– Нет. Только вот бы еще горячего молока…, – Юм подпер ладонью тяжелую башку. Потом повернул руку так, чтоб виском пристроиться на плоский черный камень в браслете. Дед… Боль сразу стала тупой, далекой. – Вир. Мне кажется, вы мне еще что-то хотите сказать.
– Да, хочу тебя попросить: больше не надо тут говорить о бустерах ни с кем… Да, стыд и позор, что космос достается нам такой ценой. Ты говоришь, твой Дар лично тебе ни к чему – а разве ты сам, зная о бустерах, не попытался бы, используя свой такой уникальный, запредельный Дар, решить эту проблему?
– Я думал об этом, – неохотно сказал Юм, отнял камень от виска и с подозрением на него посмотрел – голова-то вообще перестала болеть. И мысли яснее.– Но я был тогда мал, ничего толкового не придумал. Я снова думаю, вот сейчас, как вспомнил бустеров.
– А хоть что-то уже придумал?
– Только перенесение нагрузки на симбионты. Либо в сумму к симбионтам – направленная селекция с вмешательством в геном. Ничего хорошего, – Юму даже расхотелось допивать молоко. – Это очевидные пути решения, это, я думаю, сейчас и развивают.
– Ты говоришь таким тоном, будто у тебя что-то есть в запасе.
– В общем-то почти и нет… Ну, еще можно растить навигатора прямо в космосе и корабль строить вокруг него, чтоб он понимал машину как свое продолжение. Ротопульт как колыбель… Но это я все умом придумал. А вот…
– Юм, начал, так договаривай! Сам знаешь, как это важно!
– Да, особенно если предполагается, что это будут мои флоты, – рассеянно сказал Юм и не сразу понял, почему Вир поставил звякнувшую чашку. Понял и слегка смутился: – Извините. Иногда меня заносит… Но это правда дело далекого будущего. Такого, в котором я точно буду наличествовать. А это под вопросом.
– Даже не пытайся сбежать из своего будущего заранее. Не сдавайся сейчас. Юми, может, все же расскажешь?
– Да разве мне разрешат такое исполнить… Но это единственный способ хотя бы в будущем начать прилично летать. В детстве Дед мне рассказал сказку про Волшебных Журавлей и лягушек, которые хотели летать. Там ответ, в этой сказке. Но в это решение почти невозможно поверить. Более того, на него еще нужно решиться.
– А именно?
– Нужно встраивать в лягушек… ой, в человека другие гены.
– Журавлиные? – усмехнулся Вир.
– Нет, мои. Не все, конечно. Но это последний шаг. Сначала надо из лягушки выжать лучшее. В лягушку даже крокодила сразу не встроишь, хоть он тоже амфибия. Значит, надо совершенствовать лягушку до нужного уровня. И все равно потребуются десятилетия отбора тех, в кого можно будет встроить хотя бы промежуточные гены. Это надолго… Очень надолго. Хорошо бы соответствующую селекцию запустить уже сейчас. Но кто ж мне позволит… Разбазаривать наследственность…
– Юмка.
– Что?
– Скажи, этнос Дракона отличается от легов? Или от племен Бездны?
– Еще бы. Заметно. Но он очень, конечно, не гомогенный. Думаю, мы-то говорим о сигмах и тагетах, да?
– А тагов видел?
– Не помню… Но я многого не помню. Видимо, таги покруче тагетов? – на самом деле таги и тагеты различаются структурой мозга и, соответственно, уровнем доступа к информационным и аналитическим слоям Сети – вдруг всплыло в голове. Но говорить об этом нельзя. О Сети вообще ни с кем говорить нельзя. «Никому, никогда», – Нет, кое-что помню. Ние – таг… Да и вы, Вир, возможно… Ах, вот теперь понятно. Таги и тагеты несут некий наследственный материал, который определяет их способности. И селективный отбор по этим способностям тут, дома, ведется, мне что-то кажется, давно.
– Правильно тебе кажется. Так что ты не первый из Драконов, кому пришла в голову та же идея не дожидаться паровоза эволюции, а ускорить дело, поделившись собственными хромосомами.
– «Собственными», – хмыкнул Юм и потер снова занывший висок.
– Ваша семья несет чудовищной сложности геном, – вздохнул Вир.– Очень много древних, реликтовых, мощных локусов, которые больше ни в какой популяции не встречаются. Нигде. В Доменах, пару тысяч лет назад, был вброс – ты бы знал, какие там теперь жесткие династические законы и евгеника. Но этого было недостаточно: слишком большая базовая популяция. Поэтому появился Дракон – с этносом нового уровня отбора.
– Я знаю, что в Драконе люди куда красивее и умнее. Наследственных болезней почти нет.
– Тысячелетия работы, – кивнул Вир. – Ярун, думаю, случайных сказок не рассказывает. Думаешь, к чему это тебя учили генетике, а?
0,5. «Геккон»
После недолгого визита к Вильгельму остаток дня Юм провел в маленьком домике у озера где-то очень далеко от детских территорий Венка. Это было что-то вроде зоны уединенного отдыха. На пределе видимости сквозь стволы сосен Юм разглядел еще такой же домик, только пустой. А этот домик был как тот, о котором он говорил Ние: маленький, простой, под большим деревом. Под сосной. Шишки на земле вокруг, слой хвои… Домик как из сказки: синяя крыша, деревянное крыльцо, чистенькие, отражающие сосны и небо окошки. Он сел на ступеньку крыльца и на целую минуту замер от счастья. Пожить бы здесь, а не побыть. Это Ние, наверно, подсказал Виру и Вильгельму, что Юм мечтает о таком домике… Ну, да. Они друзья тут, всегда на связи… И он, Юм, для них общая головная боль… Надо им хоть как-то помочь. Не утруждать.
Вроде бы надо радоваться, что Ние хотел его побаловать… А на самом деле – хоть плачь. Домик сказочный. Да только вот он сам – настоящий, со всем этим тяжелым прошлым, с виной перед ними, – да еще с этим ужасным унаследованным мозгом… Почему у Ние такого мозга нет? Как бы Сташ был рад иметь наследником не его самого, проклятого заморыша, а веселого, мощного, спокойного Ние? Почему только Юм уродился такой – чтоб напрямую работать в Сети? Сил только нет на такую работу. Сеть-то, может, его слышит, а сам он… Хотя… Он посмотрел на черный камень в браслете. Подозрения, да. Активные подозрения. С тех пор, как он на руке – мозг вроде бы быстрее стал соображать, а Дед-то ведь сказал: «тебе с ним будет полегче»? Что это за камушек такой… Который, похоже, вовсе и не камушек… А – усилитель контакта? Ну… Куда денешься. Его мозг – да, часть Сети. С детства в симбионтах… Но Дед ему еще тогда объяснил, что дело не столько в симбионтах, а в самом мозге. Сеть – искусственная система, но ориентирована она на волю вот такого мозга, как у него. Потому что его предки создавали Сеть прежде всего для себя. А он – свой Сети даже не на сто процентов, как Сташ, а на двести. Потому что вторая линия его наследственности тоже прямо восходит к второму создателю Сети. Эх. Надо как-то снова с ней… Налаживать отношения. Когда он был малышом – они дружили… Это ведь она помогла сбежать. Они обхитрили всех, да… Ой. Это что же… если Сеть не донесла на него мелкого Сташу… То что же, для Сети воля его, Юма, важнее, чем воля Сташа? Это как?
Еще бы Сташ не был в гневе.
Надо… Надо быть очень аккуратным.
Никуда не лезть. Мечты не озвучивать никак. Да их и нет, собственно… С Сетью – осторожно.
И ни с кем, никогда не говорить про Сеть. Это был закон, в котором Дед заставил его поклясться еще трехлетнего: про Сеть – никогда, никому. Сеть – секрет тех, у кого черная полоса на голове. То есть – их троих: Яруна, Сташа и Юма.
Ну что. Придется с этим дальше так и жить. И с тем, что расти перестанешь – тоже… Так. Не реветь. Вон какие белые облака в синем небе. Ветерок веет. Озеро сверкает за деревьями. На земле шишки валяются. Подальше – кустики какие-то низенькие с темными ягодками… Чирикает кто-то на сосне. Природа. Жизнь. Можно просто дышать. Просто жить. В сто тысяч раз лучше, чем месяцами, годами находиться на корабле и дышать стерильным идеальным воздухом… Ради этого летнего ветерка с озера… Даже с Сетью можно примириться. А когда стемнеет – стоит пойти поискать светлячков.
Здесь с ним рядом были лишь двое Волков – пожилой незнакомый дядька и утренний рыжий волчонок. Вир и доктор Вильгельм пробыли недолго. Велели отдыхать и улетели. Охранники Юму не мешали, но, чтоб не осложнять им жизнь и заодно убедить Тихона в лояльности, Юм далеко от дома не отходил и на все спрашивал разрешения.
Охранники сперва удивлялись и говорили, что можно все, потом привыкли. Юм побродил среди сосен по упругому густому мху и многолетним слоям хвои, постоял у воды и вернулся на крылечко. Сидел, смотрел на голубые просветы в облаках, плывущих над темными верхушками на том берегу, следил за ветерками, рябящими серую теплую воду, разглядывал желтый мох за тропинкой и текстуру досок, из которых было сделано крыльцо. Осторожно, вприглядку, изучал топологию Сети. Потом вообще о ней забыл – думал о бустерах и волшебных журавлях, о картировании генома, о горизонтальном переносе генов – и какова мозаика сейчас. И что он сам может со всем этим поделать… И кто, когда дал ему начальные знания о генетике? Кааш? Или Сеть? Было тихо, хорошо, Сеть не мешала, обозначая информацию только если он требовал… Голова не болела – и немножко клонило в сон. Только все равно холодно, хотя он и сидел на самом солнцепеке.
Пожилой спокойно сидел в тени под сосной на лавочке, держа Юма в поле зрения, а медноволосый шустрый волчонок кружил, изнывая от скуки, вокруг домика. И вдруг он примчался, сверкая глазищами:
– Малыш! Малыш, посмотри в доме, там в коробке с продуктами банка орехов, и давай скорей!
Юм, чуть удивившись, послушно отыскал банку и принес ему.
– Пойдем тихонько, – он торопливо открутил крышку и вытащил несколько орехов, сунул банку Юму: – Неси. Ты белок видел?
На ветке сосны за домиком сидел странный большеглазый, крошечный зверек со смешным сереньким, мохнатым хвостом. Он деловито зацокал, когда рыжик протянул ладонь с орехами, и, перевернувшись вверх загнувшейся метелочкой хвоста, царапаясь по коре, спустился к орехам. Юм замер. Рыжик что-то насвистывал зверьку чуть слышно, и, шурша коготками и цокая, тот слез к самой ладони и вдруг схватил орех. Смешно извернувшись, удрал на ветку и завертел орех перед сморщившейся зубастой мордочкой – и вдруг две скорлупки полетели вниз, а маленькие темные лапки уже держали светлое ядрышко. Мелькали острые длинные зубки. Не отрывая от белки глаз, Юм тоже зачем-то разгрыз и съел орех. Орех, крупный, пахучий, ему понравился. Белке тоже. Зверек опять спустился к ладони Волчонка, схватил самый большой орех, но на ветку не потащил – неудобно держаться на ветке вверх хвостом, и он торопливо перебрался на крупную ладонь тихонько смеявшегося мальчика.
Три ореха он стрескал мгновенно, только скорлупки падали, и, поискав еще, удивленно цокнул. Юм тут же протянул бельчонку всю банку. Он затарахтел и, раскрывшись серенькой мохнатой трапецией, перелетел на Юма. Он оказался легоньким, горячим, щекотно царапаясь крохотными коготками сквозь тонкое платье, и невесомо задел щеку дымчатым хвостом. Стрескав из банки еще пять орехов, он побегал по плечам Юма, невыносимо щекотно пролез под подбородком, внезапно понюхал Юму рот. Круглые черные глазки его блестели радостно и жадно. Посуетившись, он устроился на краю банки, которую Юм прижал к груди, и принялся набивать орешками раздувающиеся щеки. Рыжик давился от смеха. Юм одним пальцем осторожно погладил белку по темной полоске вдоль спинки. Мех был шелковисто-колкий и горячий. Юм вздохнул и сказал волчонку:
– А на кораблях таких не бывает. Кошки выносливее, у меня были кот и кошка легийские, чтоб играть, рыжие, полосатые, с глазами, как изумруды. Только они играли, пока котятами были, потом обленились. Или спали, или дрались… а этот какой… белка…
Минут пять, пока бельчонок таскал орехи, Юм пытался вспомнить, где же он видел россыпь сверкающих драгоценностей и котят, раскативших по ковру крупные рубины и золотые звякающие шарики, потом сдался. Бельчонок за это время раза четыре успел сбегать куда-то высоко на дерево и разгрузить орехи. Спустившись в пятый раз, сердито растарахтелся: орехи кончились. И – улетел вверх по ражему стволу сосны. «Спасибо» не сказал. Волчонок посмотрел в пустую банку и предложил:
– А хочешь, мы костер разведем и еду на огне приготовим?
Юму понравилось собирать для костра легкие сосновые шишки и сухие веточки, а потом слушать, как трещит почти невидимый под ярким солнцем костерок. Он точно почувствовал, что видит открытый огонь впервые, таким резким и живым было впечатление, и удивлялся, почему слово «огонь» всегда пугало. Даже сам потом держал над жаркими оранжевыми углями толстенькую сосиску на палочке, стараясь не задевать белые хлопья пепла. Он согрелся у огня весь целиком и блаженствовал теперь. Горячие шкворчащие сосиски нужно было кусать прямо с палочки, и эта скучная еда для завтраков вдруг оказалось неправдоподобно вкусной, и темный хлеб тоже, и незнакомые зеленые и красные овощи. И молока много, а волчонок отламывал ему хлеб большими вкусными кусками, рассказывая про всяких здешних белок, зайцев и бурундуков. А когда Юм поел, то научил определять стороны света по деревьям, и Юм все удивлялся, когда восток или север точно совпадал с его внутренним чувством, где какая сторона света.
Потом они бегали по берегу, пока Юм не запыхался. Рыжик скинул с себя одежду, бросился в воду и долго плавал, и Юм от зависти разулся и тоже полез в озеро, но глубже чем по колено испугался заходить. Сколько много этой громадной, глубокой, холодной воды… Замочил тяжелый и сверкающий подол платья. Ноги сразу замерзли, и потом, ведь ему же нельзя босиком… Пожилому охраннику эти игры у воды тоже не понравились. Тогда волчонок притащил откуда-то надувную лодку, и они довольно долго с ней возились, пока не надули ворчащим маленьким насосиком. Волчонок засунул Юма в специальный желто-красный надувной жилет – и можно влезть в лодку, упругую, смешную. Берег плавно отступал назад, и озеро становилось большим. Пахло чем-то серебристым и зеленым, в прозрачной воде дрожали столбики солнца, в которых сновали мальки. Юм опускал пальцы в шелковую, почему-то совсем не холодную воду, жмурился на сверкающую рябь, потом просто смотрел, смотрел. Конечно, ему нельзя ничего этого хорошего, ни белки, ни лодки… Ничего нельзя… надо вернуться на крыльцо и сидеть тихо…
И вдруг проснулся уже в темноте, на берегу, но все еще в лодке, укутанный в несколько одеял. Поздний вечер, в верхушках сосен висели огромные яркие звезды, рядом сидел Вир, а невдалеке бродил Тихон, вокруг которого бегал Волчонок. Юм, роняя одеяла, застенчиво вылез из лодки, и все вдруг оказались рядом, отняли спасательный жилет, заговорили весело и громко. Вир привез к ужину коробку с интересной едой, и разрешил снова разжечь весело заскакавший рыжий костер. Юм опять собирал шишки и веточки, оглядываясь на оранжевые пятна света, густые тени и Волчонка рядом, потом пил у костра горячее сладкое молоко, и все подсовывали ему разные рулетики и колбаски. На тарелке уж не было места. Он улыбался, грелся, вежливо со всеми разговаривал, и никак не мог понять, за что ему отдельная райская жизнь. Стал подозревать плохое. Загрустил и спросил:
– Значит, мне теперь нельзя с другими детьми?
– Почему? – Вир поставил свою кружку. – Можно. Но мы решили, что проходить психологические тесты и выяснять потолок интеллекта тебе никакого смысла не имеет. В этом смысле ты нам ясен. Введем тебя сразу на последний этап, чтобы ты сам определился, куда тебя. У нас же все школы со специализацией. Вот и выберешь себе школу.
– Как?
– Километров восемь за день по лесу пройдешь? – спросил Тихон.
– Наверно.
– Тогда послезавтра утром мы тебя и высадим с первой группой.
– А что нужно будет делать, кроме как куда-то по лесу идти?
– Послезавтра узнаешь. Ничего, с чем бы ты не справился, – успокоил Вир. – Завтра еще денек здесь проведешь, в тишине… Отдохнешь. И сейчас разумнее всего лечь спать.