– Я больше ни во что с тобой не играю. – Покачав головой, наклонилась к нему, закрыла глаза, погладила его губы губами. Но отдаваться поцелую Сечин не спешил: он просто позволял мне его целовать – правда, лишь до того момента, пока я легко, но недвусмысленно не прикусила его нижнюю губу, предлагая все-таки пустить меня внутрь. Медленно, словно нехотя ответил, ответил еще раз, но уже сильней. Внезапно сел, потянул меня к себе за руку, жестко и жадно смял губами мой рот, и я задохнулась, когда он, также резко оборвав поцелуй, обхватил ладонями мое лицо и, водя по моим щекам большими пальцами, заглянул мне в глаза. Казалось, эта минута никогда не закончится.
– Что? – прошептала я.
Он, не отвечая, покачал головой и вдруг дернул узел халата. Халат кособоко съехал с моего плеча, Сечин рывком развел, почти раскидал его полы в стороны, полностью обнажая мою грудь, за руку потянул на себя, помог мне забраться на него, оседлать и, обхватив меня за бедра, погрузил лицо в ложбинку между моих грудей.
– Знаешь, за то, что ты пару часов назад попыталась тут выкинуть… Я думал, я тебя убью. Или просто не дам тебе кончить, – помедлив, признается он, потираясь об меня носом и, запустив руки под халат, поглаживает мою спину.
– Знаю, – тихо говорю я. Перебирая его густые короткие мягкие волосы, перевожу взгляд на окно. Странно, но сейчас между нами впервые возникло то удивительное чувство близости, когда ты без слов понимаешь, что испытывает другой человек. И становится совершенно не ясно, откуда вообще бралась эта враждебность. От недоверия? Собственный жизненный опыт нас придавил? Или мы так проверяли на прочность друг друга? Я ведь даже не попыталась услышать его, спрятавшись за своё прошлое с Игорем, как за баррикады.
– Знаешь, я гуляла по твоей квартире, – помолчав, признаюсь я.
– И? – Он поднимает голову.
– Скажи, ты был здесь счастлив? – Провожу пальцами по его лицу, пытаясь разгладить морщинки, внезапно набежавшие в уголках его глаз.
– Почему «был»?
«Нет, он все-таки неисправим…» Но то, что раньше вызывало обиду или агрессию, теперь вызывает только улыбку, и я, целуя его в губы, шепчу:
– Я больше не хочу с тобой воевать.
– Мы больше не будем, – помедлив, обещает он и возвращает мне поцелуй.
Через минуту халат валяется на полу вместе с его джинсами, а мы отчаянно занимаемся любовью. Лежа под ним, я цепляюсь за его плечи с линией четко обозначившихся мышц, пока он изводит меня быстрыми, жалящими поцелуями. Но в тот момент, когда я пытаюсь поймать его рот, отводит лицо в сторону, и, нависая надо мной на руках, с улыбкой смотрит, как я, застонав от разочарования, изгибаясь, сама тянусь к нему. Опустившись на меня, с силой проводит ладонью по моему телу и закидывает мою ногу себе на поясницу. Его пальцы быстро и бережно обводят мое лицо, погружаются в мой рот, и я чувствую на своем языке их солоноватый вкус. Скользя подушечкой пальца по моему языку, жадно целует меня, и от этих ощущений мы оба одновременно постанываем. Но его рука упрямо возвращается мне на бедро, сжимает его, и я вскрикиваю, когда его влажные пальцы, спустившись вниз, начинают нежно и бережно скользить по моей промежности, готовя меня к слиянию.
– Детка, – ласково шепчет он, пока я, тихо постанывая, пытаюсь обернуть свою щиколотку вокруг его ноги, ощущая его возбуждение. Кровь пульсирует в висках, сердце бьется, как сумасшедшее, и я слышу, как так же часто и гулко бьет его сердце и как тяжело дышит он. Зову его, и при звуках своего имени он стонет, трется щекой о мою щеку и находит мои губы. Ладонь сжимает грудь, начинает терзать сосок, пока я рывками, тяжело дыша, стягиваю с него его черные люксовые трусы, ухитряясь помогать себе коленом и стопой ноги. Секунда – и он впечатывает рукой одно мое запястье в матрас, но его плоть уже в плену другой моей ладони. Горячий, тяжелый, и пальцы просто невозможно сомкнуть. Балансируя на руках, он выгибается, хрипло стонет и, прижавшись лбом к моему лбу, глядит, как я ласкаю его.
– Сейчас, детка, – шепчет он и стремительно перекатывается на бок. Тянется к верхнему ящику прикроватной тумбочки, дергает его, но ящик с первого раза не поддается, и он, чертыхаясь, вскакивает с кровати, а я сажусь на постели и, дрожа от возбуждения, обнимая колени, рассматриваю его. В первый раз вижу его полностью обнаженным, и в голову приходит, что раньше я почему-то считала, что есть всего две категории мужчин: те, что хорошо смотрятся только в одежде, и те, которым больше идет без нее. А оказалось, бывает третья категория – он, которому идет все.
Арсен наконец находит в ящике квадратный серебряный пакетик. Поглядывая на меня, зубами разрывает обертку, быстро раскатывает презерватив, возвращается к кровати и хватает меня за щиколотки. Я с визгом стремительно подъезжаю к нему на заднице, он резко разводит мои колени и забрасывает их себе на локти. И, в общем ощущение такое, что он больше не собирается меня щадить, но я сейчас только «за», потому что я его хочу и знаю, как сильно он хочет меня.
Горячее тело быстро опускается сверху, и я вообще перестаю думать, когда он одним мощным толчком входит в меня и сходу берет глубокий и ровный темп. Ощущения от близости невообразимые, и я кричу так, что нас, кажется, уже слышат соседи, но он продолжает брать меня – глубоко, дико и жадно. Но даже пробиваясь внутрь, умудряется наклониться и горячими поцелуями заклеймить мою шею, плечи, грудь. Внезапно замедляется и, потираясь об меня, медленно кружит бедрами, но лишь затем, чтобы через секунду все снова начать сначала. В точке, где соединяются наши тела, начинает бить словно током, мое ставшее сверхчувствительным естество начинает сжиматься, в низу живота стремительно разворачивается огненная петля, готовая захлестнуть меня, и я невероятно быстро приближаюсь к оргазму. Дрожу, крича, хватаюсь за его руки, но в этот раз все чувствуется гораздо острей, и я, ничего уже не соображая, начинаю буквально скулить и складываться пополам, изгибаясь к нему. Он, издав глухой стон, упрямо прикусывает губу и снова замедляется, откатывая меня назад и заставляя меня балансировать на той мучительно-тонкой грани между оргазмом и полным сумасшествием, от чего я уже начинаю метаться на кровати, цепляться руками за простыни, или, почти плача, пытаюсь его оттолкнуть.
– Пожалуйста… Арсен… о Господи! – выкрикиваю нечто нечленораздельное, и Сечин с каким-то звериным хрипом подхватывает меня под бедра и поднимает вверх. Темп толчков ускоряется, а он так близко, что я ощущаю губами и влажной кожей груди соленые капельки пота, скатывающиеся у него по шее, и его бешеное сердцебиение, и сама уже дышу так часто и тяжело, что из моего горла вылетают даже не стоны, а хрипы.
Балансируя на напряженных локтях, он замедляется и внезапно делает внутри меня несколько глубоких и резких поступательных движений, от которых мое естество стремительно сжимается, перед глазами рассыпается фейерверк, и оргазм накрывает меня с головой. С криками, всхлипами, с каким-то кошачьим мяуканьем я извиваюсь под ним, пытаюсь сжать ноги, но он крепко держит меня и, приподнявшись на локте, с глухим стоном кончает на мне. С последним аккордом выбрасываю руку и успеваю обвить его за шею за секунду до того, как он закрывает глаза. Но я все-таки успеваю увидеть в его зрачках свое отражение, точно этот миг, пусть на секунду, но принадлежал только нам двоим.
Почти рухнув, он падает на меня. Тело с болезненно пульсирующей плотью настолько горячее, что прикосновение к коже почти невозможно терпеть, но я упрямо вдавливаю щеку в его плечо и, чуть улыбаясь, поглаживаю его влажную спину, поднимающиеся и опускающиеся вниз лопатки. Думать ни о чем не хочется. Так мы и лежим, пока Арсен восстанавливает дыхание. Затем он приподнимается на локтях и, чуть поморщившись, выпускает меня. Пока я выбираюсь из-под него, он рассматривает меня с каким-то странным выражением на лице, точно кто-то из нас виноват, что он не сдержался и впервые слетел с катушек.
– Прости, детка, я, кажется, перестарался, – слабо усмехается он.
– Прости, я, кажется, тоже. Просто ты потрясающий любовник. – Ложусь на бок, лицом к нему, беру его за руку. Закрываю глаза и, чувствуя, как он с веселым изумлением глядит на меня, с улыбкой отправляю себе под щеку его теплую ладонь, понимая, что, хотя завтра я, возможно, и буду ходить с трудом, это не важно, потому что самое главное заключается в том, что больше мы не одни – ни он, ни я».
Глава 2. Треугольники
– А разве людей надо понимать?
– Конечно. Иначе как же с ними ужиться?
«Певчая птица крылья не машет» («Saezuru Tori wa Habatakanai»)
Февраль 2017 года, Москва.
1
Квартира Арсена. Бакулевский центр.
«Проснулся в семь утра от того, что рядом на тумбочке пиликал будильник, а еще от того, что на моем плече тихо спала Сашка. Изогнувшись, ухитрился прихлопнуть ладонью часы. Посмотрел на нее, улыбнулся. Нет, спит она, конечно, потрясающе: спокойное, безмятежное лицо, вызывающе припухшие губы и беззащитная кисть руки, уцепившаяся за меня так, словно она боялась, что меня от нее заберут. Разглядывая ее, осторожно погладил ее тонкие длинные пальцы и откинулся на подушку.
Голова поразительно чистая, как поверхность стеклянного шарика, и я начинаю гонять в ней мысли, туда-сюда. Странный вчера был день, и еще более странный вечер. Сложная операция, когда все, что ты знаешь, сосредоточено в твоих руках. Очередная маленькая победа над смертью, усталость. Внутреннее опустошение. Катя… И вдруг – нечаянная встреча в вестибюле, когда ты уже успел убедить себя в том, что ты больше не хочешь ЕЕ видеть. Резкий, как толчок ладони в грудь, удар в сердце, когда ты внезапно ощущаешь всю её боль, отчаяние и растерянность. Попытка уйти, сбежать от нее – и все равно ты возвращаешься к ней обратно, потому что не можешь бросить её вот так, одну – а может, ты просто не можешь уйти от неё… Поездка ко мне, ее лихорадочные, странные и, в то же время, пустые взгляды. Мой побег от неё на кухню, где я, закрывшись от неё дверью, стоял у мойки и, вцепившись в столешницу, мучительно пытался сообразить, почему же все так нелепо? Приоткрытая дверь в ванную, как ее маленькая провокация. И её по-настоящему сильный ход – взмах полотенцем, обнажающий тело, и ты, кипя от злости на собственное бессилие перед ней, уже собираешься её раздавить, но вместо этого берешь у нее всё… Крик, сорвавшийся с ее губ, распявший тебя с ней рядом. Очередная попытка уйти от нее, закрыться, убраться в свой безопасный кокон – и её возвращение, но в этот раз настоящее и осознанное, как и её желание, резко, сильно, до чертиков впечатавшееся ей в сетчатку.
«Что-то идет не по плану», – говоришь себе ты, хотя давно уже знаешь, что это «не по плану» началось не вчера, а, кажется, в тот самый день, когда вы впервые встретились. Но если сначала ты пытался сбросить «это» с себя, стереть, избавиться от него всеми силами, то сейчас ты ощущаешь себя в совершенно незнакомом тебе состоянии удивительного умиротворения. Мне действительно хорошо с этой женщиной. И мне нереально уютно сейчас, точно я понял, что отныне она и я будем смотреться только в одно зеркало.
Так что же это такое, чувак? Ты говоришь себе: «Я не знаю», но ответ есть. Больше того, он буквально лежит на поверхности. Он был даже тогда, когда ты загораживался от неё баррикадой из слов, вроде «влип», «сдался» или «попался». Но ты не сдался – просто ты пока что предпочитаешь не произносить «это» вслух, обойти стороной, точно боишься сглазить. Просто тебе нужно время. Просто так проще, так легче. И так пока что проще ей, раз уж она сказала тебе, что «больше не хочет выбирать сердцем».
В какой-то момент в голове возникает мысль, что надо бы встать с кровати и убрать ту фотографию из гостиной, спрятать ее от греха подальше, но я уже знаю, что не сделаю этого. И дело даже не в том, что Саша наверняка ее уже видела, а в том, что, хотя я пока не готов выложить ей о себе всю правду, обратный отсчет уже начался и отступать мне, в общем-то, уже некуда.
Кожей плеча почувствовал взмах ее ресниц, прежде чем услышал ее севший со сна голос:
– Здравствуй.
– Привет, – с улыбкой смотрю на неё. Интересно, что в глазах у нее сейчас столько чувств, что даже становится непонятно, как у одного человека в принципе может быть такая палитра эмоций: ощущение безмятежности утра, радость при виде меня («Ты здесь»), смущение при воспоминании о первой совместной ночи («Боже, что я творила»), внезапная тревога, навеянная, очевидно, мыслями о ее мальчике и что-то еще. Ожидание. Она пытается угадать, как я себя поведу – и в следующий момент я ловлю ее губы, а она упирается спиной и пяткой в матрас.
Еще через минуту моя ладонь лежит на ее животе, а я делаю то, что, в общем, не особо люблю, но то, что ей, кажется, нравится: едва уловимыми круговыми движениями мягкого, расслабленного языка медленно продвигаюсь вверх по её розово-нежной плоти. Ее мягкий интимный запах и тихие, чуть смущенные мурлыкающие горловые стоны, от которых с ума можно сойти. «Господи, Сашка, как же ты это делаешь?» Мой резкий, внезапный укол языком, проникающий внутрь нее, и она тихо вскрикивает. Но мускулы ее живота под моей рукой уже напряглись, а значит, она уже близко. Нарочито медленно выхожу из нее, покружил губами по шелковистой коже между ее распахнутых ног. Внутренняя поверхность бедер у нее очень чувствительная, и Саша снова начинает постанывать. Чуть протестуя, зовет меня:
– Арсен, – и, часто дыша, приподнимается, глядя, как моя ладонь припечатала ее живот, а моя взъерошенная голова ритмично и медленно движется между ее разведенных коленей. Поднял глаза, поймал ее взгляд, ухмыльнулся и, провоцируя ее, неторопливо облизнул кончики своих пальцев. Сашка широко распахнула глаза, простонала и откинулась на подушку. Локтем прикрыла лицо и, конвульсируя, всхлипнула, когда я, сменив тактику ласки, прижал пальцы между ее раскинутых ног и, медленно кружа ими, приподнялся на локте и сомкнул губы вокруг маленькой родинки на ее снежно-белом лобке, языком прошелся по острой косточке таза, напряженному животу, кожа которого казалась почти перламутровой от тонкой пленки влаги и льющегося из окна света. Лаская ее, обвел губами поднимающиеся и опускающиеся струнки ребер, окружность груди, втянул в себя напряженную розовую ареолу и наконец поймал ее раскрытые для меня губы.
Она ответила, простонала мне в рот и завелась ещё больше. И кажется, ей – слава Богу! – уже наплевать, что за окном утро, и что я вижу ее вот такую, постанывающую и раскрытую, с поднимающимися вверх-вниз бедрами, которые повторяют движение моей руки. В последний раз нашел ее губы, в последний раз медленно покружил внизу пальцами, и, резко съехав на локтях вниз, также жадно, как целовал ее, накрыл ее ртом – правда, успев ладонями защитить ее кожу от уколов своей щетины. В ответ раздался пронзительный крик, и Сашка стала сжиматься. Еще через минуту забилась, практически складываясь пополам, сжимая коленями мою голову, извиваясь и пытаясь вывернуться из-под меня.
Поджимая пальчики ног, что-то отчаянно кричит на эстонском. Тяжело дыша, смотрю на нее. «Господи, – проносится в голове, – да я же, кажется, впервые понял значение фразы «до безумия хотеть женщину».
Но так не бывает, когда тебе уже тридцать шесть, и ты видел все. Но, видимо, «это» уже действительно витает в воздухе, потому что даже самоубийственная мысль о том, что я становлюсь элементарно гормонально зависим от этой женщины, не вызывает протеста.
Сажусь на колени. Ее частое, прерывистое дыхание – и рука, которая ложится мне на бедро и, поглаживая, пытается вернуть меня к ней обратно.
– Сейчас, детка, подожди, – лезу в тумбочку. Прошуршал фольгой, взглянул на нее, томную и расслабленную – и тут мне в голову пришла одна интересная мысль. Перегнувшись через нее, хватаю свою подушку.