– Эй! Верзила! – кто-то схватил Макса за плечо и потащил за остановку. Макс обернулся, увидев тех самых молодых подростков, которым он что-то орал на эскалаторе. Макс уже и забыл про это.
– Надо же, обиделись, – произнес он вслух.
– Вы что это, парни, совсем с ума сошли, что ли? Я же пошутил, – начал Макс нести чушь, выигрывая время.
– Щас мы тебя проучим по всем правилам, – сказал бритоголовый высокий парень, подходя к Максу с бутылкой пива в руке.
– Слышь ты, кент, не кати по масти. Смотри, не просади понты, чтобы не залететь за беспредел, – сказал незнакомец на блатном жаргоне.
– Да я вас всех имел! – добавил Макс и неожиданно громко заорал: – Эй вы, таксисты! Вы все придурки! Поганые придурки!
– Это кто придурок? – зло пробурчал ктото в ответ из таксистов, стоявших около остановки. Быстро в сторону Макса направилось несколько человек, двое из которых взяли по монтировке.
– Ну, сука, ты, похоже, это специально сделал, – прошипел бритоголовый пацан, взяв Макса за шиворот.
– Да я имел тебя тоже, – тихо ответил Макс, – валите на хрен отсюда, пока не получили.
– Кто орал? – спросил один из подошедших к компании таксистов.
– Да вот этот – сказал Макс, указав на бритоголового подростка, стоявшего перед ним. – Вот он и орал, что вы все придурки.
– А, понятно, – протянул один из них, размахиваясь монтировкой и ударяя ею по бутылке пива в руке одного из бритоголовых. Завязалась драка.
«Ну вот и славненько, – думал Макс, – а пока я тобой займусь, детка». Он под шумок схватил подвыпившую деваху за рукав и потащил к себе.
– Что ты, дурак, делаешь? – закричала она, вырывая руку. – Вот, гад, пуговицу оторвал! – зло крикнула она, замахиваясь на него. Макс остолбенел… Он увидел эти самые, то есть те самые синие глаза, которые запали ему однажды в душу и от которых он уже не знал покоя. Это была она. Та самая девушка из клуба, которую он не мог забыть и из-за которой он столько много пил, заливая свою тоску по ней. Из-за которой он бросил свою семью, так как не мог жить больше с женой без любви к ней. Время как будто остановилось. «Ну давай, давай, детка, врежь мне по роже», – подумал Макс, он только этого и ждал. Макс держал ее за локоть и боялся выпустить, как будто она была приведением. Он уже закрыл глаза и подставил щеку для удара, и горькие слезы презрения и одновременно жалости к самому себе подкатили к горлу. Неожиданно в этот самый момент рядом резко прокатила черная иномарка. Сметая все на своем пути, автомобиль врезался в столб. Открылась задняя дверь, и из машины вывалился окровавленный человек. Ехавшая за иномаркой другая машина остановилась рядом, из нее вышел молодой человек кавказской национальности.
– Ибрагим! Только контрольный, – услышал Макс голос из остановившейся машины. Киллер произвел выстрел в голову выпавшего из иномарки человека. Серой массой мозги разлетелись в стороны.
– Аааааа! – пронзительно закричала деваха, которую Макс успел затащить за ларек. Киллер обернулся, увидев девушку.
– Ааааа! – она продолжала неистово орать.
– Да заткнись же ты, наконец! – гаркнул Макс, затянув ее назад за ларек. – Ты что, свидетельницей хочешь стать, дура?! Они же тебя в два счета уложат!
Неожиданно с другой стороны ларька появилась фигура киллера с пистолетом в руке.
– Умрите с миром, – произнес он, нажимая на спусковой крючок.
– Да хрен тебе! – закричал Макс, ударив киллера между ног, и, схватив за руку невменяемую девушку, потащил ее за собой.
– Аааа… Убежать задумал с моей телкой, – процедил сквозь зубы возникший неизвестно откуда долговязый бритоголовый пацан, – так не удастся, – зло сказал он, ударив Макса в правый бок. Внезапно Макс почувствовал сильную тупую боль в правом боку. Макс выдержал паузу: липкая красная теплая масса обожгла кожу, хлынув из разрезанной плоти.
– А, гнида кожаная, больно тебе, – услышал он.
– Ну, бритоголовый, я тебя найду, – прошептал Макс, зажимая рану рукой и, делая над собой огромное усилие, выпустил руку девушки и побежал к метро. Вбежав на эскалатор, Макс перевел дух – за ним никто не гнался. «Ну, гады», – вымолвил он непонятно кому, проваливаясь в темноту. Хоровод множества лиц и голосов захватил Макса, унося с собой в небытие борьбы жизни и смерти.
***
– Расступись, расступись, – слышал Макс сквозь гулкий ритм голосов, окружавших его. Какой-то человек, расталкивая сгрудившихся на платформе у эскалатора людей, проталкивался к распростертому на полу Максу. Сорвав со своей шеи шерстяной шарф, незнакомец приложил его к ране Макса, пытаясь остановить бьющую толчками кровь.
– Только не на улицу, – прошептал Макс, – меня там ждут, – и, собрав последние силы, прошептал склонившемуся над ним, – хотят убить.
Макс чувствовал, как жизнь медленно, но уверенно покидает его, просачиваясь сквозь дыру.
«Мир холода поглотит тебя, – слышал он, – и никогда, никогда ты уже не увидишь солнечного света», – громким эхом отдавались в его затухающем сознании странные ужасные слова, непонятно откуда возникшие.
– Дайте пройти! Дайте пройти врачам!
– Пропустите скорую, в конце концов! – говорил молодой врач скорой помощи, протискиваясь сквозь толпу к лежащему Максу. Он опустился на колени перед Максом, взял его левую руку и стал прощупывать пульс.
– Так, пульс слабый. Быстро везем его в Александровскую, – скомандовал молодой врач.
***
– Разряд! Еще разряд! – командовал врач.
Неподвижное сердце Макса не подавало никаких признаков жизни в теле. Белый ослепляющий свет испугал его. Он видел себя со стороны, вернее тело, в котором врач пытался возродить жизнь. Тело было неподвижным, но самое страшное, что Макс не хотел вернуться в него: уж очень сильную легкость и свободу он ощущал. Внезапно откуда-то сверху проступил яркий луч света, и перед ним возник некто в черном, который произнес, глядя Максу прямо в глаза: «Ты должен вернуться! Твое время еще не пришло. Ты должен жить, чтобы стать сильным. Ты сможешь изменить судьбу – это твое предназначенье», – проплывали темными пятнами в его сознании слова. «Я еще приду к тебе», – сказал некто в черном, повернувшись к Максу спиной, на которой он увидел два белых крыла.
После третьего электрического разряда на дисплее компьютера появилась маленькая, но уверенная кривая, свидетельствующая о движении сердца.
– Вернули! – выдохнул доктор. – Слава Богу!
***
Белые стены больничной палаты сливались с неясным сознанием Макса. Боль уже не сильная, но все же напоминала о себе.
«Надо делать ноги, – думал Макс, лежа в больничной койке. – Они скорее всего уже узнали, что я здесь, следовательно, могут меня найти, я же свидетель убийства».
– Сестра, – прошептал он, но Макса никто не слышал.
«Вот, черт побери, так и завалят по-тихому. Валить надо отсюда, валить, – думал он. – Интересно, какой здесь этаж? Если б это был восьмой или десятый этаж, было бы хорошо, гранату не докинут. Ну, не гранатой убьют, так газом траванут, как в „Норд Осте“, всех: и своих, и чужих; или ракету запустят – вон, американцы с Ираком воюют, так пара ракет у них в Турцию по ошибке залетела» «Так. Спи лучше давай, а не о ерунде думай всякой. Кому ты нужен?» – сказал ему внутренний голос.
«Пришло время рамсить, и рамсить жестко!» – от этой мысли Макс стукнул кулаком по кровати. Как говорил друг Макса Алекс, «нет предела жесткости рамса». Это означало: иди к своей цели, преодолевая все трудности; а когда силы кончатся, тогда было другое правило: «Рамс непознаваем в своей жесткости», что означало, что думать об этом уже поздно, и надо возвращаться к первому правилу и снова идти вперед. Для Макса пришло время правды. В тот самый день он не только увидел себя в отражении большой витрины у метро Ладожская – он увидел истинное лицо всего мира, отражение боли и зла, что переполнило его терпение, и ему захотелось наказать себя за весь мир хотя бы тем, чтобы ему просто набили морду. Он думал таким образом утолить свою жажду боли, наказывая себя за грехи всего мрачного мира. «Боль физическая перекроет боль душевную», – считал он, осознавая, что уже становится зомби, становится таким, как все вокруг. «Творить зло – удел слабых, – сделал вывод он. – Пришло время платить за все».
Кругом была тишина, и не было пива. «Какой жесткий расклад», – с горечью подумал Макс, погружаясь в сон.
Глава вторая. КурсантПосле того, как Правовой институт расторг договор с Инженерно-строительным институтом о проживании своих студентов в общежитии ЛИСИ, Руса, как и всех других студентов, выгнали из ощежития на переулке Бойцова, дом 5. Они с Тарасовым скитались по всяким квартирам, снимая комнату вместе. Вопервых, они были друзьями, а во-вторых, вдвоем было дешевле платить. На одной из квартир – на улице Ленской, дом 4, где они снимали очередную комнату, уйдя из жилья наркоманов с улицы Костюшко, – Рус стал замечать двуличие Шурика. Однажды он ему сказал:
– Шура, у меня закончились деньги, и мне не на что купить еды. А у тебя, как всегда, есть деньги (а деньги у Тарасова всегда были, потому что был он очень прижимистый и жадный. Если вместе пили водку, и у кого-то заканчивались деньги, он предлагал пить на его, но только уже в долг, который потом нещадно и упорно стрясывал с нищих студентов-собутыльников). Может, ты, когда придешь из института, оставишь мне немного нашего супа?
– Ладно, Курсант, договорились, – так называл Тарасов Ростислава со второго дня знакомства, но никогда не звал по имени.
Конечно же, после возвращения с учебы Рус никакого супа, оставленного для него Шуриком, не нашел, потому что Тарасов – однокурсники прозвали его Скрудж – подло его сожрал, объяснив это позже тем, что ему по барабану финансовые затруднения Курсанта:
– Как хочешь, так и выкручивайся, – говорил он, – могу, правда, дать тебе денег в долг под проценты.
А в один из дней Скрудж просто сказал:
– Курсант! Ты мне не друг и никогда им не был, так что я предлагаю тебе свалить отсюда, даю тебе неделю сроку.
Рус стоял как громом пораженный. Ему предстояло снова искать жилье, снова переезжать, снова терпеть лишения, но уже в одиночку, что было для него сильным ударом судьбы.
В дальнейшем Рус еще много раз снимал комнаты, пока был студентом, а последние два года жил в общежитии на улице Мгинской, где ему пришлось пережить постоянные наезды наркоманов, соседей по общежитию и самого главного из местной банды «ломщиков баксов», как они себя сами называли, Сергея Букреева, который был, не смотря на это, другом-любовником местной комендантши по имени Лина. Грозная Лина всех травила своим бешеным криком:
– Я знаю, что ты здесь! Немедленно открывай дверь! Я тебя выселяю!!! – кричала она, ломясь в дверь комнаты перепуганного Руса.
Слова об очередном выселении жестко били по слуху, заставляя сжиматься сердце от страха, потому что найти дешевое жилье стало проблемой. Но зато, когда он вносил плату за жилье Лине, она мило улыбалась и на извинения Руса говорила: «Да брось ты, с кем не бывает!» Так жил Рус, узнавая «другое, истинное лицо», которое было у каждого, пытаясь выжить в чужом для него городе, потому что другого выбора у него не было, кроме как выбирать искушение, которое часто возникало в его голове, что он и делал, чтобы отрешиться от кошмаров реальности. Его выбор затягивал и убивал любого не только как человека, но и как личность: Рус пристрастился к бутылке.
А Тарасов был очень пронырлив, что в общем плане являлось необычным качеством для обычного русского человека. К концу третьего курса он смог поменять машину родителей, «Тойоту», на комнату в Петербурге, и поэтому жил в двухкомнатной коммунальной квартире. Его сосед по квартире очень мало появлялся в своей комнате, и получалось, что Шура живет один, как в отдельной квартире. У Тарасова всегда кто-то жил, но не бесплатно, а в счет обязательной покупки еды или пива. В институте даже ходили истории про то, как один раз Скрудж друзей накормил.
Однажды в гости к Тарасову-Скруджу приехали друзья – Курсант, Макс Зайцев и Макс Васильев. По телефону Скрудж им сказал, чтоб они ничего не покупали с собой из еды, так как у него были макароны. На самом деле макароны, оставшиеся в пачке, можно было посчитать по пальцам, их и пришлось варить голодным студентам, а Скруджу – все экономия, не выбрасывать же? Но Рус никогда не осуждал своего друга Тарасова-Скруджа, потому что понимал, что зло даже в отношении другого человека оставляло неприятный осадок в нем самом, который портил жизнь Русу, лишая его покоя, рождая в нем зависть, злость на всех, кто счастлив, а это убивало его внутренний, пусть и маленький, но спокойный мир.
***
– Курсант! Эй! Открывай дверь! – стучали в дверь комнаты Руса. После того, как администрация института, в котором он учился, решила предоставлять общежитие исключительно под проживание иностранных студентов и выселила всех, в том числе и Руса, он ютился в маленькой комнатке другого общежития – Института киноинженеров, где ему удалось договориться о проживании по знакомству.
– Курсант, черт тебя возьми!
Рус встал и, покачиваясь, направился к двери.
– А, это ты, Шура? – спросил Рус, открыв дверь.
– Я, – ответил Тарасов.
– Так ты что же, ко мне решил заехать?
– Давай иди, умывайся. Я к тебе уже полчаса достучаться не могу. Вот, с рынка, видишь,
– Тарасов показал Русу литр водки, – целых два часа стоял в очереди за водкой. Сейчас поедем ко мне бухать.
– Что-то мне, Шурик, бухать сегодня не хочется, – уныло начал Курсант.
– Я тебе дам «не хочется»! Может, ты еще скажешь, что и пить собираешься завязать? Нет уж! – Тарасов погрозил корявым пальцем.
– Ты нам трезвым не нужен, ты нам трезвый неинтересен. Тебя никто по-другому в институте и не воспринимает.
– Кроме как алкаша? – спросил Курсант.
– Н-нет, простого веселого парня, – соврал Тарасов, отворачиваясь в сторону.
– Да уж веселье-то все по пьяни.
– Вот поэтому ты и будешь пить, понял?
– Ага, а к тебе сегодня гости придут, и меня ты берешь к себе шутом?
– Вроде как.
– А ты не прикидывайся, что не понял мой вопрос, – сказал Курсант, посмотрев на Шурика.
– Да ладно тебе, – проворчал Тарасов, – давай-ка быстро одевайся, и поехали! А для начала держи вот, – Тарасов откупорил бутылку, налил рюмку водки и протянул Русу, – похмелись, сразу желание и появится.
Увидев рюмку с блестевшей внутри жидкостью, которая в первые минуты несет радость, спившийся Рус не смог устоять. «Выпей, выпей», – проносились слова в его голове, и, поддавшись искушению, Рус ловко опрокинул рюмку в рот. Легкая горячая волна прокатилась по телу.
– Твоя взяла, – выдохнул Рус, – поехали к тебе. – Но только налей еще раз.
– Э, нет, друг. Так ты всю водку сейчас и выпьешь. Вот приедем ко мне, тогда я тебе и налью, – сказал Тарасов, убирая бутылку со стола к себе в сумку.
***
– Давай, давай, Курсант, заходи живее, – говорил Тарасов, толкая в спину разувавшегося Руса.
– Да дай ты хоть ботинки снять.
– Быстрее снимай, сейчас Алексеева придет.
– Ага, понятно теперь, что это ты меня для нее пригласил?
– Я ее для себя пригласил.
– Ну ладно, мне пофигу, – уныло сказал Рус, входя в комнату.
***
– Ну что, Курсант! Я смотрю, ты уже нажрался! – грубо крикнул Тарасов на Руса. Рус сидел на диване, глаза его были закрыты, его просто развезло от такого количества водки. Видя, что Рус не подает признаков вменяемого человека, Тарасов решил выгнать его, чтобы остаться с Алексеевой.
Утром голова Руса раскалывалась на части, все тело болело. Какие-то смутные воспоминания вчерашнего вечера туманно время от времени возникали в его сознании. Последствия вечера он точно не помнил. Но отдельные моменты помогли составить ему всю хронологию событий вчерашнего вечера.
После того как Рус отключился, он вспомнил, что Тарасов повел его в прихожую, дал ему в руки пальто, открыл входную дверь и, взяв за шиворот, вытолкал за дверь, объяснив все тем, что Курсант, то есть он, начал себя плохо вести, то есть спать, а он его привез не для этого, а для того, чтобы Рус развлекал Алексееву своими пьяными шутками.