Но всё это, разумеется, я не собираюсь объяснять вслух, тем более Лиде. Вместо этого я говорю:
– Лида, про гостей мне расскажи. Кто в студии будет?
«И начни прямо с Сечина».
Лида, с трудом оторвав глаза от вида моих голых ребер, утыкается в свой телефон. Я попутно выдираюсь из свитера.
– Так, гости, гости, – бормочет Лида, – а, вот. Первый гость – Репин. Зовут Юрий Михайлович, сорок восемь, женат, трое детей, высшее образование, есть награды, ученая степень…
Подумав, выглядываю из-под свитера. Так и есть, Лида читает мне вслух смс-ки, очевидно, присланные ей Марго. Что называется, для памяти.
– А если… без… этих… дурацких… подробностей? – с трудом выпутываю голову из узкого горлышка свитера я.
– А если без этих дурацких подробностей, – передразнивает меня Лида, – то Репин с двухтысячного работает в Минздраве, с ноября прошлого года ушёл в политику и теперь совместно с нижней палатой парламента лоббирует свой законопроект по телемедицине. Вот.
– Здорово. – Выдравшись из свитера, принимаюсь его складывать. – То есть Репин в начале ток-шоу будет упирать на то, как всё клёво там, за бугром, и как всё здесь у нас плохо? А в заключении ещё и статистику для оппонентов приведёт: столько, бабушек у нас, прости, померло, пока государство искало деньги на воплощение всех его инициатив, – насмешливо смотрю на Лиду. Поскольку Лида молчит, но недовольно хмурится, бросаю свитер на спинку стула. Вздыхаю: – Ладно, второй кто?
«Лида, давай про Сечина».
– Второй – Бастрыкин, тоже Юрий, но Иванович, – говорит Лида, и я, мысленно закатив глаза, так же мысленно издаю тяжкий стон. – Тридцать три, дважды женат, от первого брака есть дочка. Высшее образование… Впрочем, подробности сама в подводках посмотришь, – поймав мой взгляд, быстро сворачивает наметившуюся было лекцию Лида и раздраженно поправляет очки. – Главное, ты вот что запомни: Бастрыкин – депутат, на хорошем счету… на очень хорошем счету… там! – Лида многозначительно поднимает глаза на потолок. – И ещё: он выдвиженец партии «За новое Отечество». И тоже лоббирует свой законопроект по телемедицине, но вместе с Институтом развития интернета.
– То есть этот хочет у врачей счёты отобрать и вручить им компьютеры? Очень актуально. Особенно, для Отечества. Тем более, в 2017-м году, – иронично киваю я.
– Так, я что-то не пойму, тебя чем технический прогресс не устраивает? – пытается шутить Лида и машинально поправляет на ухе гарнитуру Bluetooth, из чего я делаю вывод, что она-то как раз с прогрессом шутить не намерена.
– Почему это не устраивает? Меня всё устраивает, – пожимаю плечами я.
И меня действительно всё устраивает, потому что в «Бакулевском» – это как мне один врач рассказывал – проводят лучшие в России консультации по болезням сердца. И если на приём к отличному врачу – например, такому, как Сечин, – попасть практически невозможно, потому что к нему очередь, как от «Останкино» до Луны, то тот же Сечин проводит плановые телеконсультации для пациентов. А раз так, то после эфира я вполне могу подойти к нему и спросить, как устроить Даньку на подобную консультацию?
Но и это я не собираюсь объяснять Лиде. Вместо этого спрашиваю:
– Слушай, Лида, а зачем вы всё-таки чиновников на передачу позвали? Тема ведь сама по себе интересная. Можно было бы рассказать, как всё это работает, что эта услуга даёт, где её получить, ну и всё такое. А теперь всё опять в политику скатится?
Повисает пауза.
Покосившись на девушек (закончив раскладывать на столе гримерную атрибутику, они отошли к окну и теперь тихо беседуют), Лида прикусывает мелкими нижними зубками верхнюю губу. Пожевав нанесенный на неё девичий розовый блеск, поправляет очки и придвигается ко мне ближе.
– Саша, – вкрадчиво начинает Лида, – ты, конечно, меня прости, но нам с Игорем в передаче нужна острота. А врач – он и есть врач. Что с него взять? В худшем случае, будет петь дифирамбы своей профессии, в лучшем – один раз клюнет Минздрав, ну и, может, ещё по государству проедется. А Репин и Бастрыкин у нас уже были, люди они тёртые, друг с другом давно знакомы, порядки наши знают, так что тебе в эфире не придётся раскачивать их по полчаса. Проблема может быть только с Сечиным.
«О как!» Подумав, присаживаюсь на стол:
– Ну и в чём ты видишь проблему?
– А мы Сечина не знаем, он у нас никогда не был, – насмешливо кривит губы Лида и даже по-клоунски разводит руками. – Но поскольку – это как Афанасьева здесь всех уверяла, – парень он злой, язык у него въедливый, и, к тому же, он изначально не был настроен к нам ехать, а мы на него надавили, то у меня есть надежда, что ты дожмёшь его до нужных эмоций в эфире.
– Подожди-ка, подожди, тебе перепалка, что ли, в эфире нужна? – наконец догоняю я.
– Мм, перепалка… Мне острота нужна! – взвизгивает Лида и принимается ожесточенно загибать пальцы: – Зрелищность – раз! Интрига – два! Накал – это три! А если хочешь, то и скандал в духе НТВ. И вообще… – тут Лида толкает небольшую речь о целях и задачах нашего канала, в которой, в частности, встречаются такие убийственные словосочетания, как «воздействие на целевую аудиторию», «злободневность топика» и «высокий индекс цитируемости», а до меня окончательно доходит, что на последней планёрке у генерального Лиду с Игорем все-таки взгрели.
«Так, теперь понятно, зачем я вам в ведущих понадобилась, – думаю я, разглядывая мерно открывающийся и закрывающийся Лидин рот. – Только, боюсь, я вас сейчас очень разочарую, потому что скандал с Сечиным в мои планы не входит. Потому что я не хочу с ним ругаться, а наоборот, я хочу подружиться с ним. Ну или, по крайней мере, попытаться договориться».
– Так что я на тебя очень рассчитываю, – веско заключает Лида, но тут, к счастью, её мобильный издаёт характерный писк, Лида сурово поднимает вверх брови, призывая меня к молчанию, и нажимает на кнопку Bluetooth:
– Да, Слава, я тебя слушаю.
Слава (к слову) – ещё один член нашей съёмочной группы, отвечает за техническое обеспечение, за монтаж, за декорации, за… короче, подай-принеси. Но поскольку это вообще не важно, то я, прикидывая, как бы мне половчее загасить в эфире чиновников, чтобы вытянуть Сечина (мужчины ведь любят лёгкую лесть, да?), принимаюсь стаскивать джинсы. Спустив вниз по ногам узкие штанины, складываю их и бросаю джинсы на спинку стула, где уже висит мой свитер. Завожу руки назад и берусь за застёжку лифчика.
– Зараза! – рычит за моей спиной Лида. Вздрогнув, я оборачиваюсь. – Нет, ну ты представляешь, – мазанув любопытным взглядом по моим ногам и груди, жалуется Лида, – у декорации опять отвалился задник. Раз в месяц – и вот такая лабуда! Нет, ну я точно с ума сойду.
– Славку не убило? – подумав, вежливо интересуюсь я.
– Как же, убьёшь вас, – Лида вскидывает руку и глядит на часы. – Ладно, мы пока в графике… Значит так, я сейчас отойду, схожу посмотрю, что у нас с декорациями, а ты, – строгий, начальственный взгляд на меня, – информацию на Сечина возьми у Марго, так что к Димке больше не приставай, больше одной чашки кофе не пей, а то зрачки в камере будут, как у стрекозы, и… – и Лида принимается разглядывать меня, как куклу в магазине. Оценив размеры бедствия, поворачивается к девушкам. – У Аасмяэ, – небрежный кивок в мою сторону, – опять эти вечные синяки под глазами, так что грима вокруг глаз ей побольше, румян ей не надо, её лучше контрастным тональником, ну и растушевать. Причёску гладкую, оптимально пучок. Ну, а пробор… – и Лида со вкусом прищуривается, – а пробор ей на правую сторону.
– Я на правую не ношу, так что мне на левую, – вмешиваюсь в этот междусобойчик я, – мне на правую нельзя: я у вас в камере буду топорщиться.
– Господи, ну что за человек, а? Я ей слово, она в ответ десять. Всех знает, всё знает. То лыжи, то Димка, то Сечин, то… короче, – Лида обречённо машет рукой, – делайте ей пробор, куда она там захочет, но костюм чтоб не менять! – Оставив за собой последнее слово, Лида берётся за ручку двери, но в последний момент всё-таки оборачивается. – Слушай, и как с тобой Игорь живёт? – глубокомысленно бросает она в воздух.
«А он никак не живёт – он просто мной пользуется. Но до тех пор, пока он принимает Данилу, меня все будет устраивать. Только тебя, дорогая Лида, это никак не касается».
– Без понятия. Слушай, а ты спроси у него? А потом мне расскажешь, – советую я Лиде и с удовольствием скребу ногтем кожу под косточкой лифчика. Скидываю лифчик. В этот раз Лида предпочитает деликатно отвести глаза, промолчать и уйти, оставив скользкую тему моей личной жизни в покое. Дверь закрывается. Девушки переглядываются и с облегчением выдыхают. Стилист протягивает мне короткий белый махровый халат.
– Саш, тебя как красить? – покосившись на дверь, за которой скрылась Лида, спрашивает гримёрша.
– Как обычно. Как хочешь. – Надеваю халат, беру телефон, сажусь на стул. Набиваю Марго смс-ку:
«Ты где?»
Ответ приходит через секунду:
«Интервьюирую Сечина ((».
«Ну и как он?» – печатаю я.
– Саш, вверх посмотри, – просит гримёрша.
– Сейчас, сейчас, минуточку… – постукивая телефоном по подбородку, я жду ответ от Марго. Наконец, он приходит, но то, что я вижу, убивает меня просто наповал:
«Ох, Сашка (жёлтый смайлик бьёт себя по лбу). Короче, через 15 минут я у тебя. PS. Он ходячий секс и редкостный гад».
4.
Телецентр «Останкино». Арсен. На полчаса раньше и на этаж выше.
« – Это что, обязательно? – Я стою в узкой комнате и ошарашенно смотрю на Марго, чьё имя всю дорогу навевало мне милые воспоминания о наивных романах Дюма. Но именно, что «навевало», потому что то, что я увидел перед собой, и то, чем мне только что предложили заняться, превосходит все мои ожидания.
Самое интересное, что я с самого начала знал: ну не надо мне сюда ехать! С самого утра всё сразу пошло не так – скандал с Юлькой и дурацкий, никчёмный секс с Женькой. Утренний разговор в лифте с Марго привёл к тому, что я выронил из зажима плеча «Нокиа» и искупал телефон в вязкой луже из мокрого снега и грязи, натёкших на пол лифта с чьих-то ног. Попытка вытащить из кармана дублёнки бумажный платок и оттереть им пальцы и телефон закончилась тем, что я ухитрился вымазать грязью ещё и карман дублёнки. Раскопав машину и очистив её от снега, я был вынужден метров сорок тащиться за доходягой-трактором, который неторопливо чистил проезжую часть улицы (а по факту, сгребал снег обратно к обочине). Преодолев три жутких пробки на Рублёвском шоссе, из которых я еле вырвался, рискуя прилично поцарапать «Паджеро», я гнал всю дорогу, чтобы не опоздать в этот долбаный телецентр. И зачем, спрашивается? Чтобы ещё десять минут сидеть в машине, раздражённо тереть переносицу и ждать, когда мне соизволят вынести пропуск?
На одиннадцатой минуте моего ожидания, когда я дошёл до мысли о том, что вообще-то надо воспользоваться опозданием Марго как предлогом, чтобы свалить отсюда и, соответственно, не ходить ни на какие ток-шоу, в окно моего «Паджеро» кто-то постучал. Покосившись на худенькую, прыгающую у машины фигурку, я приоткрыл окно, готовясь послать стукача в палисад, если мне только предложат купить «раритетные книги», или «посуду из Венгрии», или «универсальную зарядку для телефона» – короче, всю ту беспросветную муть, которой торгуют на перекрёстках Москвы – когда услышал характерный хрипловатый смешок.
– Добрый день, я Марго, – заносчиво произнесла фигурка, и я, мягко говоря, слегка ошалел, потому что останкинская Королева Марго оказалась девочкой лет двадцати, которая косила под мальчика, который почему-то косил под мажора, который в свою очередь зачем-то косил под бомжа. Оглядев короткую стрижку на волосах цвета воронового крыла, ассиметричную длинную чёлку, выкрашенную в синий цвет (может, это под цвет её глаз?), убитые чёрные джинсы, кеды и пуховик, мне захотелось задать ей только один вопрос: «А мать знает, что ты так ходишь?» Вместо это я молча кивнул и выбрался из машины. На проходной послушно вручил ей свой паспорт, вместе с шаркающей ногами толпой прошёл досмотр у охранников и ещё долго петлял за Марго по длинным останкинским коридорам, наводящим на мысль о катакомбах времён войны, где пахло театром и табаком и где все носились с таким выражением на лицах, словно надо хватать мешки, потому что вокзал отходит.
Знаменательным аккордом в моей останкинской саге выступил скоростной лифт, до предела забитый бабушками, которые возбуждённо переговаривались и тискали в сухоньких пальцах бутылочки с водой и пакетики с бутербродами и «Корвалолом». Бабушки (это как мне снисходительно пояснила Марго) являли собой «самую активную часть массовки современных публицистических передач» и теперь дружной стайкой отправлялись на запись ток-шоу «Пусть говорят, что хотят».
Бабушки в итоге выкатились из лифта на пятом этаже. Я доехал с Марго до шестого и оказался в комнате с чарующей надписью «Гримуборная», где меня, как меня только что просветила Марго, собирались загримировать.
– Это что, обязательно? – решив, что это какой-то новый прикол, спрашиваю у Марго я.
– Обязательно, обязательно, Арсен, а то блестеть перед камерой будете, – жизнерадостно вмешивается в наш с Марго дискурс парень лет двадцати пяти, который десять секунд назад представился мне, как «Алик, стилист». Поскольку у Алика романтичный взгляд голубых глаз, татуаж бровей, а на макушке – вообще пучок, то я начинаю подозревать, что Алик – не из моего лагеря. И хотя я далеко не гомофоб, а моя профессия врача вообще лежит в той запредельной области, где ориентация пациента интересует тебя в самую последнюю очередь, согласитесь, у всего есть предел. И мне жутко не нравится, когда на меня ласково смотрит взрослый мужик с пучком на голове.
– Лучше Арсен Павлович, – отбриваю Алика я, и Алик перестаёт улыбаться.
– Ладно, – Марго, к тому времени успевшая снять пуховик и забросить его на вешалку, усмехается и подкатывает ко мне кресло на роликах. – Вот, прошу, Арсен… Палыч, – с иронией предлагает она.
Поймав взглядом её большие и нагловатые глаза (кстати, они у неё оказались действительно ярко-синими), я облокачиваюсь на спинку кресла и переплетаю пальцы. Молча смотрю на неё. Так проходит секунды две-три, и в комнате разливается ни с чем не сравнимая тишина, прерываемая лишь дыханием Алика.
– Что-то не так? – на четвёртой секунде начинает юлить Марго.
Поднял брови, вздохнул, отлепился от кресла и направился к вешалке. На ходу расстёгивая дублёнку, попутно рассматриваю комнату, в которую Марго заманила меня.
Самое забавное заключается в том, что, представляя себе «Останкино», я ни разу не задумывался над тем, что здесь в принципе должны быть подобные помещения. Как это всё выглядит? Ну, представьте себе длинную узкую комнату с офисным ламинатом, бледно-серыми стенами, с грязно-белым фальшь-потолком, в прорезях которого кто-то остроумный догадался закрепить канцелярские скрепки, и теперь с них на алых ленточках свисают вниз красные и чёрные ёлочные шарики. У стены, где стоит вешалка, рядом с которой стою я – строй малобюджетных стеклянных шкафов типа «ИКЕА», секция «Всё для ванной». На полках – коробки, контейнеры, какие-то пузырьки, плетёные корзинки и красные и черные махровые полотенца, сложенные в четверть. Шкафы перемежают огромные глянцевые плакаты с портретами полуголых девиц продукции «L’Oreal». К противоположной от входа стене прикреплён длинный и узкий стол толстого серого пластика, к которому придвинуты три красных кресла на роликах. Над столом висит длинное узкое зеркало с подсветкой такой мощности, какой у меня даже в операционной нет. Остаётся добавить, что в комнате висит характерный сладковатый химический запах, отчего помещение окончательно напоминает мне салон парикмахерской, расположенный в доме, напротив которого я живу и куда я регулярно стричься хожу.