Марес не мог понять, что тут не так. Предпринял последнюю попытку внести ясность.
– Я давно присматриваюсь к Вам, дон Михаэль де Ла Харрада, и Вы всегда представлялись мне храбрым и честным дворянином. Сейчас Вы предупредили меня о большой опасности, я Вам благодарен. Доведите же дело до конца, – взгляд Гарсии снова стал насмешлив, в голосе слышался неподражаемый сарказм. – Составьте мне компанию. Их ведь четверо, а я один. Или предпочитаете соблюдать секретность?
Пришлось вынести и это.
– Рассчитывайте только на себя, лейтенант. – И всё тот же спокойный прямой взгляд: – Найдите себе ещё кого-нибудь, если успеете.
Марес встал.
– Ну что ж, я так и думал. Благодарю! За откровенность. Прощайте, – он надел шляпу и шагнул к двери.
– Да пошёл ты… – беззвучно чертыхнулся больной и закрыл глаза: теперь он мог отдохнуть. Дело сделано. Нет, ещё не всё: – Подождите, дон Мигель, вернитесь! – голос едва не сорвался.
Он вернулся. Он ожидал услышать то, что наконец развеет этот морок. А услышал странную просьбу:
– Сообщите мне, когда всё будет кончено.
Мигель с холодным достоинством молчал.
– Я должен знать.
Лейтенант Марес всё так же молча презрительно и насмешливо полуоткланялся – и вышел.
Вбежал растерянный Ренато:
– Хозяин! Как же так! Он уезжает! Уезжает! Он так и оставит Вас умирать?
– Замолчи. Он не знает. Я не сказал ему.
И тут произошло невероятное: слуга голос повысил. На господина.
– Ой, дурак ты, дурак! Он же всё умеет, всё знает! Ты мог просить его! Ещё не поздно!
– Прекрати! Я никогда. Никого. Ни о чём. Не прошу! Запомни.
– Ой, что же теперь будет! Что я отцу твоему скажу?! Господи! Он ведь мог заставить лекаря! Мог сам тебе помочь!
– Пусть сперва себе поможет. Не причитай. К тому же мы с ним, кажется, поссорились…
Ренато просто в голос завыл.
– Пресвятая Матерь Божия! Да есть тут хоть кто-нибудь, с кем ты ещё не поссорился?! Ой, что же мне теперь делать! Ой, какой ты дурак!
– Я тебя вздую сейчас. Как ты со мной разговариваешь?
– Ну давай, давай, вздуй! Как ещё с тобой разговаривать! Ведь ты покойник, ты уже покойник! Что я отцу твоему скажу! Ой бедный я, бедный!
– Ренато, – велел Харрада. – Подойди ко мне. Ну! – в горле опять пересохло, и командный голос не удавался. Говорить приходилось уже с расстановкой. – Сядь! Осторожно, не тряхни! Сядь, не бойся. Я тебя прощаю. Ну-ну, хватит реветь, хватит, смотри, ты меня уж всего соплями вымазал. Успокойся. Дону Фелиппе, если что, скажешь, что я поехал искать себе жену. По своему вкусу. И что начать решил с Нового Света, а тебя прогнал, не пустил на корабль. Он поверит. Чинка отдашь только тому, кого сам подпустит. Хорезм-Шаха девай куда хочешь, но к отцу не веди, а то он поймёт. Скажешь, я с собой его увёз. Он поверит.
Ренато снова всхлипнул.
– Сначала не начинай! Просто так говорю, на всякий случай. До этого не дойдёт. Рана не смертельная. И даже, наверное, не очень опасная. Лекарь ошибся, я лучше знаю. И проклинать тебя я не думал. Я пошутил, напугать тебя хотел.
– У Вас получилось.
Харрада ухмыльнулся:
– Как всегда. Ну, успокоился? Сними с меня сапоги. Полегче, не тяни так. Чёрт! Убить меня хочешь? Пакость эту убери, – компресс давно нагрелся и пропитался кровью, – да сделай новый. Воды дай. Давай, не бойся, или ты хочешь, чтобы я сам встал?! – Он снова только прополоскал рот. – Намочи мне лицо. Теперь голову намочи. Всю.
– Она же у Вас разбита.
– Ну и что? Не напополам ведь? Внутрь не затечёт?
– Вы всё шутите, всё шутите, – ворчал Ренато, но исправно всё выполнял.
– Ты славный малый, хоть и брюзга. Ступай теперь к лекарю. Скажи, что табуретки все убрал, что привязал меня, что я успокоился. Может, придёт. К тому же и инструменты его здесь.
– А если не пойдёт?
– Да ну и чёрт с ним. Останется без инструментов. А ты будешь пулю искать.
– Ай, мамочка! – взвизгнул Ренато и выскочил за дверь, как ошпаренный. Пугать его было одно удовольствие.
Лейтенант Гарсиа Марес гнал Сипа.
Он задыхался от бешенства. Гнев буквально застилал глаза. Никогда ещё он не был до такой степени взбешён.
Верно говорят, что от Рыжего Чёрта надо держаться подальше. Это ж не человек, это чёрт его знает что такое! Каким презрением окатил: «Рассчитывайте только на себя». Да что он о себе возомнил?! Развалился, как король, даже встать не соизволил, перед офицером простой солдат. Не из его роты, конечно – но всё же.
Какого чёрта не подошёл сам?! Заставил прийти.
Ах да, засада. Непонятно, какого чёрта Харрада этот вообще оказался замешан в этой грязной истории. Деньги нужны?[8] Но он всё рассказал: фактически вручил ему его врага в подарочной упаковке и с бантиком. Почему?
А «компанию составить» не захотел.
«Найдите себе кого-нибудь ещё» и «Вам пора».
Струсил? Чёрта с два. Не обидно бы, если б так. Да только любой знает: Харрада храбр. Он отчаянно храбр! Храбр до безрассудства. А то, что он и его дьявольский Чинк вытворяют в бою – это ж уму непостижимо.
А с ним не пошёл. Просто – не захотел!
Гарсиа не мог прийти в себя от унижения.
И этого-то человека он почитал образцом храбрости, чести, воплощением мужества? Восхищался им. С тех пор, как заметил. Нельзя было не заметить. Заметили его все. Как появился в полку – так сразу и стал знаменитостью, в тот же день. О его вербовке по сию пору легенды ходят. Конечно, его знает каждый. Как можно не знать о бешеном Харраде! Этим чудовищем пугают новобранцев. С ним нельзя связываться. Чтобы попасть ему на клинок, стараться не нужно. Он не стесняясь говорит, что думает и не боится отвечать за свои слова. Авторитетов для него не существует, его мнение – единственно верное, и не дай вам Бог ему противоречить.
Дон Мигель думал было вызвать этого задиру и задавалу на состязаниях: окоротить слегка – но что-то удержало. Если смотреть правде в глаза – не уверен был в победе, – а оказаться поверженным на глазах всего полка ему, которого считают почти непобедимым! Очень не хотелось. Не вызывать Харраду в круг несложно – он не участвует, он давно – лишь зритель. Потому что его давно уже никто не вызывает: боятся быть покалеченными. Превосходство дона Михаэля в силе доказано настолько, что даже отказ выйти против него не считается позором.
При этом в полку его, похоже, любят. Он, говорят, честен, справедлив. Может даже защитить. Может вступиться. Может быть великодушным. Может вынести из боя. Дня не проходит, чтобы не обсуждали Рыжего Чёрта: Харрада сделал то, Харрада сказал сё…
Он весёлый, вечно шутит. Он злой – но весёлый. Злой шутник. И все его шуточки ему всегда сходят с рук, потому что чуть что – он звереет, и лучше с ним не связываться.
Дон Мигель в чём-то даже завидовал Рыжему Чёрту. Его силе, его беззаботности. Той лёгкости, с которой тот живёт: живёт, как играет! Играючи живёт. Делает, что хочет, ни с кем не считаясь; ни о чём не задумываясь, без сомнений, рассуждений, сожалений. Он сам всё всегда знает – и ему всё равно, что говорят другие.
Кому, кому завидовал?! Этому чудовищу?!! Убить мало. А ведь и на сей раз чудовищу, похоже, его наглая выходка с рук сойдёт. Нет, конечно, Гарсиа его не боится, ещё не хватало, но, как ни крути, возможно, будет обязан ему жизнью. И как должник – не имеет права с него спросить.
Дон Мигель, спешившись, пробирался вдоль Старой дороги к заброшенному трактиру. Сип, послушный знаку, неслышно, как тигр на охоте, крался следом.
У трактира пока никого. Немудрено, запас времени – больше получаса. Надо осмотреться и занять позицию. Трое наёмных – не главное. Тот, кто платит – вот, кто ему нужен.
Лейтенант Марес осторожно вышел на поляну. В темноте он видел, как кошка.
След от костра. Вот и верёвка, на дереве. Камень. Всё, как сказал этот… этот… негодяй! На камне засохшая кровь. Странно. Ещё кровь, целая лужа, уже впиталась. Размазанная кровавая полоса: тащили тело? И ещё пятно.
Следы копыт. Приметный след. Марес ощупал его рукой: так и есть, от подков крупного боевого коня.
А здесь конь ложился.
И ещё кровь.
Разрытая земля у кустов, куча веток… Снова кровавая полоса…
Что, чёрт возьми, здесь делается?
Картина произошедшего никак не складывалась – близость опасности отнимала внимание, не давала сосредоточиться.
Шорох. Шаги. Мигель взвёл курок и неслышно отступил в заросли, к Сипу. Оба затаились.
На поляну бочком-бочком выкатился Леваллеро. Воровато огляделся и стал разматывать верёвку, тянуть через тропу.
На дороге со стороны лагеря ненатурально заквакали лягушкой.
– Ты, что ли, Петерсон? – зашипел Леваллеро, тщась пронзить взглядом мрак.
– Да я, я, – гнусаво отозвалась дорога. – Шварцахер этот где?
– Сейчас будет. Ищет, наверно, на чём их утащить, – Леваллеро нервно хихикнул: – Зачем, интересно, они ему понадобились?
– Зелье варить, наверно, будет из них. Сердце заберёт или глаза, или ещё что… Я что-то слышал такое. Он же того, говорят, колдун или чернокнижник, или как его там.
Мигель силился связать в голове обрывки сведений: «Их», «Они». Значит там, в ветках и в земле кто-то уже есть. Кого-то припрятали, – понял Гарсиа. А ещё ему стало понятно, почему Рыжий Чёрт сюда не пошёл. Потому что дело тут нечисто. За такое не винят. Ну хоть сказал бы честно – колдовства, мол, боюсь, я бы понял, – думал лейтенант. Спасибо хоть так предупредил.
Опять заквакала, заскрипела лягушка.
– Да тут мы, тут, иди уже, – прошипел Леваллеро, – лезь давай на свой дуб. Давно там должен быть, с камнем со своим.
– Да куда спешить? Он после одиннадцати поедет.
– Он-то после одиннадцати, а Шварцахер сейчас уже тут будет, и чтоб все на местах уже, и чтоб всё готово!
– А ведь Гарсию этого, говорят, убить нельзя. Он, говорят, того, заговорённый. И лошадь его.
– Ты того, не начинай, не начинай, – дрогнувшим голосом отвечал Леваллеро: – Ты страху не напускай, ты не промажь смотри.
– Ага, – согласился Беррано. – А ты Харраду проверь.
– Чего? Ты что, дурак?! Ты чего страху нагоняешь? Что ему сделается?
– А ты проверь, проверь, а то если они друзья, так он тоже тогда, того, заговорённый. Вот как вылезет сейчас… или уже вылез. И, того, ходит тут.
– Вот дурак, сам трус и всех напугал! Да с чего вдруг они друзья?
– Да с того что он напал.
У дона Мигеля мутилось в голове. Кто напал? Кто друзья? Почему «потому что друзья»? И опять этот Харрада. Это что, Харрада на них напал? И они живы?! Непохоже на него. Или напал кто-то другой? А что если дон Михаэль не пошёл сюда совсем не потому что побоялся колдовства или чего угодно – а потому что не мог! И говорил лёжа – не из заносчивости, сквозь зубы цедил – от боли, и говорил кратко и мало – не от презрения. Строго по делу. Ни одного лишнего слова. Он же экономил слова! Экономил дыхание. А его – вооружил информацией – и быстрей выпроводил! Выпроводил, пока не…
Лейтенанта пробила дрожь. Бросать здесь всё к чёртовой матери и бежать быстрее к нему! Только бы ещё застать!.. Только бы не поздно!
Бесшумно отступил на шаг. И – остановился. Нет. Нельзя. Рыжий Чёрт, возможно, жизнь отдал за то, чтоб у него был теперь этот шанс. И он спросит. Имеет полное право спросить. Что тогда ему ответить?! И «бросить здесь всё» Гарсиа Марес не посмел.
Если возможно заорать шёпотом, то раздался именно истошный вопль Беррано:
– Харрады нет!
– Ты что дурак говоришь! – взвизгнул Леваллеро: – Там он, там.
Петерсон, истерично заикаясь, гнусавил, как заклинание:
– Я ж его добил, я ж его добил, – пытаясь руками раскидать землю: – Я ж добил его, добил… Я добил…
Подоспевший уже заказчик с остервенением тыркал рыхлый грунт своей шпажонкой, та не встречала ни малейшего сопротивления. Вся спесивая надменность с Шварцахера слетела. Он пятился, приговаривая:
– Я же попал в него, он упал, упал, я попал в него…
Больше не шептались. Орали в голос:
– Он выкопался. Он мёртвый выкопался!
– Они сейчас оба будут тут.
Негодяи метались, не зная, в какую сторону спасаться – а вдруг мёртвый Харрада именно там. Его и живого-то боялись до смерти – а уж теперь!..
– Надо было голову отрезать!
– Чего он вообще на нас напал?
– Он всё слышал, он подслушал, ты что, дурак! Он ему всё расскажет! Они сейчас оба тут будут!
Шварцахер развернулся бежать…
И очутился лицом к лицу с тем, на кого вёл охоту. Грохнули два выстрела.
Снова тянулись секунды ожидания. Секунды, похожие на часы. Вода вновь стояла рядом, но больной больше не пытался её взять – он совершенно изнемог. Он не мог даже поправить одеяло. Всё плыло. Как там дон Мигель? Один… Должно быть, перевалило заполночь. Время тянулось нескончаемо – и всё же его было слишком мало: оставалось мало. Харрада понимал, что дела его уже совсем плохи. Он боялся уснуть. Зажал в зубах палец и время от времени сильно сдавливал: помогало. Продержаться до лекаря! Время шло.
Вернулся слуга. Один.
– Ренато, воды. Что лекарь?
– Не придёт. Он сказал, что инструмент после возьмёт. Сказал, что Вы и вправду бешеный, и что успокоитесь, только когда Вас закопают. Поглубже.
Ну что ж, помощь от лекаря он всё-таки получил: в виде вот такого вот наглого ответа. Сил, по крайней мере, прибавилось вдвое – настолько ответ взбесил:
– Каналья! Не дождётся! Я ему его инструменты в глотку затолкаю. Бери щипцы! Будешь пулю искать.
– Я не могу! Я боюсь! Там же кишки внутри!
– Не голоси. Внутри – не снаружи. Между ними и будешь искать.
– Ой, и не только внутри!!! – Ренато упал лбом на кровать и разрыдался.
– Да, проку с тебя мало. Замолчи. Поедешь в город. Найдёшь врача там.
Слуга поднял голову и хлюпнул носом:
– Он дорого берёт, а у Вас денег нет.
– Продай Хорезм-Шаха.
– Так ведь ночь.
– Ничего, его и ночью купят. Ступай.
Зачем он это делает? Почему продолжает борьбу? Ведь знает прекрасно, что сделать уже ничего нельзя. Его судьба совершилась. Почему бы просто не выпить воды. Отвести напоследок душу. Но Рыжий Чёрт не привык сдаваться. И пусть с ним всё кончено – бороться он будет до последнего. Потому что иначе нельзя. Потому что сдаться – недостойно.
Ренато встрепенулся:
– Ой, я же знаю, кто купит Чинка прямо сейчас.
– Ты у меня в лоб получишь прямо сейчас. Чинк учёный. Не смей, пока я жив. Воды дай. Голову намочи. Ещё воды. Ступай. Стой. Слышишь? – Кто-то гнал лошадь во весь опор. Сумасшедший перестук копыт приближался. – Выйди посмотри. – Коня резко осадили у двери. Выйти посмотреть Ренато не успел: с ног его чуть не сшиб вошедший, вернее влетевший в палатку Мигель:
– Живой! Слава Богу! Куда ранен?! – Он едва переводил дух. Выражение крайней тревоги, страх ожидания самого худшего на его лице мгновенно сменились облегчением, даже радостью, и тут же – обычной спокойной суровостью. За полсекунды – буря чувств. И Марес снова, как всегда, строг, невозмутим, властен: – Почему не в лазарете! Полковой хирург извещён?
Не человек – скала. Но Харрада успел увидеть всё: и отчаяние, и смятение, душевную боль, и надежду, и неуверенность… А этот Марес, оказывается, совершенно не тот человек, за которого себя выдаёт. Надо же! Смешно.
– А Чинк только досюда донёс… – проблеял Ренато.
Разумеется, Харрада спросил:
– Там – всё?
– Да. И всё – и все. Я принёс Вам Вашу шпагу. Вот Ваш плащ, шляпа.
Марес велел Ренато топить печку, греть воду, зажечь все лампы, свечи, какие только найдутся. И снова возмутился, что нет лекаря.
– Постойте, – не мог понять Харрада: – и после всего того, что я Вам здесь наговорил – Вы – принесли шляпу? – он старался говорить бодро.
Гарсиа пожал плечами:
– Вы же просили сообщить. – Он ещё не совсем отдышался, но, видя, что вступившийся и получивший за него не так уж и плох, начал успокаиваться: – А Вы хорошо меня разыграли, Харрада. Я ведь чёрт знает что о Вас подумал. Такое зло взяло. Зачем Вам понадобилось наговаривать на себя? Почему не сказали мне всё как есть?
– Да так, – оправдался Михаэль: – На всякий случай. Так было лучше… Сам – цел?
– Цел. Благодаря Вам – ни царапины. – Марес уже снял и шляпу, и перчатки, плащ, камзол – и закатал рукава своей безупречно белой сорочки. – А знаете, они там действительно переполошились, когда Вас не нашли. Как крысы забегали. Вам бы понравилось. – Он пристально смотрел на Михаэля при свете единственной лампы: