ваня изучил все дорожки вокруг и с каждым разом уходил всё дальше. Он привык доверять друзьям: летом – запаху сена и жужжанию пчёл в медовых сотах у деревни, а зимой – метели, сквозь которую он безошибочно находил дорогу.
Отец не ругал Ваню – летом был на охоте или подсеках, зимой – удил рыбу из реки. Жизнь в Деревеньках текла своим чередом, но с воем вьюги и волков приходила беда: пропадала молодёжь. Статным парням не сиделось дома без румяных барышень и кулачных боёв, вот и бегали за три версты в Домнино. И хоть держались вместе, а нет-нет, да исчезнет то один, то другой.
У каждого сельчанина была своя версия: кто грешил на волков, а кто на юродивого, что шатается по лесу. Никто не знал, откуда он взялся, но старика боялись пуще голода. Когда юродивый шёл по Деревенькам, жители прятались, чтоб не слышать о гневе господнем и жутких пророчествах. В День рождения Вани старец подкрался к мальчику, когда тот играл за сараем. Ваня поздно увидел старика и робко шагнул назад. Юродивый рассмеялся и поднял палку как меч, будто предлагая сразиться. Ваня подумал, что старец похож на гадюку: тот же узкий нос, крохотные глаза. Мысль оборвалась быстро: Ваня споткнулся и рухнул в навозную кучу.
Клокочущий смех старика походил на кваканье лягушек. Старец ловким прыжком оказался около Вани и протянул мальчишке палку. Ваня с опаской взял острый конец. Юродивый рванул со всей силы и мальчик оказался на коленях.
– Тёмная судьба ждёт, – зашептал юродивый. – Страшная, угрюмая. Как и у страны нашей.
– Нет, – пискнул Ваня. – Я лесником хочу стать.
– Мы предполагаем, а бог располагает. – Тень юродивого заслонила мир, подёрнутые ветром лохмотья трепетали в воздухе. – Тяжёл твой крест.
– Да спина крепка, – произнёс родной голос.
Юродивый отпрянул. На пороге застыл отец с вилами. Пот лился по бугристым мышцам, а осенние листья с трусливым шорохом осыпали ноги.
– Прочь! – гаркнул отец.
Юродивый боком обошёл отца и затрусил в кусты. Пара секунд – и он исчез, унося запах гнили и жуткие слова.
– Батька! – Ванька со слезами бросился к отцу.
Одной рукой тот поднял Ваню и с улыбкой понёс на заднее крыльцо. Тогда и подарил он свёрток, дороже которого у Ваньки ничего и не было.
– Крестик? – спросил Ваня, недоверчиво вертя содержимое свёртка.
Отец улыбнулся:
– От бога он. Как и все мы. С Днём Рождения, сынок.
– Спасибо, – ответил Ваня и прошептал, боясь, что услышат: – А я бога не видел. А если нет его?
– Главное, чтоб он тебя видел. – Пальцы потрепали Ванькины волосы. – А юродивому не верь.
Ванька кивнул, но слова юродивого не забыл. Может, и к лучшему: когда они сбылись, он не удивился.
***
На следующее утро Ваня проснулся с ощущением, что мир принадлежит ему. И всё же с трудом верилось, что ещё позавчера было девять, а сейчас – десяток. Ну да ладно. Стояли тёплые осенние деньки, рыжий ворох листьев танцевал под присмотром стражей-дубов. Дожди не шли, поэтому речка не буянила, а тихо застыла меж широких берегов.
Мать хлопотала за столом, а отец и старшие братья собирались на охоту. Сестричка – пятилетний тёплый комок – сопела на печке. Запах дыма щекотал лёгкие – опять дураки из Домнино в шутку сожгли кучи с листьями! Так и сгореть недолго. Ваня слез с лавки и юркнул на крыльцо. Дым стелился над лесом, глядя на выжженную землю. Запах гари принёс дурное чувство, словно в воздухе с дымом витала беда. Ванька поёжился и зашёл в сени в поисках стакана молока. Напиток успокоил, мальчик вытер белые усы и услышал, как мать зовёт есть.
Картошка и рыба – он объелся, как никогда прежде. Когда трапеза кончилась, отец и братья пошли на улицу, где ждали верные собаки. Ваня, как всегда, провожал.
– Бать, когда меня охотиться возьмёте? – заканючил он.
– Мал ты ещё! – улыбнулась мать. – Отстанешь в лесу, заблудишься!
– Нет! – заспорил Ванька. – Мне десять уже. Большой совсем!
– Большой, большой, – подхватили братья.
Они расхохотались – даже псы гавкали в такт хозяйскому смеху. Ещё никогда Ваньке не было так обидно. В семь лет не брали, в восемь и девять – тоже. А в десять то чего?
Лишь отец сел рядом на корточки и серьёзно сказал:
– В другой раз, Вань. Мы на кабана идём, там всякое бывает. На волков наткнёмся – тяжко будет.
– Бать, я аккуратно буду! – сказал Ваня.
Но отец был непреклонен:
– В лесу шаг в сторону – и всё, не выйдешь.
Отец и братья ушли. Собаки виляли хвостами, мускулистые бока раздувались от предвкушения охоты. Мать побежала в дом на плач сестры. А у Ваньки созрел план: пойти следом за охотниками. Но вдруг отстанет? Однажды он заплутал и вернулся домой ночью. Соврал, что уснул в лесу. Мать поверила, но взгляд отца Ваня не забыл. Мол, не умеешь – не ходи. Но каким он будет лесничим, если лес не знает?
Ветер раскидывал пепел, глаза слезились, а нос будто чесался изнутри. Фигуры людей и собак едва угадывались сквозь дым и ползущий с оврага туман. Впереди шёл отец, братья отставали на пару шагов. Пальцы отца касались дула пищали, которую он выиграл на соревнованиях в Домнино: «Лучший стрелок окрестных деревень». Батя со смехом говорил, что после лука пищаль – дар божий. За охотниками волочился речной туман – он робко касался лодыжек, словно боясь окружить могучие фигуры. По очереди мужчины проверили остроту ножей и тетиву луков. Наконец дым, туман и бегущий по ветру пепел скрыли охотников.
А Ваня крался за сараями. Аккуратно, боясь свалиться в навозные кучи и растревожить собак, он бежал по безлюдной тропке. Через пару минут мальчик шагнул в лес и на душе стало тревожно. Он не мог объяснить, чего боится: знакомых троп или отцовского гнева? О матери Ваня не думал – до обеда искать не будет. Но как бы всё не закончилось, уши надерут, как пить дать.
Он догнал охотников, когда они вброд переходили Вшивку. Никто не заметил его: разве что собаки почуяли запах пота. Но и они не подали виду – удача была на Ванькиной стороне. Пока охотникам не везло: следы кабанов обрывались и появлялись то тут, то там. Собаки бегали кругами, черты лиц мужчин стали более резкими, а слова отдавали злостью. Последняя тёплая охота – а потом заморозки и зима.
Ванька ещё дрожал от касаний прохладной воды к разгорячённому телу, когда батя замер на опушке.
– Домой, – скомандовал он. – Сегодня бог не с нами.
– Ха, – улыбнулся старший из братьев, Федька. – Кабан в чаще. Мы не заблудимся, если пометим деревья.
Ветер растрепал длинные волосы отца, но когда охотник заговорил, даже он стал тише:
– Я не заблудиться боюсь, а волколака.
Старший брат всплеснул руками и харкнул на землю. Тот, что помладше – Саша, – глядел то на него, то на отца, не решаясь, чью сторону занять. Батя молчал, пот на седых висках блестел в свете лимонных лучей солнца. Федька вытащил нож и любуясь гладкостью лезвия, как бы невзначай заявил:
– Волколак – сказка. Кто бы не воровал людей, он берёт девок да слабаков. К тому же, зимой.
Саша переминался с ноги на ногу. Взгляд Феди заставил робко пробормотать:
– Его правда. – Отец, пошли в чащу.
– Нет. – Отец развернулся и тенью накрыл братьев. – Не в этот час.
– Уважь сыновей, отец, – шагнул к отцу Федька. – Мы не малыши, как Ванька. Зимой только лёд дырявить, да рыбу жрать. Запасов не хватит.
Ваня не понял, то ли слова об уважении растревожили отца, то ли звук ветки, на которую мальчик случайно наступил. Отец развернулся и Ванька пополз влево. Братья ничего не слышали – так ждали ответ. Напряжение между мужчинами витало в воздухе и если Саша изучал носки сапог, то ледяной взгляд Феди говорил яснее слов: он пойдёт в чащу один.