Это была эпоха, когда безоговорочно верили в то, что ключом к освобождению человека является снятие сексуальных запретов. Теперь мы стали в этом отношении гораздо более критичными.
Перемена ролей
В сексуальной революции эмансипация затрагивает в основном женщину.
Кто-то может возразить, что никогда прежде ее так активно не использовали в качестве эротического объекта; что высочайшую цену за сексуальную вседозволенность платит женщина с ее восприимчивостью и чувствительностью; что мужчина строит человеческие отношения на насилии и т. д. И во всем этом много правды. Но все же мне представляется очевидным, с точки зрения общемировой перспективы, что одним из условий, которые делают возможным социальное равенство женщины, является перемена ролей в отношениях. Женщине уже незачем быть пассивной, или девственницей, или играть на двусмысленностях, или позволять защищать и завоевывать себя.
Тайна остается
Во-вторых, сексуальная революция включает в себя процесс десакрализации.
Сакрализация плодовитости почти всеми религиями – это антропологический факт. Библейская традиция – исключение. Яхве не имеет пола, а сексуальные отношения прямо не связаны с культом. Но все же брак, рождение детей, сексуальные отношения в некоторых обстоятельствах включаются в ритуальную символику чистого и нечистого. Вспомним о сакральном содержании языка, когда «чистотой» называлось сексуальное воздержание; это язык еще совсем недавнего времени. Или о нормах моралистов: «Никаких прикосновений, потому что тело есть храм Святого Духа!»
Наука сняла табу с таинственных сил жизни, и мы теперь спокойно говорим о яйцеклетках и сперматозоидах, о генитальной фазе детства, контрацептивах и т. д. Секс, как и любая другая реальность, был подвергнут эмпирическому анализу. Какие следствия это породило в человеческом сознании? Те же, какие наука привнесла в религиозные идеологии: произошла объективизация реальности. Секс утратил свою «таинственность». Он уже не воспринимается с точки зрения «вины». Он стал практическим вопросом, тем, чем надо пользоваться разумно, определяя цели и средства; например, зачинать ли детей с помощью старого любовного ритуала или же с помощью лабораторных технологий.
Однако, несмотря ни на что, секс не дает полностью лишить себя «тайны». Его можно исследовать; но переплетающиеся друг с другом тела говорят на своем собственном языке, на языке звезд, сияющих в ночи. Можно регулировать рождаемость, но любовь по-прежнему дает обещание вечности. Ученые подсчитывают частоту пульса влюбленного, ожидающего свидания, но спросите их, почему они покидают свой исследовательский институт и торопятся вернуться домой или встретиться с возлюбленной…
Мечта о немедленном счастье
В-третьих, сексуальная революция олицетворяет поворот в человеческом ожидании счастья, поворот в ценностях этого мира.
В Европе этот поворот произошел уже давно. Он начался с возникновением капитализма и получил мощный толчок с «восстанием масс» (по выражению Ортеги-и-Гассета), то есть с постепенным развитием техники и повышением уровня жизни (комфорт) индустриальных обществ. Новое позитивное восприятие тела, человеческие отношения равенства, больше времени для досуга, сближение полов, демографический взрыв (преобладание молодежи в населении)…
Мечта о немедленном счастье является уже не продуктом голода и ненадежности жизни, а проектом, систематически планируемым государством и межнациональными корпорациями (общество потребления). Сексуальное наслаждение, бесконечно более доступное, чем в прежние эпохи, становится ее материальным воплощением.
Но есть еще и бессмысленность, тревога, скука, напряжение.
Никто не сомневается в насущности счастья здесь, а не только в ином мире. Но как возможна такая слепота и такой страх по отношению к последним и главнейшим вопросам страдания и смерти? Общество благополучия и сексуального потребления маскирует свою глубочайшую печаль.
Древние знали это и видели в сексе символ крайностей: экстаза и смерти, полноты жизни и снедающего страха.
Новые формы старых корней
В этой книге мы не раз столкнемся с амбивалентностью пола. С полом связано как наилучшее, так и наихудшее в человеке. Неудивительно, что человеческая история могла бы быть написана с точки зрения изменчивости сексуальных обычаев. Когда-то упадок империй приписывали пренебрежению к традициям и обычаям. Это еще одно упрощение со стороны историков. Но оно продолжает вдохновлять моралистов на критику.
Сейчас тоже так бывает. Люди жалуются на «упадок Запада», и луч надежды проглядывает в определенного рода реакционности (происходящей, как говорят, из Соединенных Штатов), заключающейся в строгости отношений между юношами и девушками. Представляется, что девственность вновь входит в моду.
На мой взгляд, нам не хватает более строгого анализа. Например, какой смысл может иметь кампания за соблюдение обычаев, если для этого нет предпосылок нравственного сознания? Нужно ли защищать наших верующих с помощью строгой казуистики, которая считается неприкосновенной, или нужно пересмотреть культурные предпосылки традиционных норм? Зависит ли верность христианскому смыслу сексуальности от буквального воспроизведения прошлого или от нового воспитания?
Конечно, наши нормы уходят корнями в традицию. Но она является не каким-то закрытым хранилищем, а Духом, способным порождать новые формы в самых разных контекстах.
Целибат как залог эмансипации
Поэтому я считаю, что целибат актуален как никогда. Прежде всего, потому что он способен интегрировать самый положительный элемент сексуальной революции: процесс эмансипации.
Среди многих элементов, которые христианство внесло в дело освобождения человека, следует, без сомнения, отметить целибат: и потому, что он предполагает жизнь, не обусловленную естественными потребностями – половым влечением и продолжением рода, и потому, что он предполагает разрыв с матримониальными отношениями как основой, поддерживающей кровные связи и непроницаемость социальных интересов. Что предполагало во времена Римской империи или в высокое Средневековье существование группы людей, живущих в целомудрии, объединившихся, чтобы посвятить себя Богу и служению бедным?
Целибат внес особенно значительный вклад в освобождение женщины. Женщина вышла из гинекея[1]. Она смогла стать независимой от опеки. Женские группы должны были быть самодостаточны, а это подразумевает самосознание и собственную креативность.
Возьмем явно актуальный случай: изменения, которые претерпевает самосознание монахини. В Церкви, глубоко отмеченной печатью клерикализма, женщина, посвятившая жизнь Богу, – это первая ласточка в преобразовании пастырских структур и власти. То, что этот путь еще далеко не пройден, бесспорно; но уже за те несколько лет, что прошли с тех пор, как монахини вышли за пределы монастыря, все стало иным.
Критическая граница
Целибат более актуален, чем когда-либо, и потому, что цивилизация, которая обезличивает человека – или посредством технического прагматизма, или посредством потребительства ради благополучия, – нуждается больше всего в знаках этических ценностей и в знаках трансцендентного мира.
Совсем не всякая сексуальная свобода есть знак эмансипации. Наоборот, когда теряется нравственный смысл в этой области, возникают новые формы манипуляции, особенно манипуляции женщиной. Пол имеет отношение к самым корням человеческой личности, и, если его объективировать, происходит его деградация. Наш целибат должен быть знаком того, что пол – это положительная ценность в той мере, в какой он способствует персонализации, а значит, не может быть сведен к инстинкту или мимолетной встрече.
Целибат апеллирует, прежде всего, к высшим ценностям, являющимся основанием смысла любви. Если любовь переживается в зависимости от немедленного удовлетворения, какой вес имеет тогда супружеская жизнь? Целибат представляет собой критическую границу. Он превосходит пол, будучи непосредственно связан с ним. Отсюда его пророческий смысл в этом мире, стремящемся лишить близость этического содержания. Целибату надлежит указывать и на нечто более высокое: личностную любовь Бога, Который, не обладая полом, захотел установить самое близкое общение (и единение) с человеком, будь то в сердце того, кто живет в целибате, будь то в безусловной взаимной отдаче супругов.
Эхо Средневековья
Это происходит при том условии, что мы готовы пересмотреть определенный образ проживания нашего целибата. Было бы лицемерием утверждать, что целибат – источник освобождения женщины, и оставлять неприкосновенными структуры, ставящие ее в зависимое положение.
Но смешно говорить о пророческом смысле целибата, если он не способен интегрировать антропологические размышления современного человека или по-прежнему замкнут в рамках средневековых устрашающих запретов.
2. Вызов смешанного мира
Революция стереотипов
Бросается в глаза, что отношения между мужчинами и женщинами в последние годы стали гораздо более открытыми. Между мужчинами и женщинами, живущими в целибате, а также между ними и обычными людьми в целом – тоже. Это явление может показаться поверхностным, однако оно имеет глубокий отзвук. Создаваемый нами собственный образ зависит от внешних отношений и, в немалой степени, от того, как мы ощущаем себя с людьми другого пола.
Женщины еще не настолько вовлечены в профессиональную деятельность, как следовало бы, однако мужчины и женщины в течение многих часов имеют дело друг с другом вне семьи: на работе, в местах проведения досуга… Совершенно нормально, что женатый мужчина в полдень идет выпить кофе со своей незамужней коллегой по работе. Или что священник и монахиня вместе разрабатывают программу приходской катехизации. Или что монах, недавно принесший обеты, отправляется в лагерь отдыха с воспитательницами своего возраста и с более молодыми юношами и девушками.
Язык и знаки приветствия свидетельствуют о новой стадии отношений. Разве мы не были воспитаны в духе осмотрительности и соблюдения дистанции? А теперь – поцелуи и объятия при встрече, недвусмысленное выражение чувств… А главное, теперь можно гораздо более спонтанно говорить о себе самом, не прибегая к стереотипам, свойственным «роли».
«Нормальный» монах или даже монахиня должны, по общему мнению, быть мужчиной или женщиной прежде, чем кем-либо другим. А это выражается в человеческих отношениях: они естественны, а не ангелоподобны.
Прощание с клаузурой[2]
Что подразумевает существование этого смешанного мира с его бьющей через край витальностью и многозначностью переживаний и импульсов, которые он в нас (в мужчинах и женщинах, так часто сталкивающихся и общающихся друг с другом) сеет?
Без сомнения, разнообразие взаимных отношений. В Церкви до сих пор роли были четко определены. Монахи и монахини работали и жили за закрытыми дверьми. Если они выходили в мир, то только с разрешения и по вполне определенным поводам. Клаузура соблюдалась строго.
Однако теперь священники и монахи вовлечены в одну и ту же пастырскую деятельность с совместными встречами. Монахини работают в области воспитания вместе с монахами и преподают рядом с женатыми мирянами. Можно даже принадлежать к разным кругам: к религиозной и приходской общине или же к группе неокатехумената. Взаимные связи обогащают, но и порождают проблемы всякого рода, в том числе эмоциональную. Как, впрочем, и между людьми, живущими в браке.
Мир демократизируется, побуждает нас преодолевать закрепленные положения и состояния, вызывает взаимный обмен функциями. Женщина учится и занимает должности, до сих пор доступные только мужчине. Монахиня перестала – во всяком случае внутренне – быть домработницей священника. Я говорю «внутренне», потому что фактически мы не предоставляем ей никакой важной роли, хотя и называем ее своей сотрудницей. Сознание равенства неотвратимо растет. Оно возрастает вместе с историческим сознанием нашего смешанного общества.
Все это связано с тем новым значением, которое приобретает «телесное» в человеческом общении. Либерализм жестов – только один аспект некоего более сложного и радикального процесса.
Например, у любого человека, живущего в целибате, сегодня есть самые разные друзья обоих полов, верующие или нет, миряне и посвященные. Однако дружба означает общение. А общение означает выражение себя. В какой степени? Вероятно, в самой разной. Однако близость между мужчиной и женщиной выражается при помощи языка нежности. А нежность – это та таинственная сфера, где внутреннее выражается телесно.
Сексуальная революция и смешанный мир создали новые языки, не только вербальные, но и телесные. Почти каждый день мы слышим: «Если мы друзья, почему я не могу выразить ему или ей мою нежность? Почему чувство единения, каким является дружба, не может выразить себя телесно?».
Люди перестали отрицать свое тело и подключили его к процессу общения. Последствия нетрудно себе представить. Но, пожалуй, не стоит торопиться и смотреть на эту проблему с точки зрения морали. Это лишь проявило бы наши собственные фантазмы и нерешенные проблемы.
Отторжение и защита
Какое отношение вызывает этот мир у нас, живущих в безбрачии?
У самых молодых, тех, кто родился и вырос в нем, вызывает отторжение реакция старших. Для них естественно переписываться с подругой юности или девушкой, с которой они познакомились в группе по катехизации. И почему бы, спрашивают они, не сходить в воскресенье вечером куда-нибудь, чтобы поболтать, выпить «кока-колы» и обсудить фильм, получивший последний «Оскар»? Им трудно понять наши возражения и то ощущение тревоги, с каким мы всегда воспринимаем отношения между мужчиной и женщиной. Простодушие ли это с их стороны? Или вторжение смешанного мира, отличного от нашего?
У нас же, воспитанных в «старой школе», сразу возникают механизмы защиты. Вот некоторые из них:
– мы скрываем наши бессознательные страхи за морализирующими рассуждениями. Будучи неспособны анализировать социокультурные перемены, мы говорим лишь о гедонизме и его опасности;
– мы становимся жертвами того мира, который больше не предоставляет нам привилегий. Мы жалуемся на его критический дух, не принимающий наш образ поведения.
Или же происходит обратное: мы усердно пытаемся понравиться и для этого воспроизводим даже принятый бесцеремонный стиль общения. Подобное подражательство свидетельствует об отсутствии у нас реальной идентичности.
Наша неуверенность проявляется по-разному: монах выключает телевизор при показе эротических сцен, но это не мешает ему убивать перед ним многие часы; монахиня проводит летние каникулы с семьей в Коста-Брава, заботясь о цвете и качестве своей кожи.
Наше отношение к миру проявляется каждый день: когда молодая девушка приходит поговорить с нами, когда священник осенним вечером приглашает женщину-катехизатора побеседовать в уединенном месте, когда замужняя женщина жалуется на свои проблемы, когда женатый мужчина признается в любви монахине, с которой вместе работает, или когда просто нужно высказать свое мнение в смешанной группе.