Тут двери вагона с шипением и грохотом закрылись, электричка дёрнулась, и неспешно двинулась.
В противоположную, нужной нам, сторону!
Мы застыли в изумлении, ещё не полностью поняв, что происходит и как такое могло случиться. А потом заговорили наперебой:
– Ты куда нас завёл, Сусанин тачанский?
– Вот это попали! Охренеть просто!
– Травкин, ты травки перекурил? Мы в какую сторону едем—то?
– Гарантируешь, значит? На 100%, значит?
Серж, чуть побледневший, сам недоумённо смотрел на мелькающие за окошечком станционные строения, куцые деревца.
– Блин! А вы сами—то чего ж не посмотрели? Тоже отличились. Пихаете меня в электричку, а куда идёт, не глядите! Слушайте, ну, в прошлый раз тоже на этом пути поезд стоял. Ни черта не понимаю.
И Травкин принялся озадаченно чесать огненно – рыжую бородёнку.
– Оба—на, мы его, оказывается, сюда запихали! И где теперь следующая остановка— то, гарант скандинавский? – поинтересовался я, перевесив сумку на другое плечо.
Никто толком не знал. Серёга пожал плечами.
– А какая электричка-то? Обычная или скорая? – спросил он.
Присутствующие посмотрели друг на друга, а Савельич согнулся пополам от хохота и хлопнул себя рукой по коленке.
– Наверное, депо… – неуверенно поделился предположением Серж.
Но поезд, набрав скорость, промахнул депо, не замедляя хода.
– Выходит, Сортировка… – меланхолично прокомментировал Травкин. Он, видимо, переживал, что так опростоволосился, и подвёл приятелей.
Депо находилось в двух километрах от вокзала, сортировка в четырёх.
Лазаревич присвистнул, грустно улыбнувшись и подмигнув отражению в стекле. Дальше ехали молча.
И действительно, на сортировке мы покинули негостеприимный тамбур, спрыгнув с высокой подножки на землю, и несколько минут оглядывались по сторонам, определяясь с направлением. На первую половину лекции мы явно опоздали, но пока оставался призрачный шанс успеть на её окончание.
– Ну и? Куда теперь—то? – задал Димон волнующий нас вопрос.
– Туда… – махнул Серёга в сторону города.
– По путям, что ль, пойдём? Ещё в ментовку сдадут.
– Авось не сдадут… Не успеют…
– «Дырку им от бублика, а не Шарапова», – щегольнул я знанием классики.
И Травкин первым спрыгнул с насыпи на сверкающие рельсы, а прочие, вздыхая, последовали его примеру. Солнце светило прямо в глаза, а мы, переступая со шпалы на шпалу, скорым шагом двигались к городу, стараясь, насколько возможно быстрее покинуть опасную зону. Десяток сплетающихся и расходящихся линий путей, стоящие тут и там крытые вагоны с распахнутыми дверьми, цистерны с нефтью, с мазутом, полувагоны и хопперы с углём, песком, щебнем, платформы с лесом. Все эти бесконечные составы не позволяли особо выбирать дорогу, срезать путь. Иногда мы, вдыхая холодный воздух, пропахший маслом и креозотом, двигались между двух составов без какой бы то ни было возможности свернуть вправо или влево. А очутившись на открытом пространстве, переходили почти на рысь, оставляя позади стрелки и семафоры, слушая несущийся из громкоговорителя возмущённый женский крик: «Почему посторонние на путях? Немедленно покинуть зону прохождения электропоездов!».
– Скоро выберемся отсюда? Долго тащиться? – периодически спрашивал запыхавшийся Пустышкин.
Ответа никто не давал.
Наконец вдали показались домики частного сектора кирпичные гаражи и серые пятиэтажки, а справа от путей мы заметили грунтовую дорогу, и не замедлили на неё перебраться, вздохнув с облегчением.
– Фууууух! – глянув на наручные часы, выдохнул Травкин. – Недалеко осталось.
– Скорей бы уж! – почти простонал я, закидывая свою спортивную сумку на шею.
Лазаревич держался молодцом, сказывались регулярные занятия спортом. Димкины немного изогнутые, как у кавалериста, ноги, казалось, не знали устали. Он только постоянно подправлял сползающие на кончик слегка вздёрнутого носа, очки.
«Недалеко», оказалось расстоянием примерно в километр, который мы проделали, петляя среди приземистых деревянных домиков и заборов.
– Ну! Наконец—то! – вырвалось у меня, едва перед нами открылся вид центральной улицы Чёрного Берега и трамвайной линии. Остальные похожими возгласами выразили солидарность со мной и заметно приободрились, добравшись до кольца трамвая.
Фортуна, словно уставшая испытывать нас в это утро, нежно нам улыбнулась и прислала прямой трамвай до Луговой.
Не сдавая одёжку в институтскую раздевалку, мы взбежали по лестнице на второй этаж факультета, когда там уже заканчивалась пятиминутная перемена между лекциями. Изнывающий от безделья возле окна, глядящего на, почти, вплотную стоящее соседнее здание учебного корпуса, Туров удивлённо воззрился, встряхнул кудрявой большегубой головой и, прищурившись, задал не совсем корректный вопрос:
– Вы где шатались, прогульщики?
– Где—где… в гнезде! – не сбавляя шага, мимоходом глянув на него, бросил Дмитрий и мы, взмыленные, на ходу сдёргивая с себя куртки, буквально, со звонком протопали в аудиторию, куда, на наше счастье, пока не успела спуститься из преподавательской Нина Ивановна Старицкая, читающая нам лекции по истории Древнего Мира.
1Б. Пароль для розовых пони
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены…
Ю. Визбор.
До открытия небольшого магазинчика подержанной компьютерной техники оставалось ещё тридцать минут. Не рассчитав время, в это субботнее утро я подъехал сюда слишком рано. Мне оставалось, либо пробежаться по торговым центрам главной улицы города, и поглазеть на товары, которые я и не намеревался приобретать, либо ждать здесь, возле дверей, неспешно прохаживаясь вдоль стены старого каменного четырёхэтажного жилого дома сталинской постройки, где в полуподвале и размешалась комиссионка. Её зарешёченные окна выходили не на центральный проспект, а во двор, и синяя металлическая входная дверь располагалась непосредственно напротив тропинки, ведущей к недавно обновлённой игровой площадке во дворе детского сада. Турник, деревянный кораблик с таким же деревянным спасательным кругом на боку и фанерным парусом, домик для гномов, четыре веранды с восстановленными скамейками, в начале прошлой осени их отремонтировали, выкрасили радостными солнечными красками и за зиму макияж не успел потерять ярко—наивное детское очарование. Спортивная площадка ежедневно чистилась от снега вместе с многочисленными дорожками, пролегающими от здания во двор. Традиционные яблони, росшие по периметру высокого забора из тонких металлических прутьев, держали корявыми раскидистыми ветками кормушки для птиц, в кои дворник регулярно подсыпал семечки, хлебные крошки, измельчённые остатки яблок.
Сегодня было довольно тепло, и это придавало оптимизма двум, хрипло переговаривающимся на одной из яблонь, толстеньким, важным снегирям, недоверчиво косящимся на прыгающих с ветки на ветку соседнего деревца, разбитных, горластых воробушков. Высокий тополь в центре площадки оказался прочно занят чёрно—серыми воронами, считающими весь двор своим владением и возмущённо заоравшими при появлении постороннего.
Ледяная бугристая горка возле одной из крытых веранд покуда не начала расплываться под лучами мартовского солнца. Первый месяц весны демонстрировал совсем не весенний характер, зато изобиловал ночными заморозками, резким северным ветром, метелями и снегом. Снега за десять дней выпало больше, чем за два предыдущих месяца.
Однако, день, когда я выбрался в Центр, дабы присмотреть себе новый ноутбук взамен медленно умирающего старого, выдался просто волшебным, пригожим. А синоптики, между тем, обещали на ближайшие сутки очередное похолодание, стращали вьюгами и новыми осадками, в виде донельзя осточертевшего снега. От яркого солнца и ослепительно сверкавшего в его лучах снежного наста у меня стали слезиться глаза. Напрасно не прихватил солнцезащитные очки и плеер. Слушая его, мог бы незаметно скоротать полчаса. Что там у меня на очереди? А, да, «Блеск и нищета куртизанок». Люсьен де Рюбампре с компанией.
Моя поясница теперь не болела теперь столь нудно и изматывающе, если я позволял себе просиживать перед компьютером по несколько часов в день, а появляющиеся болезненные ощущения купировались выполнением специальной гимнастики на растяжку. Лечащий врач, на приём к которой я попал спустя полгода после записи в регистратуре, проведя осмотр, заявила об отсутствии на данный момент необходимости в операции. Нужно дожидаться следующего приступа, однако, стараться избегать подъёма тяжестей, длительной однообразной нагрузки на позвоночник, носить специальный пояс, и ежедневно, утром и вечером, выполнять комплекс упражнений. Тогда, хотя, проблема и не исчезнет полностью, но будет доставлять значительно меньше неудобств. Вот уже более полугода я придерживался этих ограничений и чувствовал себя вполне сносно.
Появилась идея осторожно проникнуть на территорию детского сада, спрятаться там на скамейке веранды от посторонних глаз, одновременно наблюдая за дверьми магазина, просматривавшимися с той стороны, пошарить в телефоне в поисках доступной сети, и ежели оная найдётся, то послушать хотя бы радио.
Но осуществить сей хитрый план мне оказалось не суждено. Я ещё не успел ступить на тропинку, уводящую в сторону игровой площадки, как вдруг некто, ткнувшись с разбега в мою спину, обхватил меня руками за пояс.
– Угадай, кто! Нет, нет, не оборачивайся! Так нечестно! – радостно прозвенел сзади хорошо знакомый голосочек.
Вздрогнув от неожиданности, я, конечно же, сразу понял, кто обнимает меня, но решил, тем не менее, не спускать проказнице с рук проделанную шутку.
– Маша, ты? – наигранно радостным голосом вопросил я, и не дождавшись ответа, продолжил гадать, делая после каждого имени короткую паузу. – Лена? Света? Лариса? Инга? Ирина?
Обнимающие меня руки разжались и, поворачиваясь к Лине, я услышал её недоумённо—возмущённое восклицание:
– Максимов, ты окончательно наглость потерял?!
– А, это ты! – я кисло улыбнулся и сделал вид, будто расстроен.
– Ты… ты… – Лина прожигала меня уничтожающим взглядом и всплёскивала руками, не зная, что и сказать. – Нет, вы посмотрите только!
Я не выдержал и громко заразительно рассмеялся на весь двор, на что мгновенно отреагировали две вороны, быстро передразнившие:
– Кра—кра—кра!
Лина всё поняла, смешно топнула ножкой, махнула куда—то в сторону правой рукой и возгласила:
– Он ещё и смеётся! Я, тут, понимаете ли, хотела ему сюрприз сделать, а он прикалывается. Я ж не виновата, что не могу дотянуться, и тебе глаза закрыть сзади! Верста ты, коломенская! А вдобавок и язва, Максимов!
– Ага, вот такая вот язва! – снова захохотал я. – А ты разве не знала?
– Ка-а—а—а—аррр! – подтвердила одна из ворон, и радостно захлопав крыльями, спланировала на крышу гаража, поближе к нам. Наверное, её заинтересовала беседа, и она была не прочь её подслушать.
– Кхахр? – поинтересовалась с ветки её товарка.
– Крах—крах! – описала своё видение ситуации первая.
– Да уж знала! Получи, ехидна!
Лина, подскочив ко мне, хотела толкнуть меня в сугроб, но я, ожидавший чего—то подобного, успел уклониться, её кулачок в перчатке скользнул по моему левому боку и Лина, не удержавшись, с размаху ухнула в сугроб.
– Кхре! – хохотнула с гаража ворона и, смешно подпрыгивая, подобралась поближе к краю крыши. Подумав, она повернулась в сторону тополя и вопросила:
– Кхре?
– Карра! – послышалось оттуда.
Сугроб, в который провалилась Лина, доходил ей почти до колен, и я незамедлительно поспешил на помощь.
– Ну вот! – стонала девушка. – Ещё и в снег из—за него упала! Да что же это такое—то сегодня!
Опустившись рядом на корточки, я помог ей сесть, придерживая за руки
– Ну и забавная ты! – восхитился я, аккуратно сбивая с серого пальто Лины снег.
После, откинув с её головы капюшон, я нежно смахнул с выбившегося из—под берета вьющегося локона, снежинки и, достав платок, принялся не торопясь, осторожно промокать её раскрасневшиеся щёки. И неожиданно для самого себя, наклонился и чмокнул, не готовую к этому Лину, в уголок губ, слегка коснувшись своей щекой её.
– Серёж! – прижалась ко мне Лина.
– Кхра—а—ак! – восхитилась и восторженно запрыгала на месте ворона. Видя, что никто не обращает на неё внимания, она спланировала на снег неподалёку от нас, и стала осторожно и медленно подходить ближе, смешно наклонив на бок голову с длинным крепким клювом и цепкими бусинками чёрных глаз.
– Кыш! Пшла!
Заметив, что птица подобралась к нам совсем близко, Лина махнула рукой и бросила в ворону горсть снега.
– Крах—крах—крах! Кру! – возмущённо пообещала та, очутившись на гараже.
– Ну, зачем ты так? – назидательно сказал я. – Вороны – умнейшие среди птиц. И хитрейшие.
– Да я и смотрю, она тут по—умному всё выглядывает, да шпионит! У—у—у!
Лина погрозила птице пальцем.
Ворона повернулась к нам задом, сделав вид, что мы ей абсолютно неинтересны, ибо хватает у неё и своих вороньих дел, но при этом незаметно косясь в нашу сторону, и обиженно прокряхтела, вышагивая по крыше:
– Кхр!
– Давай, поднимайся, – подал я Лине руки, вставая. Ухватившись за протянутые руки, она легко вскочила и начала стряхивать снег с пальто, доходившего ей до щиколоток. Моё содействие пришлась весьма кстати, сзади она, как ни крутилась, достать налипшие белые пушинки, не могла. Я провёл несколько раз рукой по её спине и серое пальтецо Лины обрело почти первоначальный вид.
– Всё из—за тебя, из—за твоих дурацких шуточек.
Лина ещё делала вид, будто обижается и смешно надувала губы.
– Ты же первая бросилась…
– Но не по—настоящему, ведь! Ой, смотри, Серёга, не очутиться бы тебе на моём месте…
– В сугробе? Ничего, я ловкий!
– Ловкий? На каждого ловкача найдётся свой трюкач…
– Это ты о чём?
– Да нет, ни о чём. Потом… Блин, Максимов! Ты ни граммулечки не соскучился?
– Что? А! Да! Конечно! – спохватился я и обнял Лину, крепко прижав её к себе. Она снова обхватила меня за пояс, уткнулась лицом мне в куртку и пробурчала оттуда:
– «Конечно» соскучился, или «конечно» наоборот?
– Конечно, соскучился. Ты столько не появлялась.
– Значит, ты не звал. Я прихожу, когда ты сильно—сильно зовёшь меня, когда тебе необходимо. Ты можешь даже и не думать обо мне в такие минуты, но я чувствую.
– Я непрерывно о тебе думаю. А сейчас звал?
– Громко. Очень. Кроме того, нужно кое—что сказать тебе. Удачно совпало, да?
Сняв перчатку, я провёл пальцем по её щеке, по подбородку и начал слегка раскачиваться в такт нёсшимся из открытой форточки второго этажа звукам какого—то вальса, исполняемого на фортепиано.
– Карр! – опомнилась и осмелела на крыше серая шпионка.
– Сергей, она опять подсматривает. Пойдём куда—нибудь!
– Ну, куда? А! Пойдём, хоть, на площадку, на веранду. Гляди—ка, там, скамейка, посидим на солнышке. Ты не замёрзла?
– Неа! А ты?
– Нет! Сегодня хорошая погода.
– «Сегодня хорошая погода», – задумчиво повторила Лина. – Почти пароль.
– Хм, кстати, да!
– А отзыв, какой сделаем?
– «С тобой не бывает плохой погоды».
– Банально, но сойдёт. Давай, пошли уже.
Припомнив название одной книги, которую читал в юности, я улыбнулся.
Лина, шагавшая по тропинке в сторону веранды обернулась посмотреть, следую ли я за ней.
– Ты чему улыбаешься?
– Просто книжку одну вспомнил с похожим названием?
– Какую?
– «Что может быть лучше плохой погоды».
– Ты её читал?
– Ага. Давно.
– О чём она?
– О шпионах. Но подробности стёрлись из памяти.
– «О шпионах», – повторила Лина, усаживаясь на узкую лавку, и оглянулась на гараж, где оставалась любознательная птица. А та, обрадованная, что теперь обрела возможность перебраться ещё ближе к нам, взлетела и с шуршанием уселась на крышу веранды.
– Она ревнует! – захохотал я.
Ворона помалкивала, но мы отчётливо слышали, как она по—хозяйски вышагивала вверху.
– Пойдём в другое место? – встала Лина.
– Думаю, это бесполезно. Я предупреждал, что вороны поразительно хитрые твари. Если уж она захотела что—то разузнать, то обязательно вызнает. Садись. Не обращай внимания.