«Роли» и секуляризация
Самым легким выходом всегда кажется возможность спрятаться за «роль». Мы знаем, как должен вести себя человек, живущий в целибате, особенно если он имеет статус, социально определяемый как «посвященный»: монах, священник. Однако мир беспощадно рушит всякое притязание на безопасность, предоставляемое «ролью». Сегодня нас ценят только за наши личные качества.
Такая внезапная перемена в восприятии вызвана многими причинами. Иногда мы приписываем ее антиклерикальным настроениям, господствующим в последние годы. На мой взгляд, корни этого явления лежат глубже. Происходит постепенный процесс секуляризации, который влечет за собой смещение ценностей, а значит, и изменение в отношениях. Секуляризация культуры и общества изменяет роли. Священник становится еще одним членом общества, а его служба – еще одной «работой».
Если люди настроены антиклерикально, это значит, что роль религии еще довольно значима. Если же нашим поведением перестают возмущаться, значит, мы больше не имеем никакого веса.
Плохо, что с каждым днем люди все меньше верят в то, что мы честно исполняем наш обет. Почему? Потому ли, что так легче оправдать собственные беспорядочные сексуальные отношения? Или же потому, что мы не являемся значимым звеном этого столь сексуального мира?
Мы и наш «статус»
В сегодняшнем мире мы не можем быть действенным знаком Царства, если по-прежнему наше исполнение и проживание обета опирается на религиозный «статус». Как часто нас больше защищает наше положение, чем зрелость и готовность быть самими собой перед другими людьми! Мы были воспитаны в строгом целомудрии, нарушившем нашу способность общаться с другим полом.
Можем ли мы евангелизировать мир, если наше собственное равновесие чувств зависит от защитных систем вроде больших обителей и общинной жизни, организованной на основе строгой дисциплины?
Нам следует оправдывать наше состояние целомудрия качеством своей человеческой жизни (цельность чувств, зрелость отношений, свобода самоотдачи), а не религиозной идеологией, которая его поддерживает. В прошлые эпохи эта идеология распространялась на культуру всего общества. Теперь она подозрительна или, в лучшем случае, к ней относятся терпимо.
К истокам
То, что подобный вызов нас угнетает, неудивительно. Кем в этом случае является человек, живущий в целомудрии? И нет ли здесь опасности радикализма, изначально предназначенного для меньшинства и никогда не осуществленного в истории?
Ответ требует расширения контекста. Должна ли Церковь продолжать опираться на людей, живущих в безбрачии? Нужно ли, чтобы религиозная жизнь была по-прежнему отмечена именно этим институциональным знаком? Не настал ли момент сделать посвященную Богу жизнь скорее пророческим знаком, чем религиозно-нравственным порядком большего совершенства? Не следует ли Церкви вернуться к собственным истокам, не боясь утратить социальное влияние, которым она пользуется благодаря своим институтам, и, будучи меньшинством, стать закваской этого секуляризованного, автономного и технократичного мира, не нуждающегося в Боге, но живущего в тревоге и ужасе перед бессмыслицей?
В период после II Ватиканского Собора произошло осознание того, что радикальная проблематика современного мира и требования Евангелия сходятся. Мирской гуманизм бросает нам вызов, ожидая целомудрия, дающего свободу, а Евангелие призывает к целомудрию истинно харизматическому, не рожденному страхом.
Путаница критериев
Это не мешает нам, избравшим путь целомудрия, реалистически смотреть на условия, в которых мы сегодня живем. Подобный реализм обусловлен и опытом прошлого, и требованиями современного мира, влияющего на наше поведение.
Мы не решаемся сказать это, но разве не настал момент это сделать? Проблема эмоций и сексуальности невероятно обострилась за последние 10–15 лет. Многие люди, избравшие посвященную Богу жизнь, в возрасте от 30 до 50 лет переживают это на собственном опыте. Статистических данных по этому вопросу не существует. Каждый решает его, как может: иногда обсуждая с ближайшим другом из своей конгрегации, иногда – с духовным наставником. В общине такое обсуждение происходит редко. Самые серьезные проблемы решают, прибегая к вышестоящему авторитету – епископу или провинциальному настоятелю. Но часто встречаются смешение и путаница критериев. Есть либеральные исповедники, которые упрощают вопрос, призывая отменить подавление сексуальности. Однако большинство судят с помощью привычных моральных схем. Где встретить человека, который поможет понять значение влюбленности 35-летнего священника в девушку 20 лет?.. Или состояние монахини, которая уже 10 лет живет в эмоциональной зависимости от подруги, с которой познакомилась в юном возрасте?
В современном мире влияние психоэмоциональной сферы затрагивает и наши общины. Я не говорю, что это нечто повсеместное и массовое. Но правда и то, что мы сталкиваемся с действительным отсутствием критериев. Критерии морального распознания важны, но еще важнее – критерии психологической и духовной педагогики.
Настойчивый вызов мира
Вызов брошен нам смешанным миром – и как настойчиво! Но целомудрие ради Царства может быть таковым, только если провозгласит себя вызовом миру.
От нас требуют естественности и нормальности в отношениях между мужчиной и женщиной. Однако само наше существование в этом мире, создавшем культ наслаждения, кажется странным.
От нас требуют любви и целомудрия. Но раздражает то, что мы можем обходиться без половых отношений.
От нас хотят, чтобы мы были личностями прежде, чем монашествующими. Однако, слушая, как мы говорим об истории своей любви к Богу, люди испытывают досаду.
Не будем заблуждаться. Этот мир дышит сексуальностью. Люди говорят о человеческих ценностях, но отношения предопределены ролью мужчины и женщины во всех областях жизни. В работе – поскольку женщина ценна в той мере, в какой нравится или может соперничать. В отношениях – потому что важна игра влечений. Конечно, я не говорю, что так бывает всегда. Но как мы далеки от отношений, в которых пол не имеет существенного значения!
Действительно, живущий в целомудрии человек должен быть пророческим знаком; критическим знаком для мира, который, хотя и стремится к самоосвобождению, абсолютизирует пол; эсхатологическим знаком будущего человечества, в котором человеческая личность обретет источник своей полноты за пределами пола – в Живом Боге и в любви Святого Духа.
Так жил Иисус, и этому Он учит нас.
3. Иисус
На чем основан наш выбор
Наш целибат имеет основание непосредственно в Иисусе. Разумеется, в человеческой истории существуют и другие мотивы, приводящие мужчин и женщин на путь безбрачия. Во многих случаях это религиозные соображения: исключительное посвящение себя проживанию опыта Бога и внутренней жизни, как, например, в буддийской традиции. Кроме того, это аскетическая традиция духовных учителей или философов, желающих, чтобы их словесное учение согласовывалось со стилем жизни. В иных случаях целибат может быть вызван мирскими причинами: посвящение себя изобретательству и научным исследованиям, независимость, необходимая для художественного творчества или политической борьбы, и т. д.
Помимо этого существует много незамужних и неженатых людей, которые не отказывались от брака, но внутренние или внешние обстоятельства вынудили их к жизни в безбрачии.
Поскольку мы приближаемся к первоисточнику нашего призвания, настало время спросить себя, на чем основан наш выбор. Одно дело – богословское оправдание, другое – прожитый опыт. Не для всех монашествующих, выбирающих «совершенное воздержание», главным мотивом является подражание Иисусу, хотя они и принадлежат к общинам, источник которых – Евангелие.
Целомудрие настолько затрагивает всю личность, что распознать, насколько оно подлинно, – задача нелегкая. Где проходит граница между великодушием веры и сублимацией первой любви, пережитой в 19 лет? Чего на самом деле ищет монах, в 33 года посвящающий свою душу, тело и сердце служению бедным и отвергающий любовные притязания ближайшей помощницы?
Чтобы понять это, не стоит погружаться в анализ отдельных случаев; нужно постараться уловить весь процесс в целом. И здесь наш взгляд обращается к Иисусу, Начальнику и Совершителю нашего выбора.
Переворот
Когда Иисус появляется на Иордане, Он уже взрослый человек, который решил жить в целибате. Он слышал, как Иоанн Креститель, другой девственник, Его родственник, проповедует приближение Царства. И Он идет к Иоанну, чтобы принять крещение как знак полной самоотдачи Богу, знак Его власти в Своей жизни. В этот момент определяется Его призвание. Он принимает Святого Духа и осознает Свою исключительную принадлежность к эсхатологическому замыслу Бога. С этих пор Он посвящает Себя тому, чтобы спасительное присутствие Бога открывалось и возрастало среди людей.
Он начинает собирать вокруг Себя группу людей (Ин 1, 19–51; Мк 1, 1-32; 3, 13–19). Некоторые из них женаты, как, например, Петр. Другие – нет, как Иоанн, сын Зеведея. Они разделяют со своим Учителем все. Его образ жизни очень похож на образ жизни бродячих раввинов той эпохи: они ходили из деревни в деревню, уча и исцеляя. Новизна заключается в самой Вести. Иисус притязает на открытие новой эры – эры, ожидаемой Израилем. Он провозглашает условия, позволяющие войти в Царство, осуществляет переворот в восприятии образа Бога, совершает знаки, предвосхищающие будущий мир, ставит под сомнение действующий порядок вещей…
Одним из тех аспектов, где ясно видна новизна подхода, являются как раз Его отношения с женщинами. Их нет в числе Двенадцати, но они есть как ученицы среди людей, идущих за Иисусом (Лк 8, 1-14; Мк 15, 40–47). В отличие от иудеев, Иисус не считает неуместным назвать женщину «дочерью Авраама» (Лк 13, 26). В социально-религиозном контексте того времени возвращение женщине достоинства следует понимать как часть Его мессианской задачи, как Благую Весть и заступничество Бога за смиренных и заблудших. Пример тому – осуждение Иисусом прелюбодеяния в помыслах и утверждение нерасторжимости брака, что выходит за рамки иудейского законничества, предоставлявшего мужчине привилегированное положение (см. Мф 5, 27–32; Мк 10, 2-12).
В Иисусе Весть и бытие – одно. Нарушая иудейские нормы, Он говорит один на один с женщиной и даже учит ее (Лк 10, 39; Ин 4, 27). Следовательно, Его целомудрие рождено не пророческим аскетизмом, как в случае Иоанна Крестителя, а самоотдачей любви (Лк 7, 18–50). Этот символ нежности и близости Бога Иисус привнес в Свои отношения с людьми.
Внимание многих психологов привлекала удивительная зрелость этого человека, столь сердечного и уважительного с женщинами, столь мало подверженного условностям и нормам культуры Его времени и столь сознательно проживающего Свое состояние безбрачия. Но почти никто не отметил, каков внутренний источник, из которого Иисус черпает Свою свободу: неповторимая близость с Богом, Которого Он звал «Авва», Который ночью брал Его от людей, а днем отдавал людям ради блага всех (Лк 4, 42; Мф 10, 35–38).
Иисус и Мария
Конечно, в жизни Иисуса была дружба с женщинами (Ин 11). Но, прежде всего, в ней была одна женщина – Дева Мария.
Начав свое общественное служение, Иисус отдаляется от Марии. Это разделение было мучительным. Она осталась одна в Назарете, может быть, принятая каким-нибудь родственником, Сын же должен был вступить на путь Своего призвания. Иногда родственники пытались приблизиться к Нему, привлеченные шедшей за Ним славой пророка. Казалось таким странным, что этот Сын скромного ремесленника говорит подобным образом и исцеляет людей! Кто-то попытался обратить внимание Иисуса на присутствие Матери, однако Он ясно дал понять, что порвал с кровными узами (Лк 8, 19–21).
Возможно, Лука придавал повторяемой им фразе «Мария слагала все это в сердце Своем» более богословское, чем психологическое, звучание. Однако она выражает один из секретов неповторимости отношений между Иисусом и Его Матерью. Он был плодом Ее чрева, но был зачат чудесным образом, после самой поразительной встречи в Ее жизни, в день, когда, уже будучи обручена с Иосифом, Она ощутила призыв к безусловному «да», к безоговорочному согласию веры. С тех пор Она жила только для Сына. Ее чистая и горячая женская любовь вся, без остатка, устремилась на Него. Ее жажда материнства проявилась с новой силой: Ее душа была охвачена огнем любви, жаркой и духовной одновременно. Один только Бог звучал в самой глубине Ее сердца, неожиданно расширившегося до неведомых горизонтов. Она почти ничего не понимала, только на опыте переживала кроткое доверие среди тьмы и неясности.
Им Обоим не нужны были слова, чтобы раствориться друг в друге. Иисусу достаточно было видеть, как Его родители каждый вечер читали «Шма Исраэль»[3], чтобы в Его сердце родилось отношение, определившее всю Его жизнь: послушание Господу Неба и земли. Он рос рядом со Своей Матерью в единении более тесном, нежели узы плоти и крови, в единстве исключительной любви к Живому Богу. Поэтому, хотя разрыв и был болезненным, Мария предпочла остаться на Своем скромном месте, когда Сын вступил на Свой окончательный путь. И в Кане, в начале пути, и в конце, на Голгофе, где Иисус должен был потребовать от Самого Себя последней жертвы и просить ее же у Матери, через принятие Его смерти, им не нужно было много слов, чтобы понять друг друга. Никогда они не были столь разделены и столь едины!
Примечания
1
Гинекей (или гинекейон) – в Древней Греции женская половина в задней части дома или на втором этаже, обычно состоявшая из спальни для хозяев и помещения для дочерей и рабынь. В поздний период в Римской империи и в Византии гинекеями называли ткацкие мастерские, в которых работали женщины и мужчины-рабы. – Прим. ред.
2
Клаузура (затвор) – правовая норма, регулирующая доступ в монастырь для посторонних и выход монахов за пределы монастыря. Клаузурой называется также территория монастыря, находящаяся под действием этой нормы. – Прим. ред.
3
«Шма Исраэль» (евр. «Слушай, Израиль…», ср. начало 5-й главы библейской книги Второзаконие, перед перечислением Десяти заповедей) – одна из главных еврейских молитв, в которой в том числе исповедуется вера в Единого Бога (Яхве). – Прим. ред.