– И это ты называешь смешной историей?
– А разве нет? Видела бы ты, как он с воем катался по полу. Так ему и надо. Заодно я стибрил у него дорогую вазу.
– Ну ты даешь! – восхитилась Сабина. – Расскажи еще что-нибудь.
– Я крал все, что не было прибито гвоздями, причем крал у всех – остатки пива в кружках, сласти из кухни моего хозяина, монеты у нищих. Когда же мне исполнилось восемь, а мою мать продали в Рим, я убежал от хозяина, чтобы найти ее. Я в одиночку проделал путь от Брундизия до Рима. Просил, чтобы меня подвезли торговцы, крал у уличных разносчиков еду.
– Брундизий, – задумчиво повторила Сабина. – Я бы не отказалась там побывать. А потом можно было бы отплыть в Грецию. Адриан всегда говорит о Греции.
– Адриан? – Я перевернулся на бок и притянул ее к себе. – Какая разница, что говорит этот подлиза.
– С чего ты взял, что он подлиза? – улыбнулась Сабина.
– По крайней мере твои пятки он лижет очень даже старательно, – недовольно буркнул я. – И зачем тебе только часами ходить с ним на прогулки?
– Затем, что если я начну отваживать женихов, люди скажут, что это неспроста, и захотят узнать, почему. Чтобы ложь была убедительной, Викс, – изрекла Сабина, – нужно, чтобы люди искали ответы на свои вопросы в другом месте.
– И все равно, не пойму, зачем тебе часами ходить с ним под ручку? Или сидеть, склонившись над книгой, голова к голове? – не унимался я.
– Ревнуешь? – поддразнила она.
– Нет!
Ну разве совсем чуть-чуть.
Сабине, похоже, все ее женихи были на одно лицо – кроме двоих: тощего застенчивого мальчишки-патриция по имени Тит, разговаривая с которым она кокетливо морщила носик. Вторым был трибун Адриан. Костлявый сопляк с фиалками меня не волновал – ему было всего шестнадцать, и его смелости едва хватало на то, чтобы во время своих визитов трясущимися руками сунуть Сабине букетик фиалок и, заикаясь пролепетать робкий комплимент. В отличие от Тита, Адриан наносил визиты дважды в неделю, и тогда они с ней часами гуляли по саду и, голова к голове, вели бесконечные беседы. То есть Адриан наклонял к ней свою мощную голову, подбородок же Сабины был гордо задран вверх под тем же углом, как то бывало, когда она ночью смотрела на меня с подушки.
– Не вижу причин для ревности, – сказала Сабина и потерлась носом о мой нос. – Ты думаешь, Адриан вливает мне в уши мед своих комплиментов? В последний раз мы с ним говорили об архитектуре, а до этого обсуждали греческих философов. А еще раньше – Элевсинские Мистерии.
– Именно. – То есть те самые вещи, в которых я не разбирался.
– Но в основном его разговоры вертятся вокруг Греции, – продолжала Сабина, как будто не заметила издевки в моем голосе. – Он постоянно рассказывает про Афины. По его мнению, центр цивилизованного мира – это Афины, а вовсе не Рим. Он может разглагольствовать про них часами. Неудивительно, что за его спиной его называют Греком.
– Я называю его тупым недоноском и могу сказать ему это прямо в лицо.
Сабина рассмеялась в темноте.
– А мне бы хотелось побывать в Афинах. И в Брундизии. И в сотне других мест.
– Тебе мало Рима?
– А почему ты сам вернулся в Рим, Викс? – Сабина оторвала голову от подушки. В темноте ночи ее голубые глаза казались мне черными омутами. – Ведь твоим родителям он был ненавистен.
– А мне – нет.
– Рим сделал тебя рабом. Рим заставил тебя выйти на арену и с мечом в руках сражаться за свою жизнь. Рим едва не убил тебя.
– Это не Рим виноват, а его чокнутый император. Но его больше нет, и не вижу причин, почему мне нельзя суда вернуться. Отец, конечно, был против, но я…
– А-а-а.
– Что, а-а-а? – нахмурился я.
– Твой отец ненавидел Рим, и поэтому ты его любишь.
Я пожал плечами:
– Дом на вершине горы в Бригантии стал слишком тесен для нас с ним. Отец, он ведь такой рослый и сильный.
– Я помню, хотя близко видела его всего раз – он был весь в крови, глаза полны ненависти. Мне он напомнил огромного раненого пса, свирепого, закованного в цепи, которому хотелось одного – умереть. Впрочем, ты был точно такой. Вы вообще с ним похожи.
– Сам знаю.
Мой младший брат пошел в мать – темноволосый и темноглазый. Зато я был ходячей копией отца, и скажу честно, мне надоело это слышать. У нас с ним были одинаковые рыжие волосы и серые глаза, я был всего на палец ниже его ростом и, как и он, широк в плечах. А еще я был левшой, как и он, и умел так же ловко обращаться с оружием. Ну, так что из этого?
– Но ведь я не он.
– Конечно, не он, – согласилась Сабина. – В один прекрасный день ты его перерастешь.
– Ты хочешь сказать, что я стану выше его ростом? Лично я…
– Я не про рост. То есть не в прямом смысле слова. Вся Британия будет для тебя слишком мала, не говоря уже про отдельную гору. Даже Рим, и тот будет для тебя мал.
– Спасибо. Я подумаю, – пообещал я и, зевая, прижал ее к себе, и вскоре меня сморил сон.
– Спи, Викс, – шепнула мне на ухо Сабина, или же мне это почудилось. – Спи, и пусть тебе приснятся твои звезды, те, что поведут тебя к славе. Что бы ты ни говорил, готова поспорить, что ты еще больший мечтатель, чем я.
Раз в неделю семья сенатора Марка Норбана обедала во дворце вместе с императором и императрицей. Но я никогда не сопровождал их туда. Во дворце наверняка еще могли оставаться рабы и стражники, которые помнили меня в те дни, когда я был игрушкой Домициана. Но по мере того как приближались Сатурналии, стало ясно, что встречи с Траяном мне никак не избежать: император со всей своей свитой должен был пожаловать на пир в дом Норбанов.
– Не понимаю, из-за чего вся эта суета, – искренне недоумевал старый сенатор, отрывая глаза от своих свитков, пока его супруга занималась приготовлениями. – Он всего лишь старый солдат, и ему нужно, чтобы перед ним все танцевали. Достаточно положить ему на тарелку хороший кусок мяса и налить кружку пива – и увидите, что он будет доволен.
– Зато императрица Плотина подметит любую мелочь, – простонала Кальпурния. – Я не желаю, чтобы она в моем доме брезгливо морщила нос.
Кальпурния была на сносях и ходила по дому вперевалку, умудряясь при этом делать заказы, проверять счета, составлять меню и отчитывать нерадивых рабов. Даже Сабине, и той не удалось избежать участия в приготовлениях: завязав волосы в узел, с ног до головы в муке, она вела на кухне сражение с тестом.
– Покажи мне, как это делается, – сказала она, обращаясь к кухарке, чьи умелые руки ловко мяли и колотили тесто. – Как интересно!
Я отвернулся, чтобы она не видела моей улыбки, потому что точно такие слова, произнесенные точно таким же тоном услышал от нее на прошлой неделе и я, когда кое-что показал ей под одеялом (что именно – не скажу).
– О боги, как же холодно, – сказала она, ныряя ко мне под бок под одеяло. – Согрей меня.
– Как прикажет моя хозяйка. – Я привлек ее к себе. – Кстати, а почему так поздно?
– Помогала Кальпурнии составлять список блюд для пира.
– Как же я буду рад, когда этот проклятый пир закончится.
– Тебе не хочется увидеть императора?
– Я их уже насмотрелся. Думаю, с меня хватит.
– Лжешь.
Она умела поймать меня на вранье. Я действительно сгорал от любопытства.
Солдат до мозга костей, но сенат буквально трясся над ним, а ведь сенат над солдатами не трясется. Любимец народа. Быстрый ум. Зоркий глаз. Кем же еще он был?
Сабина ткнула пальчиком мне в грудь.
– А ты не мог бы согреть меня чем-то другим?
– А я чем, по-твоему, занят? – Я пробежал пальцами по ее спине все ниже и ниже. Наш разговор, как обычно, завершился тем, что мы с ней несколько раз занялись любовью. Чему удивляться, в девятнадцать лет можно свернуть горы. То же самое мы повторили и следующей ночью.
– Сабина, в последнее время у тебя какой-то усталый вид, – воскликнула на следующее утро Кальпурния. – Круги под глазами. Скажи, я не слишком нагружаю тебя приготовлениями к этому злосчастному пиру?
– Я просто недосыпаю, – спокойно солгала Сабина, но мне показалось, будто в глазах ее мачехи промелькнуло недоверие. Впрочем, вряд ли она могла заметить в поведении падчерицы что-нибудь подозрительное. Никаких пылких взглядов в мою сторону, никаких попыток прикоснуться к моей руке, когда она проходила мимо. Если она и проявляла ко мне интерес, то не больше, чем к другим рабам и вольноотпущенникам. Это было точно такое же дружеское участие, как тогда в атрии, когда я в первый раз переступил порог ее дома, или на скачках. В этом отношении почти ничего не изменилось – за исключением наших с ней ночей.
Более того, к этому времени в меня по уши влюбились две рабыни, а это, скажу я вам, лишняя головная боль. Потому что стоит девчонке в тебя влюбиться, как она начинает допытываться, любишь ты ее или нет. Обычно такие вещи кончались слезами – для нее, и пощечиной для меня. Что касается Сабины – никаких вопросов с ее стороны, никаких упреков, и это меня устраивало. И хотя я никак не мог насытиться ее телом, это вовсе не значит, что я был по уши в нее влюблен. Сказать по правде, я сам толком не знал, что я чувствую по отношению к ней. Но это явно была не любовь.
В общем, ее притворство было мне только на руку.
Еще как на руку!
Глава 6
Плотина
Порой Плотина впадала в отчаяние, самое настоящее отчаяние. Вот уже пять лет, как ее супруг носит императорский венец, но когда же он, наконец, научится держать себя по-императорски?
– Рада вас видеть, – проворковала Плотина сенатору Норбану и его супруге, входя в атрий, но зычный, солдатский голос Траяна заглушил ее воркование.
– Ты хромой книгочей, разрази тебя Юпитер, счастливых тебе Сатурналий! – с этими словами Траян заключил старого сенатора в медвежьи объятия.
Плотина закатила глаза к небесам. Тем временем ее венценосный супруг продолжал сыпать смачными солдатскими шутками.
– Клянусь Хароном, Кальпурния, да ты вот-вот ожеребишься! – воскликнул Траян, ставя на ноги Марка Норбана и целуя его жену в щеку. – Если это мальчик, назови его в честь меня и когда-нибудь тебя за это отблагодарю. Нет, лучше назови его Павлин, в честь его старшего брата, потому что более честного человека я не встречал за всю мою жизнь…
Плотина сделала знак рукой, приглашая свиту переступить порог дома. А свита, надо сказать, в этот вечер сопровождала Траяна немалая: сенаторы и их супруги с высокими причудливыми прическами, их хихикающие дочки, слегка развязные сыновья, хорошенькие мальчики-рабы, сверкающие золотыми доспехами преторианцы в красных плащах, и вечно сопровождавшие Траяна легаты и армейские офицеры, которым, как казалось Плотине, жутко недоставало хороших манер.
– Как можно повсюду таскать за собой эту солдатню? – постоянно жаловалась Плотина.
– А почему нет? – удивлялся ее венценосный супруг. – С ними не заскучаешь.
И конечно же многие из сопровождавших его были хороши собой. Нет, конечно, личная жизнь ее мужа – это личная жизнь ее мужа, она не намерена совать в нее нос. Но почему бы ему не класть к себе в постель симпатичных мальчиков-рабов, как то делают большинство мужчин? Юнона свидетельница, она уже устала постоянно видеть с ним рядом этих мужланов в латах, слушать на пирах их грязные солдатские шуточки.
– Императрица Плотина! – воскликнула Кальпурния. – Ты сегодня затмила саму Юнону. Какие прекрасные изумруды!
– Я равнодушна к камням, – ответила Плотина, нагибаясь, чтобы прикоснуться щекой к щеке сенаторской супруги, облаченной по случаю праздника в голубой шелк. – Я стала носить их лишь после того, как мой супруг облачился в пурпурную тогу. Никогда не понимала, как добропорядочная матрона может увешивать себя яркими побрякушками.
– А мне нравятся украшения, особенно, когда я на последних месяцах. – Сверкая сапфирами в ушах и на шее, Кальпурния потерла свой круглый живот. – Мои платья на меня не налезают в отличие от ожерелий.
Она снова беременна – этот Марк, хоть и стар, времени зря не теряет. Казалось бы, такой серьезный, такой рассудительный, можно сказать, опора всего сената, но ни для кого не секрет, что жена вьет из него веревки, и это в его-то возрасте! Нет, конечно, Кальпурния мила, хотя и довольно легкомысленна. Не говоря уже о ее привычке выставлять напоказ свой бюст.
– Дорогая Кальпурния, надеюсь, ты простишь моему супругу, что он явился к тебе на пир одетый, как крестьянин? Я просто не смогла надеть на него подобающую случаю пиршественную тунику.
– Я и так полдня вынужден ходить в этой проклятой тоге, – шутливо пожаловался Траян. – И я подумал, что Марк не обидится на меня, если старый солдат хотя бы раз махнет рукой на обычаи и придет в том, в чем ему удобно.
– Мужчины, – многозначительно изрекла Плотина и посмотрела на Кальпурнию. Атрий тем временем заполнился гостями. Вокруг царила обычная в таких случаях толкотня, стоял неумолчный гул голосов. То там, то здесь в толпе раздавался серебристый женский смех или низкий и раскатистый мужской. Им вторил, журча струями, фонтан в центре атрия и звуки скрытой в нише лютни.
Траян хохотал громче всех, сыпал шутками, хлопал увесистой солдатской пятерней гостей по спине, как будто хотел сделать из их спин лепешку.
– Он ведет себя, как ребенок, – вздохнула Плотина, обращаясь к Кальпурнии. – Мужчины, они почти все такие, только в разной степени. Скажи, не могли бы мы с тобой улучить минутку вдвоем? У меня к тебе важный разговор.
– Конечно, императрица. Не желаешь вина?
– Ячменной воды. Я даже не прикасаюсь к вину, – ответила Плотина, а про себя добавила: «Пора бы это знать».
И женщины направились вдоль колоннады в дальний конец атрия. По пути Кальпурния несколько раз замедлила шаг: отдать распоряжение рабу, шепнуть что-то на ухо управляющему, поприветствовать какого-то гостя, попросить кого-то из домочадцев «спасти Марка от зануды Сервиана». Плотина шагала вслед за ней, царственными кивками отвечая на поклоны. При ее приближении гости спешили склониться в подобострастном поклоне, отчего казалось, будто в атрии колышется море голов.
– Речь пойдет о твоей падчерице.
– Я так и знала, что ты заметишь, что Сабину нигде не видно, – сказала Кальпурния. – Наверно, все еще прихорашивается. Девушки, они все такие.
«А вот и неправда», – подумала Плотина. Лично у нее не было привычки вертеться перед зеркалом, ни сейчас, ни в юности. Но развивать эту тему она не стала. Разговор предстоял серьезный, и хорошо бы за этот вечер все окончательно уладить.
– Я хотела бы поговорить о замужестве Вибии Сабины. Мне кажется, она засиделась в отцовском доме.
– Боюсь, она еще не приняла окончательного решения. Марк же не желает навязывать ей свою волю. В разумных рамках, разумеется.
– Сенатор Макс Норбан слишком многое ей позволяет. Не пристало неопытной девушке самой принимать решения. Тем более когда речь идет о браке.
– У Сабины хорошая голова на плечах, – улыбнулась Кальпурния. – Она гораздо разумнее, чем я была в ее годы.
В висках Плотины – там, где волосы были зачесаны вверх и шпильками собраны в тугие узлы – гулко застучала кровь: приближалась головная боль. Когда у Плотины болела голова, казалось, будто острые шпильки вот-вот пробуравят ей череп.
– Я буду откровенна с тобой, Кальпурния. Дорогой Публий от нее без ума.
– Неужели? – уклончиво ответила Кальпурния. – Я не знала.
– Представь себе. – Плотина заставила себя сделать глоток ячменной воды. – И я бы не хотела, чтобы его чувства не были оценены по достоинству. Потому что лучшего мужа для твоей падчерицы невозможно себе представить.
Впрочем, это можно было сказать о любой римской девушке.
– Безусловно, императрица, он в высшей степени достойный молодой человек, – согласилась Кальпурния.
«Он само совершенство, – едва не бросила ей Плотина, – а твоя падчерица должна стоять на коленях, умоляя богов ниспослать ей такого мужа». Вслух же она сказала иное:
– Ты могла бы замолвить за него слово. Думаю, это подтолкнуло бы ее к принятию решения.
– Ну, Сабина девушка решительная. – Кальпурния остановилась, чтобы отдать распоряжения двум молоденьким рабыням. Те отвесили поклон и бросились разносить чистые чаши и подносы с фруктами.
– В таком случае, путь с ней поговорит твой муж, – Плотина доверительно взяла Кальпурнию под руку. – Думаю, это будет несложно. Ведь ни для кого в Риме не секрет, что при желании ты можешь вить из него веревки.