Банкет состоялся в одном из самых дорогих и элитных ресторанов Мюнхена. Прибыло все руководство «Люфтганзы» и имперского министерства транспорта (гражданская авиация находилась под контролем этого министерства), НСДАП в лице Гесса, Бормана, Геббельса, Розенберга, Лееба, Гиммлера, вновь созданного министерства авиации во главе с рейхсминистром Герингом и статс-секретарем Мильхом. Пришли старые однополчане – лучшие летчики Германии, облаченные в новую форму люфтваффе или форму авиации военно-морского флота с боевыми наградами. Удивление вызвало появление в ресторане генеральных консулов в Мюнхене Италии, Венгрии, Болгарии, Румынии, Финляндии и Японии.
Зал ресторана был полон нарядными мужчинами и прекрасными дамами, сияющими золотом и драгоценными камнями. Но, уверяю вас, никто не мог сравниться с Доррит и Еленой Ганфштенгль, затмившими всех своей красотой, свежестью, изысканными нарядами и со вкусом подобранными украшениями из бриллиантов, сапфиров и изумрудов. Я был горд своей супругой. Я был искренне счастлив.
Гости потоком несли корзины и букеты цветов, предназначавшиеся главным образом Доррит. Дипломаты вручили мне фарфоровые сервизы, статуэтки, бронзовые канделябры, а генконсул Финляндии – серебряный знак пилота ВВС своей страны с почетным дипломом, подписанным Верховным главнокомандующим Густавом Маннергеймом. Друзья-однополчане подарили мозаичное панно, выполненное в виде карты Западного фронта, с указанием рубиновыми стрелками районов, где мне пришлось принимать участие в боевых действиях. Геринг, верный своим охотничьим пристрастиям, торжественно вложил в мои руки карабин с дорогим цейссовским оптическим прицелом. Ну а подарком Мильха, как у него всегда водилось, стал плотный и пухлый пакет с весьма чувствительной суммой в долларах.
Геринг взял в свои руки порядок на банкете и первым произнес тост за одного из лучших пилотов Германии, его боевого товарища и просто замечательного человека, то есть за меня. Затем, строго следуя вложенному в его руки адъютантом списку, он предоставлял слово руководству министерств, «Люфтганзы», однополчанам, дипломатам. Не успел болгарский генконсул, получивший разрешение Геринга, открыть рот, в зале произошло оживленное движение. Вошли адъютанты фюрера Брюкнер и Дитрих, а за ними сам Гитлер, на ходу взмахом руки приветствовавший публику, разом вскочившую с мест в восторженном порыве. Он направился прямо к нашему столу, вручил букет роз Доррит, поцеловал ее руку.
– Вы, как всегда, прелестны, фрау Баур, – прошептал он, наклонившись к уху Доррит.
– Дамы и господа! – Голос фюрера заполнил собой все пространство зала. – Коллеги, друзья, товарищи по партии! Я рад от имени НСДАП и правительства рейха поздравить нашего боевого товарища. Баур – эталон немца, эталон современного летчика, эталон члена партии. Будьте здоровы и счастливы, дорогой товарищ и друг! Пусть ваш небесный путь и далее освещает неугасимая звезда по имени Доррит! Желаю вам многих новых миллионов километров налета во имя рейха, во имя нашей партии!
Гитлер выступал, как говорили в его ближнем окружении, по-семейному. Говорил спокойно, не переходил на крик, но эмоционально. Доррит после комплимента покраснела и еле сдерживала себя, готовая разрыдаться от переполнявших ее чувств.
Гитлер взглянул на Брюкнера и продолжил:
– Дамы и господа! Имею честь сообщить вам о принятом мной решении присвоить капитану Бауру воинское звание майора авиации. Поздравляю вас, Баур. – Гитлер передал мне папку зеленой кожи с приказом о присвоении звания и продолжил: – Хочу также вручить вам символ чести и мужества члена НСДАП, почетное оружие.
Брюкнер передал Гитлеру, а тот торжественно вручил мне почетное оружие СС: изготовленный по особому заказу массивный кинжал с ручкой, украшенной золотом, в черных лакированных ножнах.
Я выпрямился, прижал ладони к бедрам, щелкнул каблуками и резко кивнул головой:
– Благодарю вас, мой фюрер!
Больше я ничего сказать не мог. Волнение стальным кольцом сковало горло. Гитлер похлопал меня по плечу, затем прошел к Герингу, взял его под руку, и они, о чем-то разговаривая, направились к выходу. Вскоре за ними покинули банкет Гесс, Борман, Геббельс, Розенберг и другие партийные боссы. Незаметно исчез Мильх. Но я не обиделся. Мне даже стало как-то легче и свободнее. Гости и мы с Доррит веселились до поздней ночи.
Мы пили шампанское, много танцевали, с удовольствием общались с парой Ганфштенгль. Путци сыпал анекдотами и забавными историями о фюрере, Геринге, лидерах НСДАП, дипломатах и зарубежных журналистах. Мы от всей души смеялись, но я успевал поглядывать по сторонам и замечать, как люди Гиммлера, оставленные им в ресторане, поближе подсаживались к веселившимся и уже изрядно подвыпившим гостям, внимательно прислушиваясь к разговорам. Ганфштенгль тоже заметил агентов. Он обнял меня за плечи и с улыбкой заметил:
– Это Германия, Баур. Это немцы с их неистребимым природным свойством пить, есть за чужой счет и тут же стучать на хозяина, друга, коллегу, партнера. Авось что перепадет с барского плеча. Не нация, а сама святость. Вы не обижайтесь на меня, но этот банкет, как вы, видимо, понимаете, не только в вашу честь. Мне думается, сегодня Гитлер показался публично, в неформальной обстановке уже как полноправный хозяин Германии, и присутствие дипломатов тому свидетельство. А вот Геринг с Мильхом явно праздновали возрождение люфтваффе и создание министерства авиации. – Он налил себе полстакана виски и, не разбавляя, выпил залпом. – Ну а ваши акции, Баур, похоже, растут. Гитлер и Геринг удачно использовали ваше торжество как символ возрождения военно-воздушных сил рейха.
* * *
Доррит очень любила фотографировать и фотографироваться. Да и я слыл неплохим фотографом. Фотокамера всегда была при мне во время полетов. Однажды Гофман, просматривая мои фотографии, сделал мне предложение продать ему право опубликовать лучшие из них. Я отказался, но попросил его взять на себя обработку моих пленок, печатание и увеличение лучших снимков. Он с радостью согласился, и отныне все мои пленки хранились у него. В нашем доме и в доме сестры Марии стены украшали мои лучшие снимки Альп, улочек Берлина, Мюнхена, Парижа, Цюриха, памятников Рима, Венеции, Вены, художественно обработанные и украшенные дорогим багетом в студии главного фотографа НСДАП.
Бывая в Мюнхене, мы часто заглядывали к Гофманам на чашку кофе, не забывая при этом зайти в их студию, располагавшуюся на втором этаже очень приличного дома по улице Амлие. Однажды, не застав Гофманов дома, мы с Доррит заглянули в их студию, которая в этот час оказалась безлюдной. Не найдя никого из сотрудников, мы уже было собрались уходить, когда отворилась дверь, ведшая в лабораторию, и в студию вошла молодая, стройная, очень миловидная, я бы даже сказал, весьма привлекательная девушка в элегантном платье светло-серого цвета, облегавшем ее прекрасную фигуру и подчеркивавшем длинные и стройные ноги.
– Могу я вам чем-то помочь? – спросила она.
Выйдя из оцепенения, которое не могла не заметить Доррит, глядевшая с интересом то на девушку, то на меня, я наконец представился и представил супругу. Я сказал, что зашел за фотографиями, которые должны быть уже готовы. Девушка с неподдельным интересом и милой улыбкой, чуть кокетничая, явно желая подразнить Доррит, произнесла:
– Вы и есть тот самый знаменитый летчик Баур? Рада, очень рада с вами познакомиться. И с вами, фрау Баур. – Она протянула руку вначале мне, а затем Доррит. – Ева, Ева Браун. – Девушка сделала легкий книксен. – Сейчас я проверю.
Она на минуту скрылась в лаборатории и вернулась с плотным пакетом снимков. Разложив их на столе, заметила:
– Это ваша работа? Чудесные снимки, у вас прекрасный вкус, господин Баур.
Я поблагодарил ее и, смущаясь, собрал фотографии и поскорее откланялся. На улице Доррит спросила с плохо скрываемой ревностью, давно ли я знаком с этой красавицей. Я ответил, что впервые ее вижу. Доррит, как мне показалось, не поверила. Так состоялось знакомство с женщиной, разделившей судьбу Гитлера.
Глава 7
До середины августа местом дислокации оперативной группы Савельева стал тихий городок Рослау, уютно раскинувшийся на берегу Эльбы в десяти километрах к северу от Дессау. В шестидесяти километрах северо-западнее находился Магдебург, а в тридцати километрах восточнее – Лютерштадт – Виттенберг. Рослау не был так сильно разрушен, как большинство промышленных центров Германии. Здесь сохранились узловая железнодорожная станция, известный на всю страну кораблестроительный завод, выпускавший речные буксиры, танкеры и сухогрузы, катера и самоходные баржи; чудом уцелели теплоэлектростанция, водопровод, канализация, телефонный узел, трамвайный парк, более десятка небольших заводов и мастерских и даже мост через Эльбу, от которого на юг, в сторону Дессау, уходило шоссе. Сохранность города объяснялась не только быстротой наступления войск 1-го Украинского фронта маршала Конева и, следовательно, высокой скоростью отступления немцев, стремившихся там, за Эльбой, сдаться в плен американским войскам, подошедшим к реке с юга. Американцы и англичане не знали, что большинство заводов и мастерских города уже давно производили продукцию в интересах авиапромышленности Германии, в том числе и для концерна Юнкерса в Дессау. Поэтому их бомбардировщики, камня на камне не оставившие от Дессау, не тронули Рослау.
Рослау, окруженный ухоженными лесопарковыми массивами, тонул в душистых зарослях акаций, сирени, жасмина, барбариса и множества разновидностей спиреи. Эти ароматные кущи казались естественными, но были тщательно и со вкусом подстрижены и вычищены. Нарядно сияли белым цветом покрашенные известью стволы яблонь, груш, слив, вишен в садах на частных участках. Мощенные камнем мостовые, изрядно попорченные немецкими и советскими танками, уже находились в завершении ремонтных работ. По городу ходило два полупустых трамвайных вагончика, один красного, другой желтого цвета. Улицы сияли чистотой. Несколько маленьких пивных торговали пивом, а в двух кафе с летними террасами подавали ячменный кофе. Все это виделось советским бойцам и командирам картиной неизвестной, загадочной жизни, незнакомого, а значит, непонятного советскому человеку весьма зажиточного образа жизни немцев, имевших в большинстве своем в собственные дома, одетых в добротное платье и обутых в крепкие кожаные ботинки и туфли.
Многих раздражала эта немецкая чистота и ухоженность, этот, пусть и призрачный, достаток, неизменные улыбки немцев, рожденные то ли страхом, то ли, казалось многим, насмешкой над русскими. Только вышедшие из самой страшной в истории человечества кровавой бойни, сломившие самого опасного на земле зверя, потерявшие родных и близких, однополчан, израненные и контуженные, прошагавшие с востока на запад через сожженные и разграбленные города и села, красноармейцы и командиры по инерции готовы были мстить немцам. Они и мстили. Мародерство и насилие захлестнули оккупированную Германию. Не успел Савельев распаковать чемодан, как дежурный выложил перед ним почту, стопку документов с полметра высотой. Одним из первых он прочитал донесение:
«Начальнику Отдела по руководству военными комендатурами полковнику т. Шестакову
В районе ЦЕРБСТ отмечены факты, когда выходящие в поле для работы женщины подвергались насилию, что сейчас во многом тормозит окончание полевых работ. Сельская полиция, там где она создана, не стоит на высоте задач. Она совершенно игнорируется отдельными военнослужащими. В работе неинициативна, не может понять своих задач, даже сторонится работников комендатур, стараясь не попадаться на глаза. Два дня назад в районе города РОСЛАУ один из полицейских, ехавший на велосипеде по заданию Ландрата и военного коменданта, был остановлен по дороге группой военнослужащих, которые забрали велосипед, сняли наручные часы и ушли. Об изложенных фактах безобразий проинформирован инструктор 7-го отдела политотдела 33-й армии майор Лиханов…
Инспектор Отдела по руководству военными комендатурами фронта гвардии капитан ЯСЕНОВИЧ».Савельев почесал затылок. «Похоже, и это на нас взвалят, ведь комендатурам явно не справиться. Ладно, поживем – увидим».
Опергруппа с приданными ей подразделениями и техникой разместилась на территории бывшего военно-инженерного училища вермахта, на северо-западной окраине города, по соседству с городским управлением полиции (там же ранее располагалось местное гестапо) и моргом. Когда Савельев впервые обходил территорию городка со своими заместителями, майор Кубацкий, зампотылу, крепкий коренастый сорокалетний мужичок с умными и добрыми глазами, с удовольствием и без всякого бахвальства рассказывал начальнику:
– Вот здесь, товарищ подполковник, – он указал на два ближайших от ворот и забора двухэтажных здания, покрытых так называемой немецкой шубой из цементного раствора с добавлением толченой красной глины, отчего чуть розоватые стены выглядели свежими и аккуратными, – размещаем две роты мотострелкового батальона, а третью роту – в последнем корпусе, в самом конце городка, чтобы под охраной был, так сказать, весь комплекс сразу. В домах и оборудованные оружейные комнаты есть, и казарменные помещения с туалетами, умывальниками, душем. Представляете, немцы всю мебель в целости и сохранности оставили!
Вдоль центральной аллеи военного городка, обсаженной с обеих сторон березами и липами, по правой стороне, торцом к аллее, вытянулась линейка однотипных двухэтажных зданий, между которыми располагались турники, брусья, гимнастические стенки, сваренные из металлических труб, места для курения – врытые в землю бочки и вокруг них выкрашенные в зеленый цвет деревянные скамейки. Слева от аллеи – стадион и плац с высоким флагштоком и совершенно свежим алым стягом на нем.
За мотострелками разместились рота связи, саперная рота, медпункт. Три корпуса отвели автомобильному батальону фронтового подчинения. Дальний конец городка венчал большой автопарк с гаражами и полуоткрытыми боксами. Там же были отдельные ворота с контрольно-пропускным пунктом для группового выезда техники.
Правее шеренги казарм выглядывало двухэтажное здание бывшей администрации военного училища в обрамлении кленов, дубов и каштанов, с балконом на фасаде. Майор Кубацкий разместил в нем штаб опергруппы. Разместил, надо сказать, весьма комфортно, обеспечив кабинеты должностных лиц добротной мебелью, плюшевыми шторами, немецкими телефонными аппаратами, трофейными картами Германии, Саксонии, а кабинеты начальника и его первого зама, майора Снигирева, а также свой еще и картами Анхальт-Цербстского района, где располагался Рослау. За штабом находились четыре небольших здания гостиничного типа в два этажа, бывшие дома проживания офицерского состава немецкого училища. В двух из них Кубацкий разместил командный состав опергруппы, а два других отвел ученым, инженерам и конструкторам. Зная по собранной информации о скромности Савельева, зампотылу не решился разместить командира в отдельном коттедже, ранее принадлежавшем начальнику училища, генерал-майору инженерных войск фон Бродицу, сбежавшему 2 мая за Эльбу и благополучно сдавшемуся американскому патрулю. Кубацкий мудро предложил командиру оставить коттедж как гостевой домик для вышестоящего начальства, которое, безусловно, периодически станет наведываться в места дислокации новой воинской части. Савельева же он разместил на втором этаже офицерского общежития в большой светлой комнате с отдельным душем и туалетом.