Вот и Тише запало путешественником стать. Чуть не кажную ночь снились ему страны дальние неведомые, где, по словам Фёдора, красота неописуемая и вкусности всякие вот так просто запросто на деревьях растут. И грезились завсегда ему поля необъятные, сочным овсом засеянные, да берёзы, у которых на ветках чёрных горбушек с солью крупной полным-полно! Больших красот и чудес Мерин Тиша и представить себе не мог.
К походу кругосветному наш Мерин долго готовился. Не в том уж возрасте, когда срываются, словно шлея под хвост попала. Надобно делать всё солидно и степенно. Сперва дождался начала лета, когда травы стало вдоволь. Потом за погодой внимательно проследил. Судя по птицам, звёздам и дыму из трубы – неделя должна была быть хорошая. В той погоде, что по радиву говорят, Тиша шибко сумлевался. Врут всё. Скажут – тепло, а на деле – заморозок. Скажут – ясно, а дождь мелкий так на весь день и зарядит, спасу нет. Специально, что ль, они там, в радиве, народу мозги пудрят? Иль чудят по недомыслию? Потому Тиша погоду только по-своему и определял.
Подковы он ещё загодя проверил. Хорошие подковы, почти новые. С такими не то, что в кругосветный поход – аж в самый Райцентр идти можно. И вот, однажды по утру, как туман спал, Тиша отправился путешествовать.
Вышел тихонечко за околицу, да и побрёл на солнышко. Оно, Тиша точно знал, кругом ходит. Так что ежели идти за ним следом – как раз кругосветный поход и получится. Вот и брёл за солнышком цельный день. Особо не торопился, конечно. Куда спешить-то, не жеребенок, чай, малой. Иной раз остановится, передохнёт, травки там пощиплет, иль водицы из ручейка какого хлебнёт. И опять – в путь. А на душе – радостно: вот оно какое – путешествие! Мерин Тиша, чувствуя необычайный подъём в душе и легкость необыкновенную, напевал себе тихонечко, косясь на дорогу позади себя: «…яблоки на снегу…, яблоки на снегу…». Хотя никаких фруктов на дороге, конечно же, не валялось, да и вообще был июль.
К вечеру, когда солнышко на закат уже пошло, почувствовал Тиша, что умаялся сильно. Только было решил привал до утра сделать, да увидел ферму знакомую. Пригляделся подслеповато – а ведь и точно, наша это ферма, и куст боярки колючей – тоже наш. Это, значит, он в свою же деревню, только с обратного конца и пришёл. Всё, закончен кругосветный поход. Сбылась Тишина мечта. Вот только особенных чудес и красот долгожданных Мерин что-то по пути не увидел. Ну, травка – так она и в странах дальних травкой оказалась. Также зелена и вкуса самого что ни есть обныкновенного. Березы – и в иных краях листочками на ветру подрагивают, ржаных горбушек не родят.
«– Это Фёдор, наверное, радиву наслушался, – подумал Тиша. – И здесь соврали. То-то уж он расстроится!»
– Гулёна вернулся! – мурлыкнул с забора Кот Черныш. – Вот, ужо, попадёт тебе – весь день искали, с ног сбились!
– Попадёт, конечно, – подумал Тиша. – А и за дело. Зато теперь я настоящий путешественник, мир повидал. Только Фёдора жалко. Нет, не скажу я ему ничего, пусть и дальше в чудеса верит».
Тут и сказочке конец.
* * *
– О, погляди-ка: при клубе здесь ещё и библиотека имеется. Зайдём, посмотрим, что здешнее население листает?
– Ну вот, только заметил, а я ещё вчера на танцах с Танькой-библиотекарьшей познакомился. Так что волей-неволей зайти придётся. Да, опять же, возьмём чего-нибудь почитать, чтобы мозги не заплесневели…
– … опять детективы? И не надоест же тебе! А я – смотри, что нашёл! Знакомая фамилия?
– Опаньки! Так он ещё и за мемуары взялся? Да уж… Уж его-то я точно почитаю. Танюша, запиши в формуляр…
СКАЗКА ПРО БЕЛОГО КРЫСА-ПРОСВЕТИТЕЛЯ
У Дочки Хозяйской, Катьки, Белый Крыс в любимчиках числился. Как Крысёнком малым неразумным из зоомагазина принесли, так и прижился. Сам Хозяин Крыса привечал, хотя накоротке и не знался, за баловство ненужное считал. Однако не обижал, а, бывало, под настроение и обрезки колбасные ссужал от щедрот. Неплохо Крыс поживал, неча судьбу гневить. В блюдечке именном вода всегда свежая; бывало, и молочка плеснут… Это самое блюдечко Катька ему лично выбирала – с золотой каёмкой и цветочками. Мещанство, конечно, но всё равно приятно за такое обхождение. А уж кормёжка – любая, знай, лопай от пуза. Крыс даже брюшко знатное наел. Катька его штукам-фокусам разным обучила – на лапках задних стоять, да кувыркаться потешно. Хоть в балаган-шапито артистом иди.
Своею шкуркой белой Крыс горд был. И не мудрено возгордиться. Надо сказать, что помимо фокусных штучек-дрючек, для себя самого незаметно, а ведь осилил грызун чтение. Сильно уж сие поначалу не афишировал, но мало-помалу пристрастился. У Киплинга, писателя Аглицкого, вычитал про «бремя белого человека». Особенно про «белого» ему понравилось. «Человека» посчитал не существенным и мимо пропустил. Сто раз на дню умывался да прихорашивался, чистоту блюдя. Богема! Не то, что прочий серый Крысиный народ. Даже Кот Черныш, который хоть мышами и брезговал, однако гонять их зазорным не считал, Белого Крыса особо не притеснял. Так, поддаст иной раз лапой, чтоб под ногами не путался, пока Хозяйская Катька не видит. А при Катьке – ни-ни, будто и нет Белого Крыса вовсе.
Истинно мудрецом сказано: «Имеющий рубль не будет пить пустой чай. Имеющий десятку – потребует шашлыка на ребрышке. А уж имеющему тысячу – подавай культуру и печатное слово!» Прав был Лао-Цзы, ой, как прав. Начал Белый Крыс о смысле жизни задумываться, философией увлёкся, классиков почитывать стал. Покуда Хозяева спят, все газеты, что старые, двухгодичной давности, что новые, за позапрошлую неделю, пролистает. Вот неймется ему, и всё тут!
От жизни сытой да сладкой, от заботы Катиной он и хлопот никаких не знал, но совестно стало Крысу перед серыми собратьями своими. А то, ну сами посудите, иные в подполе прозябают, корку сухую за праздник великий почитая. На свет белый носа высунуть боятся. С голодухи дрянь всякую грызут, воровством промышлять судьбиной горькой заставлены. А их за это ещё и мышьяком травят. А у Хозяина – как же, своруешь чего! Всё под запорами надёжными и Котяра Черныш бдит.
Мочно ли самому-то при нищете оной да полном бесправии столь вольготно жити? Вместно ли…?
Мысли всякие стали в голову приходить. О судьбах народа страждущего, о нищете повальной, да темноте беспросветной.
Решил Белый Крыс в этот самый народа культуру и просвещение несть. Ибо только через них и спасение будет. И общее возрождение. А то подумать – Сократ да Декарт об том мыслили, да и Герцена с Добролюбовым вспомнить? Глыбы, умы! Чернышевский – колокол… Мало ли можно перечислять великих, идеей сей озаботившихся, но страшно далеки были они от народа. И, дабы не повторить их ошибок, отправился Белый Крыс в темноту подполий. Босым, как Лев Николаич, да по земле-матушке – прямым ходом в народ. Школы для детей крысянских открывать, грамоту им, неразумным, растолковывать. Учить. Дабы могли зло от добра отличать, а зёрна – от плевел…
– А там, глядишь, и на простолюдинке оженюсь, сам детишек заведу, – мечтал Белый. – Припаду к истокам! Воссоединюсь с корнями! Не пропадёт мой скорбный труд…
Прекраснодушен да возвышен, умствований высоких полон, смело пошёл в неизвестность, словно Данко, сердцем горящим мглу озаряя. А верно верно рассказывали, что темно и душно в сих скорбных обителях, и как только живут? Не живут, а выживают. Пыль да грязь, да бескультурье страшное. Каждый сам по себе и сам за себя, а кому другому – так и глотку готов перегрызть за малую малость. Случается, Крысюки Крысят походя давят. Крысихи – так те разве что не в общем пользовании, разврат и ужас кромешный. Бандит на бандите и бандитом погоняет.
Тяжела жизнь в подполье. Но и собратьев заблудших жалко.
Обидно Белому, что народ Крысиный «люмпеном» обзывают. Но ведь каждый, каждый из них рожден маленьким розовым Крысенком. Чистым и невинным. И всякий сущий – неповторим, уникален. Любой из них – мир огромный, Вселенная целая. В душе своей бел и пушист, а что становятся злы да серы, так то – не они виноваты. Нельзя жить в обществе и быть свободным от его законов. Значит, менять эти законы надо, да новые отношения меж свободными личностями выстраивать. То-то и будет «благорастворение в воздусях» и «благоволение в человецах».
Проповедовал Белый мораль всетерпения и смирения. По самым закоулкам подвальным не гнушался влачиться, в любую щель заглянуть долгом своим считая.
Народ же почему-то его не принял. И речей его пламенных о добре и справедливости слушать не стал. Косятся, шипят сквозь зубы обиды всякие, пальцем у виска крутят. Белой вороной называют, гонят от крошек хлебных взашей. Намедни чуть хвост не отгрызли. Крысихи – те прямо так «придурком» и нарекли, Крысятам в назидание. И те, на что уж малы, шарахаются от Белого, словно от чумного.
Голод, холод, поругание… Чем жив – непонятно. Отощал, яко узник какой, еле ноги таскает. Все реже о добре да справедливости думается, а о Декартах с Добролюбовыми и вспоминать забыл. Не до жиру, быть бы живым. Подался восвояси, к Катьке и колбасным обрезкам Хозяйским.
Отмывшись да отъевшись, стал к «серому быдлу» зол и нетерпим. Что с серости возьмешь? Им не речи о добре и справедливости нужны, а кнут хороший, да рукавицы ежовые. Только железной рукой, безжалостно карая отступников, можно построить новый мир. Вот он – верный путь в светлое будущее!..
А серые же после ухода его судачили:
– К нам пришёл, а как все быть – не захотел…
– Жизни учил! А сам-то он её где видел?
– Куда ж его к нам-то – белому, хлипкому да изнеженному?
– А по мне – хотел бы как мы стать, так мог бы и в пыли или грязи поваляться. Вот и был бы, как все – серым…
Что, дорогой мой читатель, ждёшь морали? Ан, нет, не будет её.
Тут и сказочке конец. Хотя… кто ж его знает?
* * *
– Ну и как тебе эта книжица? С воспоминаниями «заслуженного деятеля»?
– Как-как… Весьма. Весь такой правильный, всё делал, как надо, но «мешали, не понимали, палки в колёса вставляли»… И ведь самое интересное, ощущение такое, что и сам верит в то, что пишет. Хотя… Может и врёт, как сивый мерин. Кому же охота в глазах потомков некрасиво выглядеть? Да и не он один такой. Какие мемуары не возьми, кто бы ни написал – каждый из них по своему прав. Но что творилось на самом деле в то время… Не без его личного участия. Да уж.
СКАЗКА ПРО БЕЛОГО КРЫСА-ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЯ
Сходил, значит, Белый Крыс в народ, да неудачно. Как вспомнится ему о подвале Крысином, так вздрогнется.
Обратно к Катьке воротясь, на хлебах обильных да сладких поуспокоился чуть, но в мысли о твердой руке, народу необходимой, окончательно укрепился. Опыт, сын ошибок трудных, дорогого стоит. На собственной белой шкуре Крыс испытал, что значит разгул бандитствующего быдла. Не понимают Серые блага своего, а всё из-за того, что душой серы. Не принимают плодов просвещения. Вот пусть и вкусят горький учения корень. Им вождь нужен, а не пророк – просветитель. Да не простой вождь, а с рукой железной и волей несгибаемой, этакий Робеспьер или Марат Непреклонный. Чтобы стоял «над»! И чтоб никаких сантиментов: благо для всех – выше блага одного. Силой, силой, за шкирку да за уши тянуть их надо в Светлое Будущее. А иначе никак. Карать, а уж потом – миловать. Сначала, конечно, выть да стенать будут, но потом счастье своё поймут. Оценят по достоинству. А там, глядишь, и «Светлое Будущее» не за горами.
Долго и с похвальным вниманием Бакунина с Ткачёвым изучал, большими кусками наизусть цитировал. А уж когда про Бориса Савинкова узнал – так чуть не влюбился. Вот на самом деле – достойный пример для подражания. Никаких сомнений, никакой жалости! Всё, до последней капли крови, своей ли, чужой, – во имя Великого Дела. Вон, Бонапартия тоже многие современники коварным тираном считали, а в анналах истории он остался гением в венце лавровом…
Подумал, прикинул, помыслил, генеральную линию намечая, да и сообразил. С малого надо начинать! Серых Крыс к счастью вести рано – силы пока не те, да и опыта поднабраться не помешает. С младших братьев начинать надо. Мыши ведь тоже во мраке душевном прозябают, и серы не менее. Вот с ними-то полегче будет, уж на них точно сил хватит. И сами помельче – вот почему пользу свою от твёрдого порядка и поймут побыстрее. Всё по Классикам – сначала в одной, отдельно взятой стране… А уж потом – в мировом, Всекрысином масштабе. Экспорт идеологии основоположниками давно придуман. И изобретать-то особо ничего не нужно: «Крысинтерн» учредить или «Крысиную Главную Базу»… Вот полдела, считай, и сделано.
Боишься – не говори, сказал – не бойся! Взялся за гуж… И так далее. В общем, собрался Белый Крыс духом, стряхнул с себя последние капли сомнений, да и ринулся в самое пекло революционных преобразований. Вопреки его опасениям, взять власть в свои руки оказалось делом совсем несложным: куда им, мелким да хилым, против крысиного размера. А уж когда Белый упомянул, что за ним сам Кот Черныш стоит, и вообще притихли, пискнуть не смели.
Первым делом Белый издал Декрет, в котором основы Нового Порядка изложил. Шаг вправо, шаг влево – считать отступлением от Генеральной Линии, что, естественно, является уголовно наказуемым. И на серый террор незамедлительно отвечать террором белым. Дабы не попустить.
Свой же белый цвет, столь необычный, всем гражданам новоявленным объяснял то чистотой помыслов, то сединой мудрости.
Отныне все граждане Великой Мышиной Республики объявлялись равными в правах, но и со строго предписанными обязанностями. Анархия прежняя заменялась строгим распорядком, хождением строем, учетом поголовным и обязательной трудовой повинностью. Всеобщее распределение всяческих благ, что съестных, что прочих – Белый Крыс взял на себя. Ну, а коли еды у нищих Мышей было и так мало, то теперь и подавно все впроголодь сидели. Ничего, перетерпят! В великих делах такие мелочи не должны мешать главному.
В качестве поощрения наиболее преданным Великому Делу постановил пайку увеличивать, чтоб прочие тоже Бессмертной Идеей глубже прониклись. А тем, кто никак проникаться не хотел – пайку урезал до самого минимума. Голод – не тётка, быстро научит, за кем идти надо.
Тех, кто пайку увеличенную получал, от работ по добыванию хлеба насущного освободил. И вменил им блага полученные честно отрабатывать: малевать плакаты агитационные да лекции о теории и практике достижения Светлого Будущего по конспектам читать. Иные в профессиональные блюстители чистоты рядов пошли, в сексоты. Настоящие рыцари без страха и упрёка – бескомпромиссные, безжалостные к себе и другим, с чистыми лапами и горячими сердцами. Крамолу вынюхивали, Белому всё как есть докладывали, кто на чью мельницу воду льёт. А им за это – и чины, и привилегии, и улучшенное довольствие.
Для соблюдения нравственных устоев Крыс приказал взрослым Мышам к Мышихам приходить только в специально отведённое время. Лично следил! Ввел хронометраж строгий. А Мышат малых отобрал в специальные детские учреждения, дабы не давила на них старая мораль, а воспитывались бы они там сразу в духе пламенных борцов за Светлое Будущее. Приучали их там к коллективизму через спартанский дух, тяжёлый труд и жесткую дисциплину. Рацион в добровольно-принудительном порядке ограничил. Каждую калорию по науке обсчитал, чтоб не разжирели. Те, правда, там дохнуть вскорости стали без материнского догляда и недоедания. Но ничего, решил Белый, оставшихся трудности только закалят.
Управлять народом Мышиным оказалось на удивление просто. Кадры решают всё! И в созданной им машине каждый винтик был на своём месте. Ведь незаменимых-то, как известно, нет. Недовольных и сомневающихся вразумлял мышеловками, а уж явных контриков и вредителей – в распыл, Котам отдавал.
Правил он долго ль, коротко ли, только стал Белый Крыс с удивлением замечать, что население Мышиное крепко поубавилось. Кто с голодухи загнулся, кто, диссидентствуя, к Полёвкам, анархистам поганым подался. Большинство же в Котовых брюхах навсегда сгинули. А в подполе как было пыльно, грязно и убого, так и осталось. Та же тьма непроглядная, тот же воздух затхлый. Лишь пауки паутину свою плетут, да мокрицы шастают.