Стол, выделяясь особо, как-то оттенял, затушёвывал великолепное безобразие царившее буквально по всей комнате (что, впрочем, не делало безобразие сие хоть чуточку менее безобразным). Чрезвычайно усиливал впечатление и незримо витавший в комнате крепчайший дух табачного дыма, винного перегара и ещё чего-то неопределённого.
В общем и целом, комнатка моя ситуацию не прояснила. Наоборот, скорее…
В ванной вдруг зашумела-заплескалась вода, и я, вспомнив о прекрасной своей незнакомке, представил себе, как мы с ней лихо оприходуем на пару четыре баночки этой чернильной гадости, активно закусывая её (гадость, то есть) подержанной килечкой и сардинками такой же консистенции. Да, ещё мы вдвоём выкуриваем при этом чёртову уйму самых дешёвых сигарет. Потом встаём, шатаясь, и, продолжая пошатываться, неторопливо шествуем в спаленку.
Нет, нет и нет! Что-то тут не то! Не вяжется, ну, не вяжется совершенно эта прекрасная (а так оно и есть) девушка со всем этим (глаза б мои на него не смотрели!) безобразием на столе и, вообще, в комнате! Не могу в это поверить!
Но стол – вот он, стол! И комнатка моя… вот она, вся как на ладони, комнатка…
Рассматривая печальным взором наглядное подтверждение отрицательного влияния алкоголя на организм и окружающую его среду, я вдруг, совершенно неожиданно для себя, сделал новое, важное и поистине ошеломившее меня открытие.
В правом углу дивана, из-под целой кипы простынь, газет и всякого другого барахла, торчали чьи-то ноги в обтрёпанных рыжих ботинках.
Вот это да!
Я обессилено прислонился к дверному косяку и вытер тыльной стороной ладони внезапно вспотевший лоб.
Так, постараемся рассуждать логически. Витька мне звонил, значит…
А не многовато ли для одного утречка?!
Я затравленно зыркнул в сторону ванной, потом вновь уставился на эти, невесть откуда взявшиеся ноги.
Итак, Витька мне звонил, а по сему ноги в рыжих ботинках Витьке принадлежать не могут! Ясно, как божий день!
Но ведь ног без хозяина не бывает, значит…
Кому-то они всё-таки принадлежат!
Вопрос: кому?
Теряясь в догадках и готовый ко всякого рода неожиданностям, я медленно двинулся по направлению к дивану, не отводя от него настороженных глаз.
Ра-а-а-з!
Целая кипа газет, простынь и всего прочего барахла оказался на полу. А на диване…
На диване я узрел совершенно незнакомого мне парня с рыжей, под цвет собственных ботинок, шевелюрой. Он сладко посапывал вздёрнутым, густо усыпанным веснушками носом и просыпаться явно не собирался.
Машинально, я вновь обернулся в сторону ванной, и мне как-то сразу и резко поплохело.
Ничего себе утречко!
Из ванной, чуть приглушённый расстоянием и плотно закрытой дверью, доносился ровный шум падающей воды, и рыжий на диване сладко посапывал ему в унисон.
Я очумело потряс головой, собираясь с мыслями, но так ни с одной и не собрался. Потом вновь, самым внимательнейшим образом посмотрел на рыжего.
Ноль просвета, ноль привета! Не помнил я его, ну, совершенно не помнил!
Но тогда как же он очутился здесь, в моей комнатке и даже на моём диванчике, заботливо укрытый газетками с ног до самой рыжей своей макушки? И стол этот великолепнейший…
Правда, девушку я тоже не помнил, так что…
Я мысленно возблагодарил небо за отсутствие родителей и тихонечко потряс рыжего за плечо.
– Вставай, приехали! – сказал я, но не в полный голос а, почему-то, шёпотом.
– А? Что? Где? – сонно забормотал рыжий, чуть приподнимаясь на локте. – Сейчас я, это… Ну, и… вот…
И вновь завалился на диван, тщетно пытаясь завернуться в остатки газет.
Отобрав у рыжего все газеты, я снова потряс его, на это раз чуть посильнее. Уж очень хотелось мне поскорее разузнать хоть что-либо из вчерашних моих приключений.
– Ну, вставай, вставай!
Низкое неопределённое мычание было мне единственным ответом. Потеряв надежду вернуть газеты, рыжий видимо решил попросту обойтись без оных.
И тишина. Лишь в ванной шумит, плещется вода, и даже вроде слышится что-то, пение какое-то…
Да чёрт бы их всех побрал!
Рассвирепев окончательно, я ухватил рыжего за широкие плечи, чуть приподнял его и, переведя из горизонтального в вертикальное положение, ловко прислонил к стене.
И ещё встряхнул. Для верности.
На этот раз, кажется, подействовало.
Рыжий зевнул, осторожно повертел буйной взлохмаченной шевелюрой и, чуть приоткрыв заспанные гляделки, окинул меня мутноватым взором, но не без интереса.
– Доброе утро! – как можно более вежливо сказал я. – Как спалось?
– А, чёрт… – голос у рыжего был хриплый и сонный, как в трубу. Он тупо огляделся вокруг, но, кажется, так ничего и не разглядел. Тогда он вновь зевнул и, закрыв глаза, принялся быстренько валиться на левый бок.
Но я был начеку.
Рыжий снова открыл глаза.
– Башка трещит! – доверительно сообщил он мне.
– Бывает! – посочувствовал я. – С кем не бывает!
Рыжий вновь принялся осматриваться по сторонам, на этот раз куда более осмысленно.
– А мы это где? Не в вытрезвиловке часом?
– Хуже! – в тон ему ответил я. – Мы у меня дома.
Рыжий хмыкнул.
– Хуже… сказал тоже!
Я всё пытался вспомнить, откуда он взялся на мою голову, этот рыжий, конопатый! Пытался и никак не мог вспомнить.
Рыжий тоже рассматривал меня с всевозрастающим интересом.
– Слушай, а ты кто такой будешь?
– А ты? – в тон ему спросил я.
– Жоркой меня зовут! – доверительно сообщил он и снова зевнул, да так сладко, что я невольно последовал его примеру.
Имя Жорка мне решительно ничего не говорило. Ладно, пойдём дальше.
– А меня Санькой! – бодренько произнёс я. – Как говорится, будем знакомы, что ли…
– Чего? – не сразу врубился Жорка. – А, ну да!
Мы продолжали внимательно и настороженно рассматривать друг друга. Ни дать, ни взять две незнакомые шавочки, случайно и неожиданно столкнувшиеся нос к носу в тихом безлюдном переулке. Разве что не обнюхивались и хвостиками не виляли по причине полного отсутствия оных.
Взгляд Жорика с каждой минутой становился всё более осмысленным. Он (в который раз уже!) недоуменно осмотрелся вокруг, а я с тоской подумал, что, кажется, о вчерашнем развесёлом вечере мой милейший гость знает столько же, сколько и я. Ежели не менее того…
– Слушай, – снова начал Жорка, – а как это я к тебе…
Хотелось бы мне и самому это знать.
Шум воды в ванной прекратился, и я действительно услышал пение. Хороший у неё голос, заслушаешься.
– Кто у тебя там? – Жорка показал головой в сторону ванной. – Жена, что ли?
Стоп! Стоп-стоп! Стоп-стоп-стоп! Кажется, что-то начинает проясняться!
– Слушай, а ты с кем вчера был? – спросил я как можно более безразличным тоном. – С девчонкой, да?
Жорка пожал плечами, задумался.
– С Лёхой мы вчера были, – объявил он, но полной уверенности в голосе моего гостя не наблюдалось. – Фикса ещё клеился… потом отлепился… – Жорка замолчал, ожесточённо почесал пятернёй лохматый затылок. – А мы с Лёхой, вот… И как это я к тебе? И где Лёха?
То, что оба моих утренних гостя, кажется, совершенно незнакомы друг с другом, ситуации, естественно, не прояснило, но сам сей факт меня почему-то здорово обрадовал.
Впрочем, ясно почему!
– Понятненько! – нарочито бодрым голосом произнёс я. – Всё ясненько.
«Понятненько» мне ничего не стало, «ясненько» – тем более. А так, как переговоры наши, кажется, зашли в тупик, мы просто-напросто замолчали. Причём, на довольно-таки продолжительное время.
– Ну, что ж! – сказал я наконец и, осознавая, как любил говаривать батя «полную бесперспективность дальнейшего продвижения в данном направлении», взял веник. – С Лёхой так с Лёхой, мне какое дело! Ванная прямо, но пока занята, туалет направо и, кажется, свободен. Пиво в холодильнике, во всяком случае, вчера было…
– Пиво – это хорошо! – глубокомысленно изрёк Жорка и вдруг, словно вспомнив о чём-то важном и неотложном, молниеносно исчез в туалете.
Я же, ещё раз возблагодарив небо за отсутствие родителей и тяжело вздохнув при этом, незамедлительно принялся за генеральную уборку моей изгаженной комнатёнки.
Честно говоря, больше всего на свете я опасался обнаружить в каком-либо укромном уголочке ещё и неизвестного мне Лёху (за Фиксу я не беспокоился, он, кажись, успел где-то отлепиться, но вот Лёха…) Но, к моему большому удивлению, всё обошлось благополучно. Лёха нигде не обнаружился.
И в это самое время хлопнула дверь ванной, послышались лёгкие быстрые шаги, и девушка эта, непонятная, странная, красивая до умопомраченья, вошла в мою комнату. Вошла и тут же остановилась у самого входа.
Я почувствовал её пристальный взгляд, и всё же лишь огромным усилием воли заставил себя поднять голову и посмотреть её в лицо. Да и то не сразу…
Помниться, я ещё подумал что-то вроде того, что, проснувшись утром с девушкой в одной кровати, надо бы ощущать себя хоть немного раскованнее, что ли… Или, в данном конкретном случае всё дело в том, что отрезок сей ночи начисто стёрт с коры моего головного мозга? Или она просто слишком красивая, и всё дело именно в этом?
Девушка стояла, прислонившись спиной к дверному косяку, и молча на меня смотрела. Теперь она была одета в тоненькую спортивную курточку-безрукавку и, изрядно вытертые, джинсовые шортики, плотно облегающие её стройные загорелые ноги. На плече у девушки висела маленькая коричневая сумочка на длинном ремешке, пышные, слегка потемневшие после мытья волосы в красивом беспорядке рассыпались по плечах.
– Ну, что? – спросила девушка, когда обоюдное молчание стало грозить затянуться до бесконечности. – Так и будем в молчанку играть?
В зелёных насмешливых глазах её появилась нечто, вроде лёгкого презрения к моей неуклюжей, неотёсанной и явно несовременной персоне… во всяком случае, мне так показалось.
Нужно было что-то сказать ей, и я уже собрался сказать ей это «что-то»… даже рот раскрыть успел – как вдруг меня словно обухом по голове шандарахнули.
И как же это я сразу то не сообразил!
– Проводи меня до дверей! – сухо сказала девушка и, повернувшись, быстро пошла в сторону прихожей. Я же уныло тащился следом, всё ещё переваривая только что свалившееся на меня прозрение.
Вообще-то, я всегда думал, что такие ослепительные красавицы промышляют только по интуристским гостиницам и лишь в исключительных случаях нисходят до нас, простых смертных…
Или это и есть один из этих исключительных случаев?
А в ванной уже снова шумело и булькало. Это рыжий Жорик смывал утренней водусею все свои вчерашние прегрехуси… смывал и в ус себе не дул. Мысленно я ему даже позавидовал.
«Чёрт, а сколько платить?» – лихорадочно подумалось мне и меня сразу же бросило и в жар, и в холод одновременно.
Ну как это я сейчас вот достану деньги и протяну их ей! Да я же от стыда три раза подохнуть успею, честное слово! И вот же идиотская ситуация, не знаю даже, понятия малейшего не имею, сколько принято платить в подобных случаях! Червонец? Да нет, вроде маловато! Какая же у них такса, интересно было бы знать?
Стоп! А есть ли у меня, вообще, деньги после вчерашнего кутежа?!
Я даже вспотел от волнения и, незаметно сунув руку в карман, нащупал там какую-то плотную и знакомо шуршащую бумажку.
«Только бы не мелочь!» – мысленно взмолился я, и – о, чудо! – в руке моей оказалась смятая двадцатипятирублёвка.
Я вздохнул с облегчением. Осталось последнее – вручить деньги. Ну, ничего, как-нибудь… Господи, благослови на подвиг сей!
Мы были уже в прихожей. Я смотрел, как она вытаскивает из-под нагромождения разнообразнейшей обуви свои белые спортивные туфельки или, вернее, кроссовки. Потом она выпрямилась, мимоходом взглянула в зеркало, на стене. Она явно тянула время, чего-то ждала… и я уже знал, чего именно, но всё никак не мог и не мог решиться. И только, когда девушка открыла входную дверь и, обернувшись в мою сторону, хотела что-то сказать напоследок, я собрался наконец-таки с духом и протянул ей деньги. Да, ещё, кажется, густо покраснел при этом.
Она внимательно посмотрела на мою дрожащую потную руку с крепко зажатым в ней смятым четвертаком. Потом медленно перевела взгляд на густо багровую мою физиономию. Вновь посмотрела на руку… и снова на физиономию…
– Так… – задумчиво произнесла девушка, и в бездонных её глазах-озёрах, густо опушённых ресницами, засверкали, запрыгали вдруг странные зеленоватые искорки. – Так, значит…
Она снова перевела взгляд на руку, вернее, на деньги, зажатые в руке, и вдруг улыбнулась. Девушка улыбалась, но глаза её при этом так нехорошо сузились, что я тут же сообразил, что вновь умудрился свалять очередную свою суперглупость…
Правда, сообразил я это, как и всегда, с превеликим, увы, опозданием!
– Ты что, вообразил себе, что это ты меня снял?
Я ошарашено молчал.
– Это я тебя сняла, понял?! Мне было скучно, я развлекалась… вот и сняла тебя на одну ночь! – девушка уже не улыбалась, её прищуренные глаза смотрели на меня теперь с откровенным презрением. – А ты, дурашка, вообразил, что это ты меня, да?!
Она, наконец, замолчала, а я всё продолжал стоять остолоп остолопом с дурацким этим четвертаком в вытянутой руке. Я чувствовал, как по лицу моему ползут вниз крупные капли пота… и, вообще, представлял я из себя в этот момент поистине жалкое зрелище.
Нужно было что-то сказать ей, ответить что-то… но пересохший язык мой, казалось, намертво присох к тоже разом обезвоженной ротовой полости и ни за что желал даже просто ворочаться во рту, не то, чтобы…
– Ну что, теперь ты, надеюсь, уяснил ситуацию?
И, не дожидаясь ответа, девушка резко повернулась и вышла из квартиры на лестничную площадку. Машинально я двинулся следом.
– Ах да! – она обернулась. – Чуть не забыла! Сколько тебе за труды? Червонца хватит или ты, обычно, больше берёшь?
Девушка распахнула сумочку, резким отрывистым движением выхватила оттуда червонец и ловко сунула его мне в карман рубашки.
– Ну всё, не кашляй!
И быстро побежала в сторону лифта, нажала кнопку, обернулась… и взгляд её, уже не насмешливо-презрительный как раньше, а какой-то надломленный и даже затравленный, что ли, словно ножом острым полоснул вдруг по моему сердцу.
– Эх, ты!
С лязгом захлопнулись створки лифта, и я остался один.
И тут только сообразил я, что теряю, и стремглав бросился вниз по лестнице, по пути едва не сбив с ног какую-то толстую гражданку, тяжело поднимавшуюся мне навстречу и сразу же истошно заверещавшую что-то о хулиганах проклятых. Перепрыгивая разом через несколько ступенек, я, как очумелый, мчался вниз. Третий этаж… второй… первый… Машинально взглянул в сторону лифта, он уже снова шёл куда-то вверх.
Опоздал!
Чертыхнувшись в сердцах, я выбежал во двор.
Никого!
Всё ещё на что-то надеясь, я метнулся влево, по дорожке ведущей к проспекту, к автобусной остановке, потом побежал вправо, туда, где обычно «ловили» такси. Теперь я уже не ломал голову над тем, что же сказать девушке, теперь у меня были слова… в крайнем случае, я бы нашёл их теперь…
Но, увы, всё было напрасно. Незнакомка исчезла, как сквозь землю провалилась.
– С-с-скотина! – прошипел я, от всей души высказывая себе самому всё, что в душе накипело. – Кретин! Болван! Тупица! Осёл, камнем пришибленный!
Прибавив к этому набору ещё несколько столь же «изящных» эпитетов, я медленно повернулся и, тяжело ступая, нехотя поплёлся в сторону дома, мысленно обозвав себя напоследок ещё и «безмозглым каракумским верблюдом».
Из стихов Волкова Александра.
* * *
Когда я вошёл, чисто вымытый Жорка сидел за кухонным столом и крупными глотками поглощал пиво прямо из горлышка. Одна, уже опустошённая посудина стояла рядом.
Увидев меня, Жорка немного смутился и протянул мне бутылку.
– Глотнёшь?
Но мне было не до пива и не до Жорки. Мне было так плохо, так невыносимо тошно, что выть впору. Выть, кусаться, царапаться, по полу кататься в неистовой истерике, сокрушая всё и вся. Я машинально взглянул на свою правую руку и обнаружил, что всё ещё сжимаю в кулаке проклятую эту двадцатипятирублёвку.