– Привет! – начать разговор в таких случаях, как можно дружелюбнее, важно. Так он читал в одной из книг по психологии, которыми увлекался лет с десяти.
– Вы давно тут? – перейти сразу к главному. Вокруг да около ходить не стоит.
– Мама ушла в пятнадцать ноль-ноль, – деловито сообщил старший мальчик, нарочито поглядев на часы. Огромные, они казались жутко несуразными на тонком запястье мальчишки, застегнувшем широкий кожаный ремешок на последнюю дырочку.
«Отцовские» – промелькнуло в голове Коула.
– Значит, уже час тут стоите? – «На самом солнцепёке…»
– Мама сказала быть здесь, подальше от машин и входа, чтобы она сразу нас нашла, – заученно и твёрдо проговорил мальчик, в то время как его брат во все глаза разглядывал незнакомца, а точнее его велосипед.
– Тут не совсем спокойно, – как ни в чём не бывало, протягивая братьям последнюю бутылку воды, продолжил Коул. – Но так всегда бывает в предрождественские дни, правда ведь?
– Это не из-за Рождества, – серьёзно произнёс старший мальчик и Джереми понял, что обмануть его – дело непростое. Мальчик покосился на брата и продолжать не стал. Тот, по всей видимости, снова собирался спросить, где мама.
– А мама скоро… – как по команде, начал он.
– Скоро! – прикрикнул старший и Джереми понял, что тот волнуется не меньше, просто ответственно играет роль главы семейства.
– Хотите я сообщу по громкой связи, что вы её заждались? – в глазах десятилетки загорелась такая надежда, что ответ, собственно, и не был нужен, хотя всё же прозвучал, степенный и скупой:
– Можно.
– Я мигом, только посторожите велосипед, – Коул, искусно лавируя среди людей и машин, уже летел ко входу, понятия не имея, где там может оказаться стойка администратора и цела ли она вообще.
К счастью та была прямо напротив входа, покорёженная и исцарапанная, но с целым микрофоном. Оператора, конечно, не было, что было только на руку Джереми.
– Раз, раз… – произнёс Коул и только тогда понял, что не спросил, как зовут братьев. – Два мальчика, на вид десяти и трёх лет, ожидают свою маму в назначенном месте и просят её возвращаться скорее, – надеясь, что поблизости больше нет двух мальчиков такого возраста, Джереми повторил объявление ещё два раза, и пустился в обратный путь. Двадцать метров до выхода представляли собой толпу орущих нагруженных продуктами и товарами первой необходимости людей, иные из которых считали, что толчки и пинки продвинут впереди стоящих куда дальше и они быстрее окажутся у дверей. Несколько человек уже лежали затоптанными: кто-то силился встать, кто-то пытался отползти в сторону, кто-то пугающе тихо лежал, все ещё сжимая в кулаках сумки и пакеты.
У одной из таких лежащих Джереми разглядел в руках поводок – крошечная собачонка беспокойно металась на довольно большом расстоянии от хозяйки, то поджимая лапки, то выглядывая из-за многочисленных ног, пытаясь найти путь обратно.
Джереми отвернулся. В таких случаях понимаешь, что невозможно помочь всем, но это и пугает сильнее всего – осознание, что от тебя ничего не зависит.
Вспомнив о служебном входе, Коул метнулся туда. Народу там было поменьше, но в озлобленности и панике им так же было не занимать. Джереми пристроился за внушительных размеров мужчиной, который, словно ледокол, расчищал себе дорогу к чёрному входу. Рисковал Джереми разве что в случае, если его личная стена вдруг начнёт валиться назад – тогда шансов выбраться не будет вовсе.
Так, гуськом, шаг за шагом, попутно протащив между собой и великаном какую-то сухонькую, но энергичную старушку, вроде той, чей велик он украл, Джереми продвигался вперёд. Заветная дверь осталась позади, но только оказавшись рядом с выходом на внешнюю парковку Коул смог свободно вздохнуть. Вдалеке маячил знак парковки и мальчишки по-прежнему стояли там. Велосипеда не было.
Сердце ёкнуло и он, сознавая абсурдность своего поступка, с надеждой огляделся вокруг – может, вдалеке маячили ещё какие-нибудь братья.
Нет, мальчишки стояли одни и к ним, сгибаясь под тяжестью пакетов, приближалась женщина. Было видно, как она уговаривает их уйти, а они отчего-то сопротивляются. Коул направился к ним.
Уже издалека, заметив его, старший мальчик принялся отчаянно объяснять, что они не виноваты, велосипед отнял у них какой-то мужчина, как и бутылку воды, что дал им Джереми. Коул вымученно улыбнулся, он понимал ужас малышей, что не смогли уберечь доверенного им, но и простить себе заминку, с которой ему предстояло столкнуться, уже не мог.
– Здравствуйте, – Джереми переключился на мать, слишком молодую и слишком уставшую, – Я рад, что вы нашлись так скоро… – больше ему нечего было сказать и потому эстафету снова переняли мальчики.
– Мам, давай подвезём его, мам, – заныл старший и было видно, что он давно себе такого не позволял, так как мать смягчилась с первых слов и сдалась прежде, чем тот закончил.
– Мы припарковались в километре отсюда, подальше от суеты, – она тщательно выбирала слова, не желая называть своими именами творящийся вокруг Ад. Мы с удовольствием вас подвезём, – она даже не спросила, куда требуется Коулу, видимо, посчитав, что в его возрасте слишком далеко на велосипеде не уезжают.
Спустя пятнадцать минут пути Джереми уже знал, что Элеонор, мама девятилетнего Пауля и двухлетнего Рона, воспитывает сыновей одна, живут они в одноэтажном домике – единственном наследстве, доставшемся ей от мужа, где вокруг нет никого на пару километров. Пауль уже ходит в школу, а Рон в детский сад на полдня, пока их мама служит домработницей.
– У Швайдербергов, – уточнила она и Коул в замешательстве повернулся к ней.
– Это наши соседи! – воскликнул он, прежде чем сообразил, что выставлять своё положение напоказ неприлично. Впрочем, удивить Элеонор не удалось.
– Я помню тебя, с такой огромной рыжей собакой, – улыбнулась она. – Вы очень сдружились, так? У Швайдербергов, например, три кошки и все они сидят в клетках, как декор в гостиной.
– По правде говоря, за Руди я и ехал. Мои родители отказались забирать его из загородного дома, и я сбежал, – получив одобрительный взгляд со стороны всех троих (малыш Рон, правда, смотрел так постоянно), он продолжил, – я боюсь, что опоздаю, но не могу не попытаться.
– Честно говоря, даже не знаю, далеко ли мне осталось до него.
– Не очень, – загадочно произнесла Элеонор, словно знала дорогу наизусть. А может так оно и было.
«Не волнуйтесь, я доберусь…» – мог бы сказать в ответ Джереми, но не стал – он ужасно вымотался, больше от переживаний за Руди, чем от изнурительного путешествия, и встреча с Элеонор и её мальчиками казалась ему последним приветом от Господа, в которого он верил – правда, как и большинство подростков, лишь оказавшись в беде.
Когда из-за поворота выплыли знакомые крыши коттеджей, уютно гнездившихся на побережье, и стало очевидно, что Элеонор твёрдо намерена довести дело до конца, Коул не мог больше молчать.
– Спасибо, что помогли мне…
– Я хотела сказать тебе то же самое, – грустно улыбнулась женщина. – Кто знает, может, это наши последние добрые дела в этой жизни.
Руди всегда был спокойной собакой и сейчас его лай тоже не раздавался в размеренной ленивой тишине фешенебельного района. У этого могло быть и множество других пугающих причин.
И, безусловно, хотя бы одна из них уже возникла в голове каждого из сидящих в машине.
Так или иначе, до некоторых из домов, пользуясь отсутствием хозяев и охраны, уже добрались мародёры – об этом возвестил звон бьющегося стекла и речь, состоящая сплошь из брани, которая никак не могла принадлежать владельцам элитных коттеджей.
– Остановите здесь, подальше, я только возьму Руди и нужно убираться. В доме есть оружие, но перестрелка в мои планы не входила, – Джереми вздохнул. Едва ли не больше спасения Руди ему хотелось пригласить эту семью в свои шикарный дом, разрешить мальчишкам перелистать всю свою коллекцию комиксов, попрыгать на батуте в саду и угоститься несколькими видами мороженого, но Коул прекрасно осознавал, чем может закончиться подобная блажь.
В принципе, увлечённые процессом, грабители вряд ли обратили бы внимание на идущего по опустевшей улице юношу, но Джереми все равно шёл, пригнувшись, потому что не желал испытывать судьбу.
Руди был умной собакой и поднесённого к губам пальца ему было достаточно, чтобы понять – лаять не нужно, даже если измученные глаза, уставшие вглядываться сквозь щель в ограде, наконец увидели то, что искали, а нос учуял знакомый запах и впервые пёс не поверил ему. Руди лишь продолжил нетерпеливо переминаться с лапы на лапу, с тревогой разглядывая друга – вдруг он лишь жестокая шутка небывалой жары, что не щадила его косматую голову. Но нет – крепкие объятия сомкнулись на рыжей шее, как только Коулу удалось перемахнуть через забор. Руди сдавленно застонал, уткнувшись мордой в грудь.
Оставалось лишь освободить пса от мощного ошейника, который, по мнению Джереми, ему вовсе не был нужен. Родители считали иначе. Мать вообще вообразила, что Руди каждый раз провожает её недобрым взглядом и таким вот образом подстраховалась. Руди был не в обиде, только смотрел грустно и понимающе каждый раз, когда друг надевал на пушистую шею ненавистное кожаное кольцо.
– Эй, парень! – из воспоминаний его вырвал грубый мужской голос. Джереми невольно вздрогнул и поднял глаза, уже зная, кого увидит.
– Ты либо решил свистнуть у нас этого замечательного пса, либо пришёл за своим другом специально. Судя по всему, ты вряд ли мимо проходил, м? – Мародёр, что наверняка уже обследовал особняк его родителей вдоль и поперёк, был похож на сантехника, из тех, что работают на государство – потасканная форма непонятного цвета (он уже мог переодеться в один из отцовских костюмов, но нет – привычка взяла верх), всклокоченные волосы, потная лоснящаяся кожа и пивное брюшко. Такой вряд ли бегает быстро, но вот пуля из револьвера мистера Коула вполне могла догнать Джереми – с оружием в руках бегать не обязательно.
– Сынок богачей, м? – Тон его стал угрожающим. Руди, услышав это, тихо зарычал, недвусмысленно оскалившись.
– Моя мама работала здесь горничной, а я помогал ей и выгуливал Руди, – стараясь быть убедительным, Джереми смотрел мужчине в глаза и говорил спокойно, но уверенно.
– Что там, Билли? – послышалось из недр особняка и Коулу стало не по себе. Голос точно был знаком, но от волнения он не сразу осознал, кому он принадлежит.
Мистер Брэйд, садовник, премерзкий старик, которого родители уважали по непонятным причинам и позволяли ему творить со своими куцыми лужайками все, что только приходило в приступе креатива в его маразматическую голову.
Если он выйдет и увидит Коула, все пропало. Вражда их не была открытой, но оба знали, что друг друга терпеть не могут, и одной из причин тому был Руди, который, чувствуя настроение друга, проникся к садовнику столь же скверными эмоциями.
– Мальчишка пришёл за собакой, сын горничной, – от его слов у Джереми в животе образовался большой кусок льда. Озноб сотрясал теперь тело мальчика, даже несмотря на тридцатиградусную жару.
– Гони его в шею, – равнодушно отозвался садовник. Видимо у него сейчас были дела поважнее сына какой-то горничной, которого, он, впрочем, никак не мог вспомнить.
– Давай, вали, – процедил мужчина. Ему явно не терпелось вернуться внутрь.
– Пожалуйста, сэр, можно я заберу пса. Он уже старый, ему девять лет, – прибавил он без малого пять, не моргнув и глазом. – За ним нужен уход, он оглох на одно ухо ещё в прошлом году и спит по восемнадцать часов в сутки…
– Ладно, ладно, только вали, чтоб через минуту вас тут не было, – нерасторопных «сантехник» явно недолюбливал. Спустя несколько секунд Руди слишком бодро для девятилетней собаки шагал рядом с Джереми, так и порываясь броситься тому на шею.
Ворота, взломанные и покорёженные, остались позади, и Коул было решил, что можно вздохнуть с облегчением и бежать до оставленной в машине Элеонор с детьми, когда полный ненависти крик заставил его на миг замереть, а потом припустить с удвоенной скоростью.
– Эй, стой, паршивец. Вали его, Билли. Свидетели не нужны.
Видимо, садовник всё же решил посмотреть на странного незнакомца, пришедшего только за псом, и, даже глядя в спину, смог узнать своего врага, хозяйского сынка, миллионера, которого он методично обворовывал последние два часа.
Конечно, он не был дураком и смекнул, что парень наверняка узнал его голос и, случись что, тут же даст против него показания. Ему было невдомёк, что самым большим сокровищем для Джереми был рыжий огромный пёс, что глухо рычал, мчась рядом по уходящей под откос тропинке.
Скоро они скроются из вида, а там останется лишь запрыгнуть в машину и гнать. Старик и любитель глотнуть пивка в костюме сантехника ни за что не догнали бы их. Но вот пули вполне могли. Визг Руди заглушил всё – собственное натужное дыхание, озлобленные окрики, проклятия и грохот выстрела. Пёс припал на передние лапы, недоумевающе подволакивая заднюю и, когда алые пятна на дорожке, оставленные им, подтвердили страшную догадку, Коул разразился криком. Он звал на помощь и тянул на себе скулящего пса, покуда в глазах не становилось темно. Мир сузился до одной мысли – успеть уйти. И в очередной раз, когда от пульсирующей в висках крови, голову накрыла глухая волна, он не сразу расслышал звук двигателя.
Как он будет отбиваться, как убегать, если преследователи не только вооружены, но и сообразили сесть в автомобиль.
Джереми очнулся лишь от звонкой пощёчины и женского голоса.
– … время выбрал, приходи в себя, – знакомая интонация дала надежду.
Пока они с Элеонор затаскивали раненого Руди внутрь, к ужасу притихших мальчишек, будто впервые увидевших кровь, мародёры смогли подобраться на расстояние достаточное для хорошего выстрела.
– Пригнись! – только и успела крикнуть Элеонор, прежде чем лобовое стекло разбилось вдребезги.
Наверняка она уже сто раз пожалела, что связалась с парнем и его большущим псом, но панике не поддалась, хотя и находилась внутри разбитого внедорожника в компании с тремя напуганными мальчишками мал мала меньше и подстреленной собакой, тихо поскуливавшей в ногах троицы.
Спустя вечность они наконец выехали на трассу и мчались, несмотря на знаки, с бешеной скоростью.
– Не переживай, в Сербии я была медсестрой. Руди будет как новенький. Вот только доберёмся домой.
Джереми только и смог кивнуть. Оказывается, по измазанным собачьей кровью щекам уже давно катились едва ощутимые слёзы. Хотелось скулить, как Руди, но, слушая жалобы друга, Коул лишь морщился, уговаривая себя, что самое страшное теперь позади и пёс спасён. Никакой апокалипсис не смог бы сравниться с потерей самого дорогого, что было у юного наследника миллионера.
Blodig farvel
КРОВАВОЕ ПРОЩАНИЕ
Странно, почему люди ни перед чем не впадают в такой ужас, как перед безмятежной улыбкой на лице угрожающего им злодея? Ведь если бы тот же самый злодей стоял перед ними, искажённый ненавистью, они наверняка испытывали бы отчаяние, ярость, желание отомстить, а перед ухмылкой убийцы жертвы бессильны, они цепенеют, как будто, то есть символ страшного суда, которого никому не удалось ещё избежать.
Как мерзко, униженно вёл себя этот идиот, когда я стоял, нависая над ним, с ножом и в маске смеющегося негодяя. Какой он был жалкий, отвратительный – подобие мужчины. Катался по полу, ползал, хватаясь за все подряд в поисках защиты, а сам ведь наверняка всё понимал. Понял, ещё когда я вошёл к нему, радостный от того, что наконец нашёл причину моих страданий, после стольких лет мучительных поисков. Жаль, что он был один…
Полиция наверняка уже окрестила это «убийством с особой жестокостью». О нет, дорогие стражи правосудия, это было милосердно. Я бы с гораздо большим удовольствием наблюдал, как он валяется, придавленный бетонной плитой дома, разрушенного наступающим концом света, и никто не желает его спасать, потому что все заботятся только о себе.