Я подошел, забрался на бочку, потом встал на предоставленные мне руки Бобби, сомкнутые в замок. Наступил чистой ногой и оттолкнулся, вытянувшись вверх. Пальцами сравнялся с карнизом, чуть ниже окна. Подтянулся, зацепился за подоконник, ногами встал на карниз. Окно было темным. Посередине отверстие, от которого тянулся по окружности узор из трещин. Снял кепку, держась за карниз, натянул на кулак и аккуратно толкнул стекло внутрь. Повторил это, пока проем не стал безопасным. Сердце бешено стучало в груди. Вниз я старался не смотреть.
– Ну что там? – раздался голос под ногами. Бобби отошел в сторону, дабы я по случайности не спрыгнул ему на голову.
– Все хорошо, я полез. Будь тут! – ответил я и протиснулся в оконную раму. Я провалился в темноту, и едва устоял. Ногами нащупал что-то мягкое, это была кровать. Оттряхнул кепку и натянул обратно на голову. Хоть глаз выколи.
– Толстяк! – раздалось в тишине. Голос Бобби доходил сюда, будто из другого мира. Мира светлого, не накрытого толстым одеялом мглы, которая окутала меня со всех сторон. Я протиснулся обратно в окно, стараясь не угодить руками в осколки. Выглянул на задний двор. Бобби вытанцовывал в засохшем саду. Ему там хорошо, пронеслось у меня в голове. Зря я на это подписался.
– Фонарь давай!
– Блин, я щас! Он в сумке на велике остался, – и Боб скрылся из виду.
Стоя на кровати, я огляделся. В свете, проходившем сюда с улицы, виднелась только пыльная простыня, да одна рваная занавеска, вторая почему-то отсутствовала. На кровати лежал камень – видимо им когда-то и нанесли ущерб окну. Вернулся Бобби, размахивая фонариком в руке. Со второй попытки он забросил его в мои объятия, и я едва не свалился от полученной подачи.
– Я пошел, – я махнул ему рукой и скрылся внутри дома. Щелкнул переключателем на рукояти фонаря и сноп света озарил комнату. Забегали причудливые тени. Я чуть не взвизгнул, когда луч упал на зеркало, а в отражении была моя физиономия.
– Господи.
Я спустился с кровати, освещая себе путь под ногами. Воздух был затхлый. Пыль поднялась к верху и витала, словно снежинки, в луче света. Старый большой комод справа, пианино, какие-то чемоданы на полу, сверху вещи. Я будто вторгся в чужую жизнь. Будто вор, искавший, чем бы поживиться. Но жизни в доме давно не было. Чувствовалась мертвая пустота, которой здесь все было пропитано. Из темноты выплыла еще одна кровать, задранный ковер под ногами, будто специально сбуровленный, чтобы посторонний, оказавшись здесь, споткнулся и растянулся во весь рост на полу. Щелкнул на стене выключателем, когда заметил его на стене, но электричества, как бы я не надеялся, здесь не было.
– Ты там живой? – донеслось с улицы. Честно говоря, мне не хотелось орать в ответ, находясь здесь. Не хотелось нарушать тишину, которая обитала здесь годами. Я вновь забрался на кровать и ответил ему, что все хорошо. Потом опять направился изучать дом. Комната кончилась, и дальше протянулся длинный коридор. Стук в груди отдавал в виски. Я аккуратно переставлял ноги и двигался вперед. Вдоль стены висели картины. Девочка спит рядом с огромным волком. Дальше двое на лодке гребут в шторм. Еще дальше – толпа стоит вокруг человека, распластавшегося неестественно на земле, он на картине выглядел так же, как выпавший из окна самоубийца. Все изображены в старинных одеяниях, париках, фраках. Я на секунду зажмурился. Когда открыл глаза, с ужасом понял, что вся толпа с холста пялится на меня. Даже тот человек, растянувшийся на земле. Нет! Я закрыл глаза со страху. Открыв, понял, что мне все это мерещиться. Направился дальше, едва придя в себя. Вцепившись руками в фонарик, миновал небольшую картинную галерею, и оказался на винтовой лестнице. Над ней неподвижно замерла люстра времен эпохи возрождения. Прямо – старая вешалка и коридор, заканчивающийся дубовой дверью. Стеклянная ручка отражала свет фонарика, и от этого по стенам вокруг мелькали тени. Глянул вниз, куда уходили ступени. Фонарь выхватил из тьмы большой стол, громадные напольные часы, стрелки которых замерли в одном положении навсегда. Мусор на полу, какое-то белье, газеты, хаотично разбросанные неизвестно кем и когда. Что-то бесформенное расстелилось на полу, а сверху было прикрыто целлофаном. Труп, пронеслось в отдаленной части мозга. Но трупом оказался свернутый ковер. Я каким-то чудом набрался смелости глянуть под целлофан. Облегченно вздохнув, направился дальше. Фонарик выудил из темноты рядом стоящие стулья, один из них завалился набок, словно местный пьяница. Около – какие-то чемоданы, набитые доверху барахлом. На столе древняя печатная машинка, стеклянные кувшины, перевернутые зачем-то дном кверху. Посуда на столе, пыльная как чулан у нас дома. Свечи с подтекшим по краям воском. Камин в дальнем углу, черный, как сажа. Полная разруха. Скрипнула где-то наверху половица, и я вздрогнул, вслушиваясь в тишину. Да, домишко словно из фильма ужасов. Я поравнялся с дубовой дверью и повернул ручку. Та осталась у меня в руках. Я смутился, и аккуратно положил ее на пол. Отверстие, образовавшееся в двери от сломанной ручки, будто излучало тусклый свет. Я присел и навел фонарь в дыру. Ничего не увидел. Прислонился глазом к прорези от ручки. По ту строну какие-то картонные коробки. Но сердце ушло в пятки, когда я посмотрел чуть левее. Керосиновая лампа стояла на полу, а рядом, с той стороны, на скважину от ручки глядел маленький ребенок. Лысый и со стеклянными глазами. Я вмиг отстранился в ужасе. Кукла! На меня с той стороны смотрела кукла. Лампа горела рядом с ней! Здесь кто-то еще живет?! Дверь с той стороны начала отворяться, издавая скрип, похожий на вопль из недр преисподней. Я уже бежал со всех ног. Фонарь вылетел у меня из рук и укатился вниз по винтовой лестнице. Свет позади медленно заполнял коридор и нарастал. Скрип въедался мне в мозг до того момента, пока я достаточно не отдалился, заскочив обратно в комнату с пианино. Мне это снится? Глаза почти привыкли к темноте, когда я выглянул в коридор, смотря на появившийся проем, из которой лился свет. Из-за приоткрытой двери на уровне ног появилась рука, затем еще одна. С той стороны комнаты с дубовой дверью что-то выползало в коридор. Нечто. Оно двигалось ко мне. Длинные руки тянулись в мою сторону. И я заорал. Завопил как резанный поросенок. Еще бы мгновение и я, без доли сомнения, с разбегу вылетел бы в окно, откуда забрался, и плевать, что это был не первый этаж. Но тут на лестнице возник Бобби, и в его руках зажегся фонарь, тот, который я выронил.
– Чего орешь, толстяк, – сказал он спокойным голосом. – Бездомного испугался?
– Я.…э- э-э…, – мне показалось, что я потерял дар речи.
– Мужик, вали отсюда, – Бобби пнул пьяницу в рваной одежде. Тот растянулся и лежал на полу, пытаясь встать. Мое воображение эту сцену превратило в кошмар. Это был просто какой-то бездомный алкаш. Запитое бородатое лицо и шапка набекрень. В руке бутылка спиртного. В комнате, откуда он появился, лежал драный матрас.
Бобби опять повторил бездомному, что бы тот проваливал. Бездомный облокотился на поручни лестницы, что-то промычал и обиженно побрел вниз, едва передвигая ноги. Он бормотал себе что-то под нос, но я так ни слова не разобрал. Я стоял как статуя. Чувство страха все еще не покидало мое тело. Ноги стали тяжелыми, неподъёмными.
– Там внизу дыра, он там и пролез сюда, алкаш чертов. Ты белый, будто покойника увидел. Ау! Крейсер вызывает толстяка, прием!
– Завязывай, – пришел в себя я, – он меня напугал до чертиков.
– Нашел че-нить? Тут столько всего, там внизу есть чем поживиться, видел, да?
– Ты говоришь, как вор.
– Не, у меня все есть. Ну, кроме свежих выпусков комиксов. Не думаю, что старуха их читала. Да и девчонка. Девчонки по другим глянцевым журналам тащатся, помадки там, туши всякие.
– Спасибо, что пришел, Бобби. Мне, по-честному скажу, этот дом не нравится. Здесь аура такая, так и веет смертью.
– Аура? Бомжей она, смотрю, вообще не колышет, – засмеялся друг. – Идем.
Он взял керосиновую лампу из комнаты, сказал, что заберет ее домой как трофей. Мне вручил фонарик. Потом пнул куклу в комнате так, что она вылетела из помещения и спикировала вниз туда, где заканчивалась лестница.
– Картины жуть, – сказал я, когда свет выхватил стену справа. Бобби даже не обернулся, он вприпрыжку сбегал по лестнице, шумно топая. На одной из картин я заметил краем глаза, что пропало изображение самоубийцы, распластавшегося на земле. Он словно выбрался из картины. Или его там изначально и не было вовсе?
– Идиот, – тихо выкрикнул я вслед другу, наблюдая, что он чудит.
– Не дрейфь, старик! – отозвался он и пропал внизу. Я спустился к длинному как баржа столу. Едва не налетел на стул. Светил фонариком в спину другу. Тот уже, оказавшись внизу, пытался жонглировать тарелками, но только поднял в воздух клубы пыли. Да еще и тарелки шмякнулись от его дурачеств.
– Толстяк, смотри, это ты! – нарисовал он пальцем по слою пыли на столе перекошенную мордочку.
– Ты Пикассо, мой друг, – лениво ответил я, – думаешь, бездомный ушел?
– Конечно! К тебе домой, – заржал Бобби.
Мы осмотрели первый этаж. Заколоченный входной проем с этой стороны выглядел, как и снаружи. Куча писем на полу. Бобби снес их по ходу. Лампа в его руке раскачивалась как маятник.
– Смотри, кухня! Может там чипсы завалялись?
– Думаю, крысы бы их давно слопали, – не успел я договорить, как одна жирная крыса прошмыгнула мимо нас и скрылась в темноте. Бобби рванул за ней, будто они с ней поспорили, кто вперед добежит до определенной точки.
– Не забудь спросить про чипсы у своей подружки, – крикнул ему вслед я. В ответ была тишина. Свет его лампы растворился впереди и пропал, будто закончилась горючая жидкость. Я осмотрел старые напольные часы, стрелка стояла на без пяти девять. Интересно, сколько лет прошло с того момента, когда они остановились? Был ли здесь кто-то в живых, когда стрелка замерла? Тут я вспомнил про друга.
– Бобби!
Тишина. Ветер раскачивал дверь сарая далеко на улице, но звук долетал и сюда.
– Бобби, не смешно уже нифига! – крикнул я в то место, где он скрылся. Фонарик выудил из темноты очертания холодильника, длинной столешницы с шрамами от работы ножа, раковину с отсутствующим смесителем. Я шагнул в кухню. Никого. Шкафы на уровне глаз распахнуты и пусты. Об одну дверцу я чуть не стукнулся, козырек кепки спас от синяка.
– Бобби! – крикнул я уже во весь голос. Тишина в ответ. Что-то зашаркало со спины. Будто кто-то передвигал мебель. Я развернулся и увидел Бобби, держащегося за живот – он корчился от смеха. Ногой он возил в охапке газет на полу. А другой шуршал целлофаном, из-под которого выглядывал ковер.
– Ты мудазвон! Хватит меня пугать! Я сваливаю короче!
– Ну не кипятись! Ты бы видел свои глаза! Бобби, Бобби, – хихикал друг. – Пойдем, кое-что покажу. Я кое-что нашел. Тебе понравится.
Я постоял ровно секунду, после того как он отправился вглубь дома. Потом пошел за ним следом. Больше я Бобби живым не видел.
* * * *
В ту ночь завалился спать как убитый, будто разгрузил целый состав с цементом. Я очень устал, словно дом высосал из меня все жизненные силы. Кажется, как только голова прислонилась к мягкой поверхности подушки, мое сознание мгновенно растворилось во сне. Мне снилось, как я вновь иду в тот самый дом, дверь открывается сама мне навстречу, и я спускаюсь в подвал. С потолка свисают тряпичные тела неизвестных животных, я пробираюсь внутрь и меня встречает старуха. Седые локоны спускаются с ее лица до колен, из-под них я вижу лишь острый нос и безобразную грудь. Ни глаз, ни рта. Рядом со старухой сидят два черных пса. Они смотрят на меня, и она, их хозяйка, не сводит с меня своего взора. Я пытаюсь ей что-то объяснить, сказать, что я здесь случайно, что я сейчас уйду. Но она лишь указывает средним пальцем с громадным когтем мне в лицо. Собаки подскакивают. Следующим кадром они жрут меня живьем.
Проснулся мокрый как лягушка. Подушка и простыня пропитались потом. Выглядело это так, словно я сходил по-маленькому под себя. Я хватал ртом воздух, словно кто-то меня душил во сне. В комнате царил полумрак, и я лихорадочно начал ощупывать себя с головы до ног. Я прекрасно понимал, где реальность и где сновидения – но сегодня они будто сплелись воедино. Я в порядке, это всего лишь кошмар. Черт, да он был таким реальным! Кадры с псами, терзавшими мои руки, кадры с кусками, вырывающимися из моей плоти цепкими зубами – эти кадры, они мельтешили у меня в голове, будто взбесившиеся марионетки. Я встал и побрел на кухню, выпил воды из фильтра, а то в горле пересохло. Долго стоял, задумавшись, пока полностью не вернулся в реальный мир. Направился обратно в постель. Зажмурил глаза, проходя через темный коридор в спальню. Даже не зная, что правильно сделал в этот раз, когда закрыл глаза. Потому что в проходе стояла сгорбившаяся старуха.
* * * *
– Ты опять лунатил, сынок, – сказала мама, когда я наливал молока в хлопья. Мы сидели на кухне. Точнее я, а она только пришла и щёлкнула выключателем у чайника. Лицо у нее было заспанное, а волосы выглядели так, словно она начала делать завивку, а потом бросила это глупое дело на полпути.
– Я не помню, мне кажется, я дрых как убитый.
– Я ночью пошла в туалет, смотрю свет в прихожей. Увидела тебя, сидел с закрытыми глазами на краю ванной, вода из крана бежала. Видимо включил во сне.
– Это так странно. Наверное, потому что вообще такого не помню. Чувствую себя сумасшедшим каким-то.
– Ну, если бы у тебя было это в первый раз за все время, я бы напугалась. Но ты сам прекрасно же знаешь, что у тебя такое бывает. Я тебя проводила в твою комнату, ты тут же уснул.
– Блин, я не помню. Помню, как попить вставал и все.
Зато я помнил свой сон. Свой жуткий сон. В нем был тот дом.
* * * *
Лето подходило к концу. Теплый август скрылся там, куда уходят заканчивающиеся месяцы. Миновала уже половина сентября и школьные занятия были в самом разгаре. Бобби сидел рядом, рисуя в учебнике истории ручкой какую-то мордашку. Наша парта стояла в самом дальнем углу класса. Шторки на окне рядом лениво раскачивались, и из-под них в помещение залетал ветерок, то и дело сдвигающий тетради в разные стороны.