В тот же день за полночь обсудили с комиссаром все, что оставалось еще и еще раз обсудить.
– В людях я уверен, – сказал комиссар. – На всех занятиях присматривался. Отбор сделан безошибочный. Когда выступаем?
– Послезавтра.
– А почему не завтра? У нас ведь все готово. Лишний день ожидания…
– Послезавтра обещают обильный снегопад. Северный ветер.
– Понятно. И линию фронта легче перейти, и вернее в ночи затеряться.
– Переходить будем днем, – сказал Михайлов. – В полдень.
– Как это? – выдержанный и всегда спокойный комиссар откровенно растерялся. – Прорыв? Будут большие потери.
Командир объяснил.
– К тому же сильный снег, ледяной ветер, обед в блиндажах, усиленные посты сняты. Проскользнем.
Комиссар покачал головой.
– Огромный риск.
– Ночью там не пройти. Немец ночи боится, сам себе не верит. Бдителен. А днем расслабляется.
– Ну-ну. Как-то это…
– Я уверен, пройдем без выстрела и без потерь.
Накануне перехода в тыл противника Михайлов еще раз побывал на передовой. Обстановка на выбранном участке стала ему предельно ясна, и уверенность в том, что решение принято верное, укрепилась.
– А слева у вас что? – спросил он прикрепленного разведчика.
– Там, товарищ старший лейтенант, у немца оборона тоже слабая, как и у нас. Но мы ее хорошими минными полями подстраховали. И полевая батарея там замаскирована. Хотите там попробовать?
– Нет, мне здесь лучше нравится.
Михайлов снова поднес бинокль к глазам, снова повел им вдоль полосы.
Затишье здесь, по-видимому, было нормальным. В стратегическом отношении ни нам, ни немцам этот участок интересен не был. Тем более удивительно, что вдруг слева зачастила прежде замаскированная батарея. Выстрел за выстрелом, почти без интервала – беглый огонь. И так же неожиданно он смолк – отрубился.
– Что там? – спросил Михайлов.
– Надо посмотреть.
Где траншеями, где короткими перебежками по открытой местности перебрались на левый фланг.
Здесь, у пулеметного гнезда, собрались командиры, неотрывно глядя в завешанную легким снегопадом запредельную сторону, негромко переговаривались.
– Черт его знает!
– На прорыв не похоже.
– Какой прорыв, одна машина. Да еще и с фарами.
– И с сиреной.
И точно, в ближнем тылу послышался пронзительный вой, и сквозь снежную пелену замерцали танковые фары.
– Не иначе кто-то наш пробивается.
– Так точно. В этом районе танковая рота Одинцова разведку боем вела.
– Вовремя огонь прекратили. Да как бы он на мину не наступил.
Рев танкового двигателя был уже хорошо слышен. В него вплетались автоматные очереди. Даже казалось, что доносились суматошные крики немецких команд.
– Наш рвется – точно. А ну-ка, бог войны, кинь пяток снарядов ему в поддержку.
Ударили орудия. Вокруг танка встали разрывы. Стрельба прекратилась.
И вот во всей красе вырвался из снежной замети ободранный и частично обгоревший танк. Подпрыгнул правой гусеницей на полном ходу – точно: на мину «наступил». Но гусеница выдержала противопехотную мину, и танк, преодолев последние десятки метров, остановился перед траншеей, переводя дух. Лязгнул люк механика-водителя, высунулась голова в черном ребристом шлеме.
– Свои? – спросил танкист севшим голосом.
– А ты?
– Не видишь, что ли? Прорвался-таки. Мне к большому начальству надо. Комполка где?
Танкист тяжело выбрался из машины, сел, прислоняясь к гусенице, попросил закурить.
Кто-то быстренько свернул самокрутку, раскурил, сунул ему в рот.
Подошли офицеры.
– У меня важные сведения, – сказал танкист, вставая и затаптывая цигарку. – Для комполка, не меньше. Или особистов давайте. Больше никому докладывать не буду.
– Что у вас? – шагнул вперед Михайлов.
– А вы кто?
– Командир отряда НКГБ.
– Ты мне и нужен. Держи. – Танкист скинул шлем, пошарил внутри, выудил свернутый клочок бумаги.
Михайлов взглянул: шифровка.
– Откуда?
– Оттуда, – мотнул головой в немецкий тыл. – От вашего разведчика.
– Докладывай.
– Мы вели в этом районе разведку боем, фриц тут готовил вроде как бы неожиданный прорыв. Взяли нас в клещи. Боезапас ниже нуля, горючка на пределе. Командир роты принял решение пробиваться с боем к своим. Тем более что задачу свою мы выполнили.
Мой экипаж оставили прикрывать отход. Со всех машин собрали и передали нам почти весь боезапас, оставив на прорыв по пять снарядов на каждый танк.
Мы загнали нашу машину в подходящую бомбовую воронку, как в окоп, и подготовились к обороне. Мы были уверены, что живыми из этого боя нам не выйти.
Первую атаку мы отбили пулеметом. Вторая была танковая. Наш наводчик и заряжающий действовали, как две руки у одного мастера. Подбили два танка и еще один подожгли. Еще три немецких танка развернулись и ушли. Настала тишина. И в этой тишине мы хорошо слышали позади нас хлопки танковых орудий и выстрелы противотанковых пушек – это пробивалась к линии фронта наша рота. И мы подумали: пока мы здесь, живы и ведем бой, она окружена не будет и прорвется к своим. И будет воевать дальше с ненавистным врагом. И эти мысли придавали нам силы и стойкость.
…Отбили пулеметным огнем еще одну атаку автоматчиков. И пулемет наш замолчал – кончились патроны.
С личным оружием – с автоматами – мы выбрались из танка и залегли от него по обе стороны, обложились гранатами: будем стоять до последнего!
Снова атака. Немцы подобрались вплотную, навстречу им полетели гранаты. И на этот раз отбились.
Атака… Все реже слышу стрельбу моих товарищей… И вот она навсегда замолкла. А невдалеке снова поднялась цепь атакующих. Я бросился в танк – там оставались еще гранаты. Но, выглянув из люка, понял, что не успею. И тогда я взялся за рычаги. Танк послушно взревел и пошел на прорыв. Немцы дрогнули.
…Мне удалось прорваться. Пропахав заснеженное поле, я ворвался в березовую рощу, а затем скрылся в чащобе леса. Преследования не было. Может, солдаты не смогли угнаться за моей машиной, а скорее всего, решили: куда он денется, этот одинокий и безоружный танк в их тылу, рано или поздно у него кончится горючее, и он будет взят без единого выстрела…
Найдя подходящее глухое местечко, я замаскировал машину ветками и присел в раздумье на броне.
Смеркалось. Доносился рокот боя. Сильно похолодало. А я все думал нелегкую думу: как быть дальше? К своим я не пробьюсь, здесь оставаться тоже бессмысленно и неразумно. И решил поджечь танк и уходить пехотинцем, к фронту. В надежде как-нибудь перейти его линию.
Машину было жалко, но не оставлять же ее немцам. И я уже приготовился сливать в ведерко топливо из баков, но тут вдруг совершенно беззвучно и ниоткуда возник передо мной… немецкий солдат. Я даже не успел перекинуть из-за спины автомат.
– Тихо, – сказал он вполголоса. – Свои.
Вот так я встретился с разведчиком.
Это был совсем молодой парнишка, с трофейным автоматом, в немецкой форме. Как я понял, он уже много дней работал в немецком тылу, выполняя важные задания. Он узнал и разведал очень многое. Но был немногословен.
– Твое звание? – спросил он меня.
– Сержант.
– Я – старше по званию. Это понятно?
Конечно, понятно. Старший по званию, поступаю в его распоряжение.
– Как дальше воевать собираешься?
Я сказал. Разведчик покачал головой.
– Вот что надо сделать. Здесь, на этом участке, немцы готовят прорыв. Сюда перебрасываются свежие части, мототехника, артиллерия. Все эти сведения у меня есть, и нужно их срочно передать нашему командованию. – Я слушал и кивал, еще не понимая своей роли. – Я это сделать не могу. Должен задержаться.
Позже он довольно скупо объяснил, что им обнаружен какой-то мощный узел связи и необходимо его вывести из строя. Важность этой задачи я, конечно, понял. Что такое – оставить войска перед наступлением без связи? Это значит порвать все нити управления полками, ротами. Это значит лишить всех командиров глаз и ушей.
– Я надеюсь на тебя, сержант. Сегодня в ночь в направлении Званска пойдет танковая колонна противника. Позицию она займет, по моим сведениям, в районе деревень Пеньки, Подосинки, Сосновка. Это в непосредственной близости к передовой. Твоя задача – вклиниться в эту колонну, а затем прорваться в наше расположение.
– Это как? – я даже немного растерялся.
– Это очень просто. Колонна пойдет скрытно, рассредоточенно, с большими интервалами между машинами. Тут неподалеку есть возможность незаметно выйти на шоссе и следовать далее в составе колонны. Еще не понял?
Я стал понимать. Хозяйственные немцы тщательно подбирали всю выведенную из строя технику – и свою, и нашу – и отправляли ее на заводы. Что-то ремонтировалось, что-то шло в переплавку на металл. А если, положим, попадались наши исправные танки, немцы использовали их по прямому назначению, в бою. У них даже были специально подготовленные экипажи, владеющие нашей техникой.
– И ты практически до передовой пройдешь в колонне. Никто на тебя не обратит внимания, никому в голову не придет, что советский танк ведет наш советский танкист.
Придумано здорово. Придумано человеком, привычным к риску и опасности. И его уверенность передалась мне.
– Где твой шлем? – спросил он. – Утрачен?
– В машине.
– Давай сюда.
Разведчик сам вложил в шлем, под подкладку, небольшую сложенную бумажку, испещренную множеством цифр.
– Это мое донесение. Сделай все, чтобы доставить его командованию. Держи, – он вернул мне шлем. – Не буду говорить о том, что, если тебя обнаружат и схватят, донесение должно быть надежно уничтожено.
– Само собой, – обещал я.
Настала ночь. Но наш разговор еще не закончился. Мы забрались в танк, я закрыл все люки и включил подсветку. На коробке из-под папирос разведчик начертил мне схему.
– Вот смотри, сержант. Здесь, в шести километрах к северу от Званска, будет дислоцироваться вражеский танковый батальон. Колонна свернет вот здесь, на окраине Подосинок. А ты пойдешь вот сюда. Здесь у них слабое место на позиции, потому что – болото. Однако они успели там гать настелить. Ты по ней и промчишься. Все понял?
Мы выбрались наружу. Фронтовая полоса вся освещалась непрерывными вспышками ракет. Стрельба затихла. Изредка бухнет где-то вдали снаряд, протрещит короткая пулеметная очередь.
– Сейчас спать, – сказал разведчик. – Охранение ведем по очереди. Разбудишь через час.
Я никогда не видел, что человек может уснуть мгновенно. Его будто выключили. Всмотревшись в его лицо, я поразился его усталости. И решил не будить, пусть отдохнет подольше. Но ничего не получилось: ровно через час он открыл глаза – его снова включили.
– Слушай, парень, – сказал он. – Я не знаю, когда вернусь к своим. И вернусь ли вообще. Обещай мне доставить донесение.
Потом он забрался в танк и достал гранаты. Сделал две связки телефонным проводом, увязал их вместе и перекинул через плечо.
Ночь сгустилась, притихла в тревоге. Со стороны невидимого шоссе еле слышно стал доноситься рокот многих машин. Он надвигался и угасал волнами – одна прошла, другая, третья…
– Заводи! – разведчик взял автомат, подкинул на плече поудобнее связки гранат. – Я на тебя надеюсь, не подведи.
– Прорвусь! – твердо пообещал я и скрылся в люке водителя.
На самых малых оборотах я подогнал танк к шоссе и затаился, выжидая. Мимо, машина за машиной, шла колонна танков. Интервалы, как и говорил разведчик, были большие, он правильно все рассчитал. И у меня все получилось. Незаметно встроившись в колонну, в нужный момент я свернул на гать, дал полный газ и включил фары. Самое удивительное, что меня не обстреляли вслед. Наверное, у них был строгий приказ не демаскироваться.
– Что еще? Встретили меня хорошо, с огоньком. Спасибо, что промазали.
Михайлов аккуратно сложил шифровку, передал командиру полка:
– Срочно в Особый отдел. Они знают, что нужно сделать. А тебе, сержант, спасибо, – Михайлов наклонился к нему: – Он назвался?
– Только имя сказал – Виталий.
– Как выглядел?
– А то я знаю. В темноте общались, где ж тут приглядываться.
– Ну, рост, к примеру, фигура? Речь?
– Ростом вроде вас, сухощавый такой, подобранный. Речь нормальная, на русском языке. Только все время вдруг по-немецки заговаривался. Но потом обратно к русскому возвращался.
Михайлов, конечно, не мог знать, что за разведка действовала в этом районе. Может, да и скорее всего, это не была группа, а трудился одиночка, ночной охотник. В форме немецкого солдата, не привлекая внимания, бродил от части к части, откликался, отмалчивался, отругивался, собирал по крохам сведения.
И сколько их таких, лесных призраков, затерялось в лесах, затерялось в войне – без следа, без имени, без вести…
– Построились. Вещмешки перед собой. Стоять вольно.
Командир прошелся, скрипя свежим снегом, вдоль строя. Над его головой розовело рассветное небо, в котором устало гасли ночные звезды.
– Развязать мешки. Приготовить оружие к осмотру.
Ледяным ветерком повеяло от этих слов. Они будто отсекли вчера от сегодня. Вчера – учение, сегодня – в бой. С занятий приходили уставшие, а из боя… Все ли придут?
Командир дотошно осмотрел укладку мешков, сделал Бабкину замечание, что неуклюже приторочен маскхалат. Из мешка Караевой чуть было не вытянул недовязанный шерстяной носок с короткими спицами. Улыбнулся про себя, взглянул на Сафрона. Стал перед строем. Кивнул комиссару.
– Товарищи! Много говорить не стану. Родина наша в опасности. Столица наша под угрозой захвата проклятым фашистским врагом. Вся страна встала на защиту. От мала до велика. И мы с вами в этом нерушимом строю. Перед нами поставлена важная задача. Конкретно разберемся с ней в тылу противника. На нашей земле. Которую он топчет, разоряет, щедро поливает кровью наших бойцов и мирных жителей. А мы польем ее кровью захватчика! Пусть он захлебнется в ней! Пусть подавится тем, что успел забрать в свою смрадную пасть. И пусть издохнет на нашей земле! Кровь за кровь! Смерть за смерть!
Стало совсем тихо. Только в густых, обильно укрытых снегом ветвях копошились синички. Да с полигона доносилась нечастая винтовочная стрельба.
– Не дадим покоя врагу на нашей земле. Ни днем, ни ночью. Пусть встанет утром, но не дождется сна. Пусть ляжет спать, но не проснется. Каждый наш патрон, каждая граната, каждый холодный штык, каждая твердая рука на горле фашиста – вот ему ответ на все его злодеяния. Клянемся бить врага до победы!
– Клянемся! – И над строем колыхнулось плотное морозное облако, будто выдохнул один большой человек.
Пошли к машинам строем, в одну шеренгу. На груди автоматы, на поясе гранаты и ножи, на левом плече лыжи, за спиной вещмешки. Хрустко отзывался крепкий снег под валенками, покачивались в такт плечи. Идти вам, ребята, и идти. Кто-то из вас назад придет?
Два тентованных грузовика без номеров уже стали похожи на большие снежные завалы. Из-под которых вились неспешно, пофыркивая, синие дымки выхлопа.
В один грузовик погрузили снаряжение, лыжи, рацию. Туда же подсадили Анку-Испанку. И туда же вскарабкался Ветеран, забросив в кузов свой мешок. Быстро задернул тент.
– Старшина! – окликнул его командир группы. – Отставить!
Молчание. Командир и комиссар растерянно переглянулись.
– Старшина Савельев! Покиньте автомашину! Это приказ!
– У меня свой приказ, – глухо отозвалось из глубины кузова. – Личный.
Полог отдернулся, появилось взволнованное Анкино лицо.
– Товарищ старший лейтенант, ему обязательно надо. У него там мать. И сестра.
Опять переглянулись, уже с недоумением.
– Откуда бойцам известен наш маршрут следования?
– Им все известно, – комиссар поскрипел снегом, переминаясь. – Пусть идет с нами. Полезный боец.
Командир прошел к переднему грузовику, где уже разместился личный состав группы.