Витражи - Черников Виталий 7 стр.

Вот он, главный удар. Урбан впился глазами в лицо волшебника, не желая упустить ничего. Академик ссутулился, как будто впервые почувствовал на своих плечах титанический груз бесчисленных лет. Но лицо его оставалось бесстрастным. Он некоторое время молчал. Молчал и Урбан, собираясь с силами.

– А если я скажу, что бессмертия нет?

– Я вам не поверю.

– Но ведь менее ста лет назад академиком был Сигурд Латский.

– Человек с лицом Сигурда Латского… Сколько вам лет?

Академик пожал плечами: Если вам угодно точно, то двести шестьдесят два.

– А я вижу пятидесятилетнего мужчину. Так должен ли я придавать значение внешнему облику?

– Но это еще не доказательство.

– Мне не нужны доказательства. И вот еще что. Я внимательно изучал летописи Университета. Да-да, у меня есть копии, не делайте такие глаза. И что же я обнаружил? Все указы академиков, все их распоряжения на протяжении многих веков настолько последовательны, так вытекают одно из другого, что издать их мог только один человек. Вы.

– Однако цена слишком высока! Я могу отказаться, ведь сейчас уже вы хотите отнять мою жизнь.

– Только что вы говорили мне о благе мира и цене жизни. Или ваша жизнь идет по иной расценке? – Урбан саркастически усмехнулся.

Академик рассеянно кивнул головой, как будто думал о чем-то ином.

– Но так ли необходимо забирать бессмертие у меня, Ваше Святейшество? Ведь…

– Так ли, так ли, мессир маг. – Урбан уже не скрывал торжества. Как заядлый рыбак он чувствовал, что, хотя рыба еще бросается из стороны в сторону и гнет удилище, схватка уже позади. Он подался вперед, опираясь о стол скрюченными пальцами. – Два бессмертных могучих владыки. Подумайте. Рано или поздно мы встанем друг у друга на пути. Нет, один из нас должен быть смертен. До этого дня смертен был я. Теперь роли поменяются. И кстати, умение менять внешность мне тоже необходимо.

Академик, видимо, решился. Он встал, выпрямился во весь рост. Урбан тоже встал с кресла. Сейчас… сейчас все решится.

– Ваше святейшество. Ваши требования тяжелы, если не сказать, непосильны. Поэтому я тоже ставлю условие.

– Слушаю.

– Поскольку я уже не смогу… всегда заботиться об Университете, эту обязанность должны взять на себя вы. Вы, ваше святейшество, – с нажимом повторил он, увидев, что Урбан пытается возразить. – Вы знаете, сколь важна в этом мире роль волшебников. И вы поклянетесь мне. Никогда не злоумышлять против нас. И не допускать злоумышлений третьих лиц. Я же проживу до шестисот лет, чтобы проверить исполнение клятвы. Если вы поклянетесь исполнить каждый названный мною пункт, я тоже выполню ваши требования.

У Папы затряслись ноги, и он сел. Хоть все было рассчитано и продумано заранее, и он был почти уверен в победе, она все равно оказалась неожиданной. «Бессмертен, бессмертен!» – стучало в голове. «Бессмертен, бессмертен!» – колотилось сердце.

– Бессмертен… – чуть слышно прошептал Урбан.

Академик внимательно и спокойно смотрел на Папу.

– Хорошо, мессир академик. Я принимаю ваши условия. Клянусь.

– Я принимаю вашу клятву, Урбан Пятый. Но знайте: я накладываю на нее заклятие. Ваше бессмертие и ваша клятва – единое целое. Без одного нет другого. Нарушите обещание – останетесь без бессмертия.

Урбан сверкнул глазами, сжал кулаки.

– Я дал вам клятву!

– Я знаю. И верю вам. Начнем.

Папа опешил:

– Как… вот тут, сразу?

– Да. Встаньте, пожалуйста.

Урбан повиновался, глядя на волшебника со странной смесью превосходства и благоговения.

Академик резко взмахнул рукой, и на кабинет пала тьма. Папа непроизвольно вскрикнул.

– Молчите, Урбан, если вам дорога жизнь. Не двигайтесь, что бы ни произошло.

В полной темноте медленно стал проявляться силуэт волшебника, окруженный оранжевым сиянием. Оно разгоралось, слепя глаза. Над его головой медленно кружились огни астральных созвездий. По телу академика, как щупальца, зазмеились синие молнии, на миг пахнуло грозовой свежестью. Воздух стал тугим, легкие старика с трудом справлялись. Урбан задыхался. «Обманул…» – мелькнула паническая мысль и сразу пропала. Воздух заполнился низким гудением. Огни резали глаза, созвездия неслись в колдовском хороводе. На столе лопнул графин. Пол задрожал под ногами. Волшебник медленно, с усилием развел руки и хрипло выкрикнул какое-то слово. Из его груди вырвалось ослепительное синее пламя и ударило прямо в грудь Папы, отшвырнув его назад. Урбан вскрикнул, и все исчезло.

Кардинал Сикст кормил голубей на площади Святого престола. Он ждал своего осведомителя, секретаря Папской канцелярии. Папа четвертый день не показывался на людях. Начались пересуды, но только Сикст знал о болезни Папы, и только ему было известно о посещении Святого престола главой гильдии врачей. Поэтому только он сделал верные выводы из внезапной кончины последнего. Кардиналу было тридцать пять лет, он отличался богатырским здоровьем, имел блестящие способности и уже мысленно примерял на себя папскую тиару. Каково же было его изумление, когда на широкой лестнице папской приемной вслед за суетливой монашьей мелюзгой появился папа Урбан V, спокойно беседующий с волшебником в коричневой мантии. У начала лестницы Папа величаво подарил склонившемуся волшебнику свое благословение и уже было повернулся к площади спиной, как вдруг его взгляд пересекся с удивленным взглядом кардинала. Папа милостиво улыбнулся и кивнул головой. Кардинал низко поклонился, по спине его пробежала дрожь. У Папы был странный, непривычный взгляд. Так богатые дамы Тиэра разглядывают платья, выставленные на продажу в широких окнах известных мастерских.

8

Совет волшебников по традиции собирался в амфитеатре главного зала, под Витражом Дракона, на котором плели свой вечный узор искры – волшба магов Университета, рассеянных по просторам Континента.

Собрались все главы кланов, менторы, магистры боя. Коричневые мантии клана дальнодействия, синие – предсказателей, черные – астрологов, зеленые – магов земли и красные – врачевателей. По традиции клан истины – белые мантии – входил только после самого академика. В коридоре раздались шаги. Стремительно вошел академик Дерпент, за ним – глава клана и единственная женщина в Совете, Ифсея Шуиская, и ее ментор – пожилой Крис Торфсон. Войдя последним, Крис закрыл двери и заговорил зал от соглядатаев.

Академик сел на свое место и обвел Совет невозмутимым взглядом. Все, кроме Аргниста, которому, видимо, что-то было известно, тревожно смотрели на него.

– Аргнист, будьте добры, расскажите нам о последних новостях.

Ментор встал, поправил серебряную цепь.

– Найдены виновные в беспорядках на Гандском базаре. Ими оказались прислужники черных колдунов. Шах вернул волшебников в столицу, правда Сагаат переведен к Вонтарам – в Ганд ему въезд закрыт.

Глава клана дальнодействия кряжистый великолатец Брон засопел в бороду, но смолчал. Вспомнил разнос за действия Сагаата, учиненный ему Дерпентом после разгрома рынка.

В Гоэр-Лате публично наказан плетьми алхимик Ренелиус – за клевету и подлог. Дома волшебников будут отстроены за счет средств, удержанных с поджигателей.

– И как это их так сразу нашли, – усмехнулся Брон.

– Словинская газета оштрафована на триста талеров. – Кто-то присвистнул. – И наконец, на епископа Словинского наложена епитимья за еретического характера – клянусь, я цитирую – «за еретического характера неподтверждение божественного участия в волшебном даровании». Каков стиль?!

Волшебники от души посмеялись. События последнего времени были столь угрожающи, что их можно было понять. Только клан истины не принимал участия в общем веселье. Когда шум стих, ментор Крис тихо спросил:

– А цена? Чем мы откупились? Вчера мессир Дерпент устроил целую иллюминацию в Тиэре. Я опасался, что расплавится Витраж.

Он кивнул наверх, где мир Дракона переливался разноцветными огоньками.

– Может быть, мессир академик соблаговолит объясниться?

Академик встал. Все взгляды скрестились на нем – доброжелательные и не очень, встревоженные и спокойные…

– Я дал Урбану Пятому бессмертие.

– Что?! – вскочил импульсивный ментор клана земли Саоэолл. Эльфы с трудом усваивают людской этикет, и Саоэолл не был исключением. – Какая наглость! Нечего на меня так смотреть, уважаемый Аргнист. Я уверен, что без вас тут не обошлось. С каких это пор мы раздаем бессмертие? Или я что-то упустил? Мессир Дерпент вот так, за здорово живешь, сделал бессмертным… и кого? Этого… святошу, который даже не признает за другими расами права на существование!

Эльф стремительно сел, отвернувшись от Академика. От гнева у него перехватило дыхание.

– Дорогой Саоэолл, мы все понимаем ваши чувства, – голос Ифсеи, мелодичный и чувственный, мог растопить лед и остудить пламень одновременно. – Это действительно странно. Но давайте все же послушаем Ревиала.

– Благодарю вас, Ифсея. – Академик поклонился. – Я понимаю и предвосхищаю ваши возражения. Действительно, с этим бунтом можно было справиться. Иными средствами. В конце концов, такое уже было в восьмисотом году от Падения и в тысяча двести седьмом. Скажем, Рассеянное заклятье через всех наших операторов – мир и покой снисходят на Континент.

Упрямый эльф помотал головой, гневно закусив губу. Было видно, что аргументы академика проходят мимо его. Ничего. Эльф гневлив, но благоразумен. Остынет, согласится.

– Но Рассеянное заклятье требует очень много энергии. Гораздо больше, чем бессмертие для какого-то священника, – продолжал академик. – Если я не ошибаюсь, любезный Брон, оно обошлось бы нам где-то в тысячу – тысячу двести фунтов кристалла?

– Где-то так… – неохотно подтвердил здоровяк. – А ваше бессмертие для этого проходимца, если говорить начистоту, и пуда не потянет.

– Но ведь дело не в этом, а в создании опасного прецедента, – заметил до сих пор молчавший Кроуль, глава клана врачевания. Кроуль был шэихом, и поэтому буря эмоций в зале заставляла его болезненно морщиться, прижимая большие тонкие уши к лысому черепу. – Ясно, что это прежде всего скажется на моем клане. Теперь каждый князек начнет требовать от моих людей бессмертия.

– Справедливо, дорогой Коуль, справедливо, но… я надеюсь, что никто не узнает о бессмертии Урбана.

Крис выразительно пожал тщедушными плечиками, Саоэолл горько усмехнулся.

– Помимо бессмертия я дал ему способность менять внешность. Посудите сами. Если его окружение будет знать, что Папа вечен, то единственный путь наверх – это убийство. А так… Урбан будет принимать облики наиболее подходящих кандидатур. Никто ничего не узнает.

– А как же оригиналы… сами эти кандидатуры? – спросил Брон.

Аргнист выразительно сложил руки перед грудью, кротко посмотрев наверх. Брон усмехнулся. Ифсея, все это время внимательно смотревшая в непроницаемое лицо академика, нетерпеливо взмахнула рукой.

– Ревиал, я знаю вас уже не первый десяток лет. У вас всегда есть туз в рукаве. Сделайте милость, откройте ваши карты. К чему тянуть. Я больше чем уверена, что затраты на Рассеянное заклятье – это не главное. У вас есть и другие аргументы?

Ревиал улыбнулся.

– Я лишний раз убеждаюсь, что от истины ничего не скроешь. Дело в том, что Папа Урбан Пятый, глава Святого престола, отец Мировой церкви… любезно согласился стать сторожевым псом Университета волшебства.

На секунду воцарилась потрясенная тишина.

– Что?! Как?! Что это значит? – раздалось затем одновременно со всех сторон.

– Все мы знаем, какие проблемы возникают у нас при смене пап. Каждый из них считает своим долгом поставить на место этих зарвавшихся волшебников. Каждый начинает вновь плести заговоры и подстрекать недовольных. А папа Урбан Пятый дал клятву вечно стоять на страже интересов Университета, используя для этого все свое влияние. Вот так.

Волшебники обескураженно переглядывались. Даже Саоэолл удивленно, уже без всякой злости смотрел на академика. Общие чувства выразил Брон:

– Звучит как будто хорошо. Давно пора. Но… как это он согласился? Что-то мне не верится.

Академик помрачнел. Глубокая складка пролегла меж его бровей. Он развел руками и печально сказал:

– Я за это дорого заплатил. Мне пришлось отказаться… от своего бессмертия.

Волшебники потеряли дар речи. Даже всезнающий Аргнист выглядел обескураженным. Первой пришла в себя Исфея.

– Ревиал… что за чушь… Ой, извини, конечно. Какое бессмертие? У тебя же нет никакого бессмертия!

Академик снова развел руками:

– Вот в этом мне так и не удалось его убедить!

9

Я вспомнил эту историю потому, что еще многие годы спустя мне не давала покоя мысль: так кто же победил тогда, в приемной Папы? И сейчас мне кажется, что это один из тех редких случаев, когда в битве побеждают обе стороны. Каждый получил то, что хотел, и никто не остался обиженным…

Хотя нет… Конечно же нет! Как я мог забыть? Епископ Пардский…

Витраж юго-западный

1

Два всадника не торопясь ехали по тенистой лесной дороге. Вокруг чуть слышно шумела дубрава. На солнечных полянах пахло лесными цветами, басовито гудели шмели, тоном выше – пчелы. Лес дышал томной негой. Впереди на статном черном жеребце ехал молодой человек. Вишневый плащ перекинут через луку седла, дорогой бордовый камзол расстегнут. Тонкое лицо спокойно. Он слушал тихую музыку леса, полузакрыв темные глаза и чуть заметно покачиваясь в седле. Здесь, в зеленом лесном мире, он походил на эльфа – правильными чертами лица, нежной матовой кожей, изящным станом. Длинные каштановые локоны падали до плеч, скрывая уши, и это лишь усиливало сходство. Но щегольские усики и здоровый румянец на щеках не оставляли сомнений в его человеческом происхождении. Его спутник, трусивший на пегой молодой кобылке был, скорее всего слугой молодого господина, потому что вряд ли что-то иное могло свести вместе столь разных людей. Был он высок, нескладен, на вид лет двадцати пяти, одет в простую холщовую рубаху с синей вышивкой по вороту, подпоясанную широким синим кушаком. Единственной заметной чертой его лица были широкие, сросшиеся на переносице брови, придававшие ему насупленный, угрюмый вид.

Тропа резво выскочила из леса и тотчас же нырнула в высокие, в человеческий рост, хлеба. Лето выдалось жаркое, в меру влажное. Колос стоял стеной, золотился под солнцем. Поля простирались до подножия холма. Вершина его была срезана, и на ней, отгородившись от мира темными крепостными стенами, угрюмо свернулся замок. Его крыша напоминала почерневший костлявый хребет. Замок хмуро глядел на мир темными глазницами окон. Мир ему не нравился. Впрочем, как и он миру.

Молодой человек натянул поводья статного гандского жеребца. Послушный конь стал. Спутник юноши перестал насвистывать беспечную песенку и тоже остановил свою лошадку. Молодой человек на мгновение задумался. Тонкие брови, изящный, с породистой горбинкой нос, ровная линия губ – он казался созданным для безмятежной радости в кругу верных друзей и нежных любовниц. Тревоги и печаль лишь на миг омрачали его лицо, словно тени облаков на золотой ниве, – и исчезали бесследно. Второй всадник, почувствовав одолевшие его спутника раздумья, низко загудел: «Ваша светлость, может, и правда вернемся? Бог с ним, с герцогом этим. Жили мы преспокойно без герцога и дальше проживем. А?» Ответа не последовало. «Не нравится мне все это. Вот видит бог, не нравится». Молодой человек молчал. «И чего нам в нем? Мы что, наемники какие или эти… как их… еще кто? Мы же все-таки волшебники. – Молодой человек иронически покосился на него. – То есть вы все-таки волшебник, а поскольку я ваш слуга, то значит…»