– Почему вы не вымыли ноги?
– Па…
– Сэнди, ты что, топтала виноград?
Кричит Папочка всегда отчетливо. Когда ему что-то надо, он перестает кряхтеть.
– А что, это запрещено? – спрашивает Сэнди.
Папочка кряхтит, что в топтании винограда есть особая техника, и что только с этой техникой необходимо топтать его виноград, но Сэнди перебивает:
– Помоги девочке. Ты же не обеднеешь.
Папочка окидывает взглядом Таю, которая боязливо прячется за спиной Сэнди.
– Деньги надо зарабатывать, – кряхтит Папочка, – а не получать их просто так.
Сэнди повышает голос:
– Пока Тая будет собирать те крохи, что ты ей платишь, ее брат может умереть! И в чем смысл такого заработка?
Затем моя Сэнди бросает взгляд на совсем смутившуюся Таю и добавляет:
– Семьдесят долларов в день… Ну ты и скряга!
Папочка что-то кряхтит про хамство Сэнди, про то, что он воспитывал ее и Клэр одинаково, однако из Клэр выросла достойная женщина, а Сэнди занимается псевдоискусством и цепляет в подворотне всяких славянских нахлебников.
Разумеется, я познакомился с Сэнди не в подворотне. И разумеется, я не говорю Папочке, что вчера его Клэр пыталась передернуть мне в моей машине. Я просто киваю Папочке – к его выходкам я давно привык.
Сэнди говорит Папочке, что под старость Папочка останется один и в нищете. Клэр захватит своими загорелыми ручками бизнес Папочки и избавиться от него так же, как сейчас избавляется от конкурентов на ювелирном рынке. Разумеется, Папочка и сейчас не молодой, под "старостью" Сэнди имеет в виду то время, когда Папочка начнет ходить под себя. И разумеется, если учитывать характер Клэр, предсказание Сэнди имеет все шансы сбыться, поэтому Папочка против своей воли кряхтит, что подберет для Таи другой, более доходный способ заработка.
– Так бы сразу, – довольно отвечает Сэнди и идет на улицу, к бассейну, сполоснуть ноги. Тая возвращается к виноградникам – этот день, как я понимаю, ей придется доработать. Я тоже ухожу на улицу, чтобы не терпеть общество Папочки. Мне приходит сообщение в hooklove. Сообщение от Клэр. Я удивляюсь. Читаю сообщение, в котором Клэр во всех языковых изысках описывает, как же хочет меня. Этому я уже не удивляюсь.
5
Вечером служанка Папочки по имени Венди зовет меня и Сэнди к обеденному столу. У служанки тоже черный цвет волос, как у Таи, как у всех топтуний винограда, и я думаю, что у Папочки чересчур подчеркнутая любовь к брюнеткам.
Покойная тетя Лорен была блондинкой.
Клэр – брюнетка. Женщина в латексе – брюнетка. Я не знаю, в чем здесь связь, но брюнетки, определенно, приносят мне несчастье.
Таю тоже зовут к обеденному столу. Папочка становится добрее – слова Сэнди, видимо, оказали на него необходимое воздействие. Тая тоже брюнетка, и довольно милая, она никак не может принести мне несчастье, так что гипотезу о коварности брюнеток я мысленно и пока только на время разрываю в пух и прах.
Служанка подносит домашнее вино. То, что год, а может и два, настаивалось в подвале Папочкиного подвала. Тем временем в hooklove Клэр пишет, что мне и ей нужно срочно увидеться. Я просто отключаю интернет в телефоне и берусь за говяжью отбивную. Папочка терпеть не может свинину.
– Как тебя зовут? – спрашивает Папочка у Таи, и спрашивает, наверное, раз в третий.
– Тая.
– Тая… А фамилия?
– Фингертипс.
– Странная фамилия, – говорит Папочка и запивает какого-то моллюска собственным вином.
Да, Папочка деликатностью не отличается.
– Завтра будет ответ, – добавляет Папочка и отхлебывает еще вина. – Мои компаньоны готовят новый проект.
Никаких пояснений – трапеза продолжается в молчании. Папочка ничего не поясняет, когда рядом находится "славянский нахлебник". Я считаю часы, я хочу вернуться в наш с Сэнди домик на Пасифик Хайтс. Хочу почесать этого пушистого засранца Гейси за ухом. Конечно, перспектива быть вновь повешенным на пентаграмме меня не устраивает, но это лучше, чем ходить под тенью Папочки. Серьезно. Два дня в одном с ним доме длятся как две недели в Сан-Франциско. Я подумываю назначить встречу с искусствоведом – я все еще считаю, что мозги на пороге нашего с Сэнди дома, оказались по его вине – но контакты искусствоведа находятся у Пауэрса. А вот где находится сам Пауэрс?
Можно, конечно, воспользоваться влиянием Папочки, и через какого-нибудь знакомого из ФБР, который наверняка у Папочки имеется, выяснить о Пауэрсе все, что только можно выяснить. Папочка не обеднеет, как любит говорить Сэнди. Но, опять же, лучше я окажусь вновь привязанным к пентаграмме, чем окажусь в долгу перед Папочкой. Можно, конечно попросить Сэнди поговорить с Папочкой о поисках Пауэрса… но мы и так обязаны многим Папочке… Мы два дня проведем в его доме. И это уже очень многое.
Мы собираемся уезжать рано вечером. Я курю "Clyde's Heaven" возле бассейна и смотрю, как Сэнди и Тая прохаживаются вдоль забора. Моя Сэнди подружится даже со змеей – подружиться с милой девушкой, такой, как Тая, все равно что для меня выкурить очередную сигарету.
Тая уже не работает на виноградниках. Я не знаю, какую должность она получила у Папочки, но в порядке безобидного любопытства было бы неплохо узнать.
Мне приходит сообщение в hooklove.
"Я хочу тебя трахнуть как животное"
От Клэр, само собой.
Я хочу ткнуть сообщение Папочке в морду – но Сэнди меня учила перенаправлять свою агрессию на что-то более приятное, пусть даже на то, что в данный момент кажется ненужным. Золотые слова… Я «перенаправляю» агрессию, подхожу к Сэнди и Клэр. Сэнди курит, Тая ей что-то рассказывает – она уже не кажется такой тихоней, какой казалась вчера. Но увидев меня, Тая смущенно прерывается, но Сэнди, улыбаясь, говорит:
– Не волнуйся, мистеру Ревности можно доверять.
– Мистер Ревность? – Тая смотрит на меня и не знает, улыбаться ей или нет. – Но мы же… мы не…
– Конечно, вы не, – смеется Сэнди. – У Олега прозвище такое. Я его сама придумала. Поводов так называть Олега нет, но с другой стороны, может, мне тоже уже не идет имя Сэнди. Это же не повод называть меня по-другому? – Сэнди смотрит на Таю.
– Наверное, не повод, – соглашается Тая. – Ты же Сэнди6, – она смотрит на рыжую половину волос, – Ашес, – она смотрит на серую половину.
– Сразу сообразила, молодец! – Сэнди игриво смотрит на меня. – Мистер Ревность догадывался неделю, и не догадался бы без моих подсказок.
Я улыбаюсь своей Сэнди и спрашиваю у Таи:
– Куда тебя устроил, Пап…мистер Ашес?
– Папочка, – поправляет Сэнди. – Тая знает, ей нравится.
Тая опять смущается:
– Он свяжется с каким-то министром – или прокурором. Мистер Ашес не знает, кто первым ответит, но у того, кто первым ответит, я и буду первой помощницей.
– Секретарь? – уточняю я.
– Думаю, да.
Тая краснеет. Впору создавать шкалу по степеням красноты на ее милом лице. Уже 8 из 12. Личико уже похоже на вишенку, но я откуда-то знаю, что для Таи это не предел.
– Мне Сэнди рассказывала, чем вы занимаетесь, – говорит Тая. – Рисуете картины. Должно быть, это здорово.
– Ага, – соглашаюсь я. – Только рисует Сэнди, а я ее представитель.
– Промоутер, – поправляет Сэнди.
– Точно.
Хорошо, что моя Сэнди умалчивает о нашем бизнесе по созданию реплик, думаю я.
Снова вспоминаю мозги. Снова вспоминаю женщину в латексе.
– Тебе, Тая, надо побывать в нашей студии, – говорит Сэнди. – Увидишь, что живопись – труд тяжелый, но приятный.
Тая кивает головой, с уважением – так кивают, когда отказываются во время застолья от добавки.
– Моя последняя картина называется "Последнее человечество". Ты мне очень понравилась, Тая, хочу, чтобы ты одна из первых ее увидела.
– Приму это за честь, – улыбается Тая.
А я впервые слышу, что Сэнди все это время работала над своей собственной картиной.
Рано вечером мы приезжаем в студию, где рождаются творческие демоны Сэнди. Я радуюсь, что избавился от общества Папочки. Моя Сэнди радуется моей радости.
Сейчас где-то восемь часов. Тая успела позвонить и с извинениями сообщить, что ей не удастся увидеть "Последнее человечество". Папочке позвонил министр – или прокурор – поэтому Тая осталась у Папочки в ожидании своей новой работы.
Сэнди говорит, что ей не терпится узнать, что же это за работа такая. Я говорю, что мне тоже.
Сэнди показывает мне свою картину. Нарочито небрежное полотно, на нем – розы, заточенные в выложенные на грязи камни, под камнями – грязные сплющенные сломанные розы.
– Символ внутреннего добра, – Сэнди указывает на розы, – правды, – указывает на камни, – зла и лжи каждого человека, живущего на земле, – указывает на грязь. Про сломанные розы ты и сам все понял.
Я искренне говорю, что понял и что картина получилась просто великолепной.
– Красота делает ненужное нужным, – говорю я – я знаю, что Сэнди любит, когда заявляют о бесполезности искусства, как о самом важном его достоинстве.
Сэнди целует меня.
– Во лжи утопает все добро, она пачкает ту оболочку правды, в которой все добро и спрятано, – добавляю я с намеком на то, что мое восхищение картиной вызвано блестяще воплощенным в жизнь замыслом Сэнди, а не моим желанием получить от нее поцелуй.
Сэнди целует меня еще раз и говорит:
– Надо идти домой. Гейси, бедняжечка, там уже воет на луну.
Я знаю, что котики в представлении Сэнди видят луну даже при дневном свете. Я не считаю нужным лишний раз говорить об этом вслух. Я киваю Сэнди, и мы возвращаемся в наш домик на Пасифик Хайтс…
…где Гейси, наш пушистый засранец, мирно спит возле пустой миски. Сэнди притворно огорчается и насыпает котику много сухого корма. Пушистый засранец тут же просыпается.
Я выхожу в интернет и вижу в hooklove двадцать пять сообщений от Клэр. Хватит это терпеть, думаю я, и говорю Сэнди:
– Я покурю на улице.
– Я тоже.
Мы вместе курим на улице. В три затяжки я скуриваю не самые лайтовые "…Heaven", затем говорю:
– Мне надо отойти, – и указываю на ту часть стены, за которой скрывается ванная комната, сдвоенная с туалетом.
– Я поняла, мог бы не указывать, – улыбается Сэнди, и спустя мгновение я запираюсь в ванной комнате. Набираю номер Клэр и шепотом рычу – рычу примерно так, как рычит Гейси, когда его голодного гладят, а не кормят.
– Ты с ума сошла? Что с тобой происходит? Ты ни на чем не сидишь?
– Если я скажу тебе правду, ты не поверишь, – отвечает Клэр, и отвечает неожиданно грозно.
– К чему все эти сообщения, ты же знаешь, что кроме Сэнди мне никто не нужен…
– Я это знаю. Но не знаю, как еще привлечь к себе внимания…
Затем, видимо, задумывается.
– Приезжай в дом Пауэрса завтра. В любое время. Он будет дома.
Я уверен, что сферы деятельности Пауэрса и Клэр, равно как и их характеры, настолько разные, что даже с учетом их общего знакомства со мной и моей Сэнди, им просто не суждено пересечься в этом мире.
– Откуда ты знаешь Пауэрса? – спрашиваю я в недоумении.
Клэр не отвечает. Не отвечает долго.
– Клэр?
Только после моего вопроса Клэр вешает трубку.
Я еще долго смотрю на себя в зеркале, на свои волосы, торчащие вверх от обилия геля для укладки волос – торчащие вверх и в разные стороны, все, как любит Сэнди. Смотрю на себя и думаю, почему моя Сэнди и Клэр, являясь родными сестрами, столь непохожи друг на друга. И тут же себе отвечаю, объясняю их непохожесть унаследованным Сэнди изяществом тети Лорен при полном отсутствии Папочкиного кретинизма – и полным отсутствием изящества тети Лорен у Клэр при унаследованным Папочкином…
Продолжать не обязательно.
Я покидаю ванную комнату, иду на кухню и вижу расстроенную Сэнди с телефоном в руке. Я тут же вспоминаю о мозгах на коврике и женщине в латексе, прибавляю к этой чертовщине похотливый маразм Клэр и в испуге спрашиваю:
– Что случилось? Кто-то звонил?
– Тая, – тихо говорит Сэнди. – Ее брат… он серьезно болел…
– Да, я знаю. Ему стало хуже?
– Он умер.
Я не знаю, что сказать, да и в данной ситуации, думаю, будет уместнее промолчать.
– Тае уже не нужна новая работа, – Сэнди спокойна, стало быть, очень расстроена. – А Папочка… Папочка сказал ей, что менять что-либо поздно. Он договорился с министром или прокурором, и если Тая передумает, то он станет в их глазах посмешищем.
Я молчу. Тая, конечно, девочка милая, но не настолько мне близкая, чтобы мое сердце обливалось кровью от ее горя. Сэнди продолжает:
– Папочка говорит, что работа у Таи начнется завтра. А завтра ее брата будут хоронить.
Сэнди берет крохотную паузу, затем так же спокойно продолжает:
– Папочка разрешил Тае остаться в Америке еще на один день, для похорон. Потом Тае придется уехать в Иокогаму, в Японию – министр или прокурор, со слов Папочки, большую часть времени проводит там.
– Работа, должно быть, высокооплачиваемая…
– Да какая разница! Уже поздно. Брата уже не вернуть…
Я киваю головой и думаю о возможностях Папочки. Никогда не хотелось обращаться к нему за помощью, но можно же не просить помощи – можно, например, шантажировать… Низко, конечно, но вдруг один звонок Папочке разом решит все проблемы с Клэр, искусствоведом и всей этой связанной с искусствоведом – и в связи этой я не сомневаюсь – чертовщиной.
– Извини за цинизм, – говорю я, – ты сама сказала, что брата Таи уже не вернуть. А деньги нужны всегда. Каким бы Папочка не был, для Таи получить работу у министра или прокурора – шанс, извини за клише, выбиться в люди, а не стаптывать ноги на Папочкиных плантациях.
Сэнди недолго думает, затем говорит:
– Может, ты и прав, но, Олег, если бы ты волновался исключительно о деньгах, то ты не женился бы на мне, ты бы ориентировался на более успешную женщину – например, на Клэр.
Я киваю и думаю о похотливом маразме Клэр и заодно думаю, что циник из меня и вправду хреновый.
– Кое-кто и без Клэр считает меня славянским нахлебником.
Моя Сэнди находит в себе силы улыбнуться. Улыбка милая, как и всегда, дырочка между двумя передними зубами. Я радуюсь, что она не полностью погружена в чужое горе, и обнимаю ее.
Вилка
Новый день. Радостное солнце стучится в окна нашего домика на Пасифик Хайтс. Стучится напрасно – моя солнечная миссис Страсть не фанатка солнца, наши окна всегда завешены. Я просыпаюсь, вернее, меня будит Сэнди. Я протираю заспанные глаза и любуюсь своей миссис Страсть. Она одета в любимую и потому дырявую от буйства творческих идей серую накидку. Она говорит, и говорит спокойно, так она обычно говорит о не самых приятных вещах:
– Нам нужно найти Пауэрса. Иначе мне незачем идти в студию.
– Я могу и без Пауэрса сбывать картины. И в отличие от него, я буду не бурчать, а говорить с энтузиазмом.
– Это конечно так… просто… вдруг с Пауэрсом что-то случилось?
Я сажусь и беру Сэнди за руки.
– Тоже начинаю переживать, – говорю я. – На звонки не отвечает, дома его нет. Я, – вспоминаю о словах Клэр, – зайду к нему сегодня. Зайду вечером.
– Если его опять не будет, то что тогда? – спрашивает Сэнди, спрашивает без эмоций – к такой Сэнди я не привык и, надеюсь, никогда не привыкну.
– Не нужно загадывать наперед. Если его вновь не будет, я позвоню в полицию. Постарайся не задумываться на тему возможных "если".
– Постараюсь, – покорно говорит Сэнди. – Просто вчера… у Таи умер брат, и я еще вспомнила о картотеке с рабами от Клэр, которую, ты, кстати, так и не посмотрел. Плюс искусствовед… Все это очень странно…
– Странно, – соглашаюсь я и думаю – рассказывать Сэнди про женщину в латексе или нет.
Сэнди уходит в себя, уходит не так, как уходят творческие люди, а так, когда думают об омерзительных вещах.
– Не веди себя так, миссис Страсть! – Я шлепаю Сэнди по попе. – Происходит что-то странное, но объяснение этому наверняка найдется. А пока оно не нашлось, не вижу поводов для волнений.
– Ты так считаешь? – Задумчивость в голосе моей Сэнди перемешивается со скепсисом.
Я решаю ответить в стиле вдохновленной Сэнди.
– В темноте, конечно, можно споткнуться, но можно также наткнуться на розы.