– Или станешь таким же ботаником на всю голову, как Петр Петрович, – вставил я. – А можно совместить: бадяжить какую-нибудь наркоту и получать за это кучу бабла…
Мы от души смеемся. Даже, можно сказать, ржем.
Я не ожидал, что внутри Игоря такой надрыв. Не такой уж он и нормальный, как я думал. Это не плохо, конечно. Это даже хорошо.
Но мне почему-то кажется, что Игорь всё равно станет исполнительным директором.
С детства живу с ощущением, что скоро меня настигнет полный крах. И это неминуемо происходит.
Это, кажется, было утро субботы. Мы с Ариной что-то жевали, обсуждая, куда бы нам сходить. Вдруг – звонок в домофон.
На пороге стояла Нина. В неплохом расположении духа.
– Я приехала посмотреть, как ты живешь, вичушничек мой. Молодец, что не поддался на Наташкины чары…
– Я отлично. А как она?
– Переживет… А это, значит, твоя девушка?..
– Ну да, несложно догадаться, – встряла Арина. – На батарее же сушатся женские трусы, сами видите…
– Боже, девочка, кто ты? Откуда ты взялась?
– Демидова Арина Михайловна, 1999 года рождения, хожу в десятый класс, рост 165, вес 45. Безумно люблю этого вичушника. Презрение своё с лица подотрите, а то аж капает!.. Вы вообще кто такая? Та самая добрая тётя, которая маленького Лёвочку опекала? Ну, конечно, ребёнка любить легко… А вот взрослый вичёвый – совсем другое дело, правда? Шли бы вы отсюда…
– А ничего, что это не только его квартира, но и моя?! – вспыхнула Нина. – Мама оставила половину квартиры ему, половину – мне. Она хотела всё на меня переписать, она думала, Лёвке всё равно, наверно, недолго осталось… Но я же добрая, я настояла, чтоб пополам. А теперь я такое выслушиваю! Уму непостижимо!
– Если хочешь, продадим квартиру, а деньги разделим, – устало сказал я. – На комнату в коммуналке мне хватит? Хватит. А ты просто забудешь, что я есть. Собственно, ведь ты и так забыла…
– Я имею на это право, – пожала плечами Нина. – По сути, ты мне никто…
– Ну и вали отсюда, п**** бессердечная! – заорала Арина. Мне показалось, она сейчас Нину ударит.
– Успокойся, малышка, – сказал я. – Нин, правда, уходи. Сообщи мне о своем решении по квартире. Я ничего против тебя не имею. Ты мне ничего плохого не сделала, да и я тебе вроде тоже. Так о чём разговор? До свидания.
– Ты что, идиот?! Ты не понимаешь, что ли, какому риску ты подвергаешь эту девчонку безмозглую?!
– Никакого риска нет, – парировала Арина. – Но ты такая тупая, что тебе и объяснять это западло.
– Ах, вот так, – скрестила руки Нина. – Хорошо, посмотрим, какое вас ждет будущее.
Мы ничего не заподозрили. Обнимались так, будто впереди для этого оставалось бесчисленное количество дней. Знали бы, что будет впереди – вовсе не размыкали бы рук… А вообще, надо было куда-нибудь бежать. К сожалению, это не пришло нам в голову, а планета Земля вдруг закрутилась быстрее обычного.
В общем-то, всё в эти дни шло не так. На ставшие уже привычными мне встречи с ВИЧ-позитивными вдруг перестала ходить Света. Я позвонил ей.
– А я пью, – сообщила она мне. – Моя Кэт умерла…
Кэт была её лучшей подругой. Однажды она пришла на нашу встречу, но сидела молча. Света позже обмолвилась, что Кэт не лечилась, хотя иммунный статус стремился к нулю.
– Мы кололись на пару… Одним шприцем. Почти десять лет. Представляешь? Обе завязали. Помню, когда первый раз сдали на вирусную нагрузку, она у нас была почти одинаковая… Даже в этом как сестры. Прошло несколько лет, подошло время пить терапию, я начала, а Кэт наотрез отказалась. Говорила: слезть с одной химии, чтоб пожизненно сесть на другую? Она же сажает печень, да и по всем органам бьёт, как это можно пить добровольно? Умерла она от менингита. Банально для тех, кто не лечится…
– Не поверю, что и умирая, она не понимала, как лажанулась.
– Понимала. И согласна была подключить терапию. Но было уже поздно.
– Извини, но она просто дура… Я иногда отказываюсь понимать вас, заразившихся уже взрослыми. Ведёте себя хуже детей…
– Знаешь, все мои друзья склонны к саморазрушению. Оно и понятно: весь мой бывший круг общения – системщики. Да что говорить, больше половины и нет уже в живых. От СПИДа, правда, единицы умерли – большинство до него не дожили. Умерли от передоза. Один за другим передоз, передоз, передоз… Мы с Кэт выбрались, вылезли… И ради чего? Чтоб её СПИД сожрал?
– Не он её сожрал… Она сама себя ему скормила.
– У неё дочка осталась. Ксюша. Шесть лет. Тоже с плюсом. До недавнего времени всё у Ксю было хорошо. Внешне здоровый ребёнок был. Мне Кэт клялась, что она у неё здоровая родилась. Чтоб я, видимо, не лезла со своими “ядами”…
– А сейчас что с ней?
– Сейчас в больнице. Дело плохо. Пятьдесят пять клеток. Но твой Санпалыч говорит, что надежда есть…
– Хм, мать умерла, сделав этим одолжение дочери… Хоть какой-то шанс выжить.
– Выживет, допустим, а что дальше? Детский дом? Я б её удочерила… Но по закону нельзя… Я всех своих детей абортировала. В сорок пять у некоторых уже внуки, а у меня – никого, только кладбище друзей-наркоманов… Ладно, себя жалеть не буду. А вот Ксюшку жалко. Чёртов закон…
Через паузу я подвёл разговор к завершению:
– У твоей Ксюшки один путь – выжить, а потом жить всем назло. А что нам, плюсовым детям, еще остается?!
– Я убью тебя! Я просто убью тебя! Ариночка, ну скажи мне, деточка, он же, наверное, скрывал это от тебя?.. Сама бы ты не легла бы с вичёвым, ты же умная девочка, правда же?
– Откуда ты знаешь про ВИЧ? – спросила Арина.
– Мне тётка его “ВКонтакте” написала. Хорошая женщина, спасибо ей, а то бы я и не знала! Боже мой! Какая дура я была! Никому же нельзя доверять! Давай собирайся. Поехали домой…
– Мама, замолчи. Я никуда не пойду, – жёстко сказала Арина.
В одну минуту она повзрослела. Я четко это увидел.
– Господи, что же делать-то?! – причитала Галина Геннадьевна. – Мне сказали, анализ только через три месяца сдать можно… А пока так и жить в неведении… Сажать надо таких, как ты!..
Я старался сохранять спокойствие. Я слабо, но всё же надеялся, что мои объяснения могут как-то повлиять (“У меня неопределяемая вирусная нагрузка, и даже если порвется презерватив, я не заражу ее. Я не инвалид, у меня ничего не болит. Люди живут годами вместе – положительные и отрицательные, и один в паре остается здоровым…”). Но это не работало. С двумя женскими истериками я ничего не мог поделать. Арина визжала громче своей паникующей матери, грозясь прямо сейчас выйти в окно с пятого этажа, если её посмеют разлучить со мной.
В конце концов, была привлечена тяжелая артиллерия. Дядя Володя просто вынес Арину из моей квартиры. Я не помню, что делал: сопротивлялся ли я? Пытался ли вырвать из их лап свою любовь? Может, и нет… Я снова сдался. Это ужасно. Я ненавидел себя.
Ты опять один, чувак, – сказал я зеркалу. – Все же было понятно. С самого начала. Не стоило и начинать. Жил без всяких сердечных привязанностей – и нормально. Ты что, забыл, что ты – прокажённый? Ты вичёвый, любить тебе не позволено, ну, если только таких же, как ты сам. Ты же – чёртов Квазимодо, хоть ты и симпатичен внешне. Внутри тебя – твоя уродливая тайна, и каждый, кто узнает про твой вирус, каждый с этой минуты имеет право тебе плюнуть в лицо, напомнить, что на счастье ты права не имеешь. Какая тебе Эсмеральда?.. Жри говно…
Для всех ты вооружен и очень опасен. Вооружен своим вирусом. Для всех, кто знает о твоем ВИЧ, ты – леденящее дуновение смерти. Ты для них – и убийца, и жертва. Иногда тебя даже заживо называют жертвой СПИДа. Превентивно, так сказать…
Но она!.. Для неё ты был человеком. Она в тебе увидела тебя. Что бы она сейчас сказала, поняв, что ты опустил руки и отказался от борьбы? Правильно, она бы выдала что-то вроде: “Спирин, я тебя ненавижу. Ты сраный предатель”.
И я решил: ни с одной потерей в жизни я больше не смирюсь. Нужно было снова её обрести. Я не знал, как, но я верил, что всё получится. Я ни во что так не верил в своей долбанной жизни. “Да-да, – говорил я себе. – Я прямо сейчас разработаю план действий. Только немного полежу…”
В голове мутнело, интуиция говорила: температура больше тридцати восьми.
Да, надо поспать.
Лимфоузлы вызывающе выступали из-под челюсти. Я выпил тройную дозу метазида (начал курс еще с неделю назад, когда обнаружил первые признаки). Сегодня пришлось окончательно признаться себе в том, что у меня, кажется, туберкулез.
И я молил Бога – я не знал, какого, какого угодно, – чтобы это был не он…
Асфальтоукладчик, что ли, по мне едет? Жуткая нарастающая боль. Лучше бы и не ложился спать. Взглянул на часы – я проспал половину суток. Вот, еще и слабость. А асфальтоукладчик все давит на грудину. Невыносимо. Я подался вперед, и из меня вырвался кашель.
Вместо того чтобы отвоёвывать у враждебного мира Арину, я выкашливаю свои легкие. Прелестно.
Ну, привет, туберкулёз! Что ж, поехали в больничку? Там с тобой разберутся.
А следующая мысль: ну какая больница? Меня положат минимум на полгода. А то и на год. Как я без Арины? Как она без меня? Но горькая правда, и я это знал, была в том, что если не больница сегодня, то могила завтра.
Пусть это будет частью борьбы за мою малышку – моя борьба за жизнь.
Часть вторая
От капельниц я почему-то все время терял сознание. Врач называла это сном. Но мне казалось, что это был какой-то, мать твою, наркоз. Приходя в себя, я моментально вспоминал про Арину и начинал шарить рукой под подушкой и по тумбочке в поисках телефона, но не успевал закончить начатое, вновь погружаясь в небытие…
Только несколько дней спустя я наконец прочел все тридцать восемь накопившихся в памяти телефона сообщений. Она то кляла меня на чем свет стоит, обвиняя в предательстве, то обеспокоенно спрашивала, где я, что со мной и как я себя чувствую? Пью ли таблетки? А потом снова упреки и угрозы, что если я продолжу её игнорировать, она возьмет и забеременеет от своего соседа по парте…
Я хотел написать ей что-то полусерьёзное. Ну, чтобы она была уверена, что я по-прежнему её люблю, но при этом не заподозрила, что моя нынешняя проблема со здоровьем размером с асфальтоукладчик… Но пальцы не слушались, ничего написать не получилось.
С трудом я сел на постели. Закашлялся. На звук повернулись соседи по палате. Спортивного вида азербайджанец жевал хурму и покачивал головой в такт национально-танцевальным песенкам, раздававшимся из его телефона. Очень худой парень увлеченно давил синим пальцем врагов в планшете. Обычный мужик, безликий, как продавец из “Евросети”, читал книгу. Они кратко взглянули на меня.
– Это какая палата? – спросил я, чтобы что-нибудь сказать.
– Четвёртая, – ответил азербайджанец.
– А по моим ощущениям, шестая… – буркнул безликий.
Я встал. Это было нелегко. Палата виделась в черно-зеленых тонах.
– Ты куда? – хором спросили соседи. – Тебе ещё лежать надо, посмотри на себя!..
– В туалет я…
– Какой тебе туалет? Утку вон возьми под койкой.
Мне восемнадцать лет, и мне предлагают ссать под себя. Нет, я лучше сдохну.
– Пацаны, скажите, где сортир? – умоляю я.
– В конце коридора, – отвечает азербайджанец. – Давай провожу тебя.
Мне он сразу понравился. Хороший парень. Джавад.
В туалете я достал телефон и набрал Аринин номер.
Она плакала.
– Куда ты пропал?
Я так и не придумал, что бы соврать. Пришлось сказать правду:
– Я в тубдиспансере.
– Я как чувствовала!.. Адрес говори! Какой диспансер?
– Ты с ума сошла… Тебя не пустят…
– Меня – пустят. Не сомневайся, – уверенно сказала Арина.
– Лучше скажи мне, мама твоя успокоилась?
– Она никогда не успокоится, – проворчала Арина. – Только если я её убью, вот тогда да…
– Глупости не говори. Послушай. Я отсюда выйду не очень скоро, наверное. Через полгода. Может, больше…
– Я умру без тебя, – всхлипнула Арина.
– Не перебивай. Мне хорошенько вылечат этот чертов туб и, надеюсь, он больше не вернется. Я выйду, и мы все равно будем вместе, несмотря ни на что, и твоя мама в конце концов поймёт, что разлучить нас просто невозможно… Смирится.
Я услышал череду вопросов: что я ем, какие у меня условия, чем меня лечат, что говорят врачи, и ни на один не смог ответить. Я же в сознании почти и не был.
Арина плакала:
– А знаешь, я все-таки тебя ненавижу.
– Почему?
– Влюбить в себя человека означает подсадить его на самый тяжелый наркотик.
– Ну что поделать, маленькая… Переломаемся. Мне не впервой, в конце концов…
– Все будет хорошо?
– Погодки будут. Или как там они называются… Мальчик и девочка.
Джавада собрались выписывать. Но он чуть ли не зубами вгрызался в железную койку:
– Мне плохо, я работать не могу…
– Что вы мне голову морочите?! – отбивалась усталая пожилая врачиха Татьяна Ивановна. – У вас динамика исключительно положительная. Всем на зависть.
– А что я на рынке целыми днями?! Это ничего, да?! На меня работают таджики-маджики… Они не привитые… Чурки всякие… Опять заразят меня, и всё…
– Уймись ты! – замахала руками Татьяна Ивановна. – Кому ты про таджиков рассказываешь? У тебя ВИЧ сколько лет?!.. Надо было вовремя вставать на учет и начинать терапию, чтоб не довести до туберкулёза. А то сам видишь что вышло.
– Ну, пожалуйста, – взмолился Джавад. – Ну, я вас, как мать, прошу. Как родную мать, да?.. Ну, пожалуйста. Еще месяц, умоляю. А потом что хотите, то и делайте…
Она разрешительно вздохнула и пошла к выходу.
– А я?.. А мне что скажете? – сказал я ей вслед.
– А тебе, друг мой, восемнадцать таблеток. И лежать. Всё теперь не так уж плохо. Слава Богу, туберкулёз у тебя закрытый. Но это, конечно, странно – на терапии заработать такую тяжёлую форму. Задал ты нам задачку, конечно…
Лежать.
Спрашиваю Джавада:
– Чего ты домой-то не спешишь? Я бы всё отдал, чтобы выйти отсюда…
– Сейчас здесь мой дядька, понимаешь, мой будущий тесть… Приехал… Я помолвлен. Со своей двоюродной сестрой… Ну, в общем, он тут по делам. Если меня сейчас выпишут, то придётся ехать с ним и жениться там, в Баку… А там перед загсом надо на ВИЧ сдавать… Понимаешь?! Тогда все узнают…
– Подожди. Ты биологию учил в школе хоть чуть-чуть? Ты понимаешь, что с близкими родственницами лучше не заводить детей?..
Джавад пожал плечами:
– Так чуть ли не вся Турция и пол-Азербайджана женаты на двоюродных. И ничего. Ты мне скажи лучше: почему, когда я восемь лет назад сюда переехал, мне никто не сказал, что надо тут аккуратнее с девчонками?.. Я думал разве, что тут у вас ВИЧ на ВИЧе?..
– Так ты всю жизнь собираешься скрывать, что у тебя ВИЧ? И от жены своей?
– Ну да, – снова пожимает плечами Джавад. – Я тут пока отлежусь, в Азер не поеду, через пару месяцев её привезут сюда… Какая разница, ей бы все равно пришлось переехать. У меня тут всё есть. Гражданство, слава Богу, мне его помогли получить до того, как я заразился… Своя точка на рынке, квартиру снимаю… Я-то думал, всё у меня тут сложилось хорошо, а видишь, как… Но я не унываю. Буду жить, пока живётся. Здесь свадьбу сделаем… Никто про ВИЧ не узнает. Вирусная у меня сейчас нормальная. Говорят, скоро будет неопределяемая, то есть я буду почти не заразный… Значит, ребенка, хоть одного, да можно сделать… Не хотелось бы, конечно, заразить ее… Вообще, я её почти не знаю, ну, сестру-то эту свою, невесту. Она из деревни из-под Баку… Мало мы общались… Она, если честно, на крокодила похожа. Ну, челюсть вперед сильно…
И он показал, какая у неё челюсть – выдвинул вперед подбородок.
– Так зачем на ней жениться? – оторвался от книжки безликий. Его, кстати, звали Егор, и работал он отнюдь не в “Евросети”, а был институтским преподом. – Мало того, что сестра тебе, так ты её и не знаешь совсем… А тебе же с ней жить…
– Да и челюсть к тому же… – встрял я.
– А что я могу поделать?! Так у нас положено, – ответил Джавад. – Традиции. Помолвку сделали, когда мне было восемнадцать, а ей вообще тринадцать. Я уехал учиться и работать сюда… Вот, поработал и поучился на хрен. Вичёвый теперь…
В кварцованном воздухе палаты повисла безысходность. В списке того, что я ненавижу в этой жизни, я мысленно поставил галочку напротив слова “традиции”.