«Если бы мой сын был убит в драке, – пишет Виталий Еремеевич Гурский, – я никуда не стал бы обращаться. Но так как у него жизнь отняло государство, оно и должно за все платить».
В департаменте социальной защиты ему ответили, что проезд на похороны сына, возможно, оплатят, только после того, как придут и посмотрят, как он живет. «Возможно…» А если окажется, что живет он материально неплохо? Это значит, что за погибшего по вине государства сына можно и не платить?
В. Гурский обратился с письмом к губернатору области, рассказал о своей беде. Б. Немцов распорядился, чтобы отцу погибшего российского офицера помогли. Остается надеяться, что так и будет.
21. Шумиловская бригада стоит насмерть
…Восемь часов бились в окружении 10 бойцов Шумиловской отдельной бригады особого назначения. Группа майора Гулая находилась на третьем этаже одного из домов по улице Зои Космодемьянской в Грозном. Когда обстановка стала критической, командир принял решение прорываться. Бойцы начали прыгать с третьего этажа. Они вышли к своим. Все с переломанными ногами. Добрался до своих и рядовой Губочкин, прикрывавший прорыв группы. Тоже с переломами ног.
Это только один из эпизодов последних боев в Грозном, о которой рассказал командир Шумиловской бригады полковник Ю. Мидзюта.
– Когда у вас была в последний раз связь с подразделением бригады в Грозном?
– Два часа назад, – ответил полковник Ю. Мидзюта, взглянув на часы. – Сегодня потеряли убитыми еще троих. Только что сообщили, что на площади Минутка тяжело ранен в живот замполит батальона старший лейтенант Ларин из Богородска, один солдат убит. Сообщили, что вышел к своим один солдат, считавшийся пропавшим без вести.
Сердце обливалось кровью, когда полковник Ю. Мидзюта читал шифротелеграммы из Грозного: «Во время снайперского обстрела геройски погиб рядовой Демидов, на площади Минутка убит рядовой Королев, погиб от сквозного ранения в голову старший механик- водитель рядовой Кондратьев. И таких телеграмм – море…»
Четверо суток из огня не могли вынести раненых. Пытались прорваться к ним на площадь на бронетранспортерах – сразу же потеряли три машины. После попаданий в них из гранатометов бронетранспортеры превращались в «скороварки».
С 5-го августа, когда в Грозный прорвались боевики, Шумиловская бригада потеряла, по последним данным, 10 человек убитыми, 82 ранеными и 9 пропавшими без вести. За неделю боев бригада потеряла в общей сложности роту. Таких потерь за полтора года командировки в Чечню бригада еще не знала.
Среди убитых – двое офицеров, лейтенанты Славгородский и Фролов. Второй – наш земляк, из Краснооктябрьского района. Убит еще один земляк – сержант Игумнов, арзамасец.
– Большие потери и в технике, сказал полковник Ю. Мидзюта, ее осталось около 20 процентов от штатной. Восемьдесят процентов оставшегося вооружения нуждается в капитальном ремонте. Автоматы изношены настолько, что о точности стрельбы не может быть и речи.
– Но бригада стоит, ни одной своей позиции в Грозном противнику не отдали, – подчеркнул полковник Ю. Мидзюта.
Сколько еще может продержаться бригада…
– Как там с боеприпасами, медикаментами, продовольствием?
– Боеприпасов хватит, десять вагонов привезли. С продуктами и медикаментами тоже нормально.
– Генерал Лебедь, побывав в Чечне, назвал наших солдат «заморышами». Как одеты ваши люди?
– По норме камуфляж выдается на один год, но уже через месяц-полтора он превращается в рванье. Сапоги горят тоже быстро, поэтому разрешаем ходить в кедах. А нормы пересматривать никто не хочет.
– Собираются ли выводить бригаду из Чечни? Все же полтора года в Чечне…
– Нас обещали вывести в феврале, марте, потом в июле. Я не верю, что будет приказ о выводе бригады из Чечни. Нет других частей, чтобы ее можно было заменить.
– Но людей – то можно заменять постепенно…
– Кем? Пополнение дали такое, что его полгода надо только откармливать. У нас 40 процентов солдат с образованием 3—5 классов. Поэтому солдаты там и служат по полтора года, и указ президента по их замене невозможно выполнить. Не посылать же в бой мальчишек. Часть людей мы все же заменили, процентов тридцать из них рвутся обратно, но это все больные люди. У нас после Чечни нет ни одного здорового офицера.
– А как же положенный после Чечни курс реабилитации?
– Какая там реабилитация… Если посылать из Чечни на лечение, тогда некому будет служить. Оттуда здоровыми возвращаются не более десяти процентов.
– Товарищ полковник, вы верите, что генерал Лебедь сможет изменить обстановку в Чечне?
– В Лебедя я не верю. Не верю и в мир. С Масхадовым я встречался раз десять, это гад из гадов, верить ему нельзя. Сейчас у нас в Чечне только два выхода: или, закрыв глаза от позора, бежать отсюда, или поднимать в воздух дивизию дальнебомбардировочной авиации и… А воевать, как надо… Ну, как можно воевать, если, например чеченцы о передислокации бригады узнают раньше, чем мы получаем приказ. Невольно складывается впечатление, что в высших сферах полно предателей. Кто-то там руководит войной, но только не президент.
– Как вы относитесь к тому, чтобы в Чечне было введено чрезвычайное положение?
– Это развязало бы нам руки. Тогда вся власть там перешла бы к военным, все местные власти вынуждены были бы подчиняться, а мы бы перекрыли все источники поступления денег на войну. А то до чего доходит: там, на нефтепроводах приварены краны, нефть качают на «самогонные» заводы, потом бензин и мазут продают, вот и деньги на войну. Бригада больше пятидесяти таких заводов за это время из огнеметов сожгла.
На днях полковник Ю. Мидзюта в который раз вылетает в Чечню. К своей израненной бригаде.
22. Бамутская баллада
Для рядового Евгения С. война в Чечне, как и обещал президент России Б. Ельцин, закончилась. Сейчас он уже дома, но не потому, что отслужил. Мы сидим с Евгением в Нижегородском кремле на лавочке, и он рассказывает о своей службе в армии. Короткой она получилась, всего несколько месяцев.
– Призвали меня 13 декабря прошлого года, – начал свой рассказ Евгений, – а через неделю мы, 120 нижегородцев, были уже в Моздоке. Попали в самоходную артиллерию, мне сказали, что буду разведчиком-дальномерщиком. Одели нормально, кормили сначала хорошо. Говорили, что в Чечню не попадем. А началось все из-за флюорографии…
– Медосмотр проходили?
– Что-то вроде этого. Врач увидела, что у нас у всех груди синие, и рассказала офицеру.
– А почему синие-то?
– Деды «тормозили», когда подвыпьют. Подполковник нас построил: «Кто вас?» Тех, кто рассказал, оставили в этой части, а меня и других, кто смолчал, – на арсенал. Там нам сразу сказали, что отсюда прямая дорога в Чечню. Месяц грузили на арсенале ящики со снарядами. Сначала одну роту в Чечню отправили, потом вторую, под Бамут. Говорили, что из них почти все погибли. А я как раз заболел, стриптодермит.
– Какая-то редкая болезнь…
Женя задрал штанину и показал язвы на ногах.
– Но и меня отправили с третьей ротой.
– Это с такими- то ногами? А стрелять вас хотя бы научили?
– А там это никого не волнует, умею я стрелять или нет. Шестого апреля вся наша рота оказалась под Бамутом. Сорок солдат, трое сержантов и четыре лейтенанта только что из училищ. Боялись они больше нашего, были случаи, что офицеры сами стрелялись, чтобы в госпиталь попасть. У меня страх прошел, когда увидел убитого друга. Сидели в окопах, чеченцы на расстоянии снайперского выстрела, километров 7—10 от нас.
– То есть ты участвовал в последнем штурме Бамута? Как он проходил?
– Артподготовка была нормальная, миномет нас прикрывали, иногда правда и по нам попадали. Раненых увозили на вертолете. Вертолетов штурмовых я не видел, танков тоже. Чеченцы сидели в ракетных шахтах, и толку от обстрела было мало. Грачев к нам приезжал, я еще в охране стоял, хотя у него своей охраны человек 150 было. Потом начались переговоры с чеченцами, и Дудаев со своими боевиками из Бамута уехал, дали ему уйти в Шали.
– Как Дудаев? Он же погиб гораздо раньше, и не в Бамуте?
– Да ничего он не погиб, живой, скрывается где-то. Это только слухи, что его убили, чтобы легче было скрыться.
– Большие у вас потери были при штурме Бамута?
– Из сорока человек нас осталось двадцать восемь.
– И ты, конечно, стрелял…
– Ну а как же. И чеченцев убитых видел. Там приказ был такой: стрелять всех. Один раз офицер приказал мне стрелять по женщине с ребенком. Я зажмурился и дал очередь в вверх. Получил от него, но хотя бы люди спаслись, успели спрятаться.
– Крутые у вас были офицеры…
– Были и очень хорошие. Разные офицеры. Один послал солдата в село за «травкой», а сам и так уже был в дупель.
– За «травкой»… А что, многие солдаты наркотики употребляли?
– Кто дурак – тот курил. Кто хотел остаться жить – нет. Я один раз попробовал – сразу «крыша едет». А водки там – немерено, с продуктами привозили, каждый день давали.
– Женя, а что было после взятия Бамута?
– Стою я на посту ночью. Идут две фигуры. Говорю: «Стой! Стрелять буду!» Мне в ответ: «Мы тебя, щенок, сами застрелим». Я затвор передернул, дал очередь вверх. Эти двое легли, матерятся по страшному, чувствуется, что пьяные… До утра я их продержал, а рассвело – смотрю, майор и подполковник из ВДВ. Пришел разводящий снял меня с поста. Потом друг ко мне пришел: «Тебя ищут». Прихожу к командиру, вижу – эти двое. «Иди сюда, щенок», – и как шарахнет один из них меня прикладом в лоб. Я тикать… Догоняет меня БТР. Старший лейтенант кричит мне: «Прыгай на броню!» Было у меня три варианта: самосуд, трибунал или побег. Старший лейтенант посоветовал третье. Довез меня на БТРе до Прохладного, это 150 километров от Бамута.
– Почему именно туда?
– А ехали, куда глаза глядят. Я тогда даже не знал, что делать. В Прохладном, где – то на окраине, у меня поднялась температура от выстрела в спину, я упал у какого – то дома. Идет бабушка: «Ты солдатик? Сбежал?» – «Пришлось». Отнесла она со своим сыном меня в дом. Накормили, переодели. Отлежался немного, решил идти. Дали мне продуктов на неделю, и я пошел.
– Но кругом же блокпосты, патрули…
– Я вдоль железной дороги шел, в основном ночами. Железнодорожники поесть давали. Хотя случалось, что по 2—3 дня ничего не ел, только воду пил из колодцев.
– А если приходилось встречаться с людьми?
– С пониманием все относились. Особенно бабушки. Один раз меня патруль остановил, а как раз с мужчиной шел, он отстоял, сказал, что я его сын. По дороге встретил человек пятьдесят таких же, как я. Шли и одиночками и группами. В одной группе было пятнадцать человек.
– И куда же ты пришел?
– Сначала в Ростов. Через Дон переплыл, одежду в руке держал. Полторы недели до Ростова шел, почти тысячу километров. Потом до Каменска, еще километров 200 до какой-то станции, а оттуда на попутных электричках в Москву. С Курского вокзала на Владимир – и домой.
– И что ты собираешься делать дальше?