Находясь в загородной резиденции, Анна Иоанновна желала отдохнуть от государственных забот и требовала не беспокоить её по маловажным делам. Однако совсем устраниться от дел не получалось: кабинет-министры регулярно приезжали, докучая ей с докладами, доношениями и челобитными. То и дело наведывались из Петербурга чиновники и царедворцы, так как считали себя обязанными нанести императрице визит вежливости.
Устав от этих бесконечных визитов, государыня отдала приказ о регламентации потока гостей: приезжать всем только по воскресеньям и четвергам! А в иные дни только в исключительных случаях самой крайней нужды.
Но, поскольку в приказе не была чётко определена мера этой «самой крайней нужды», гости так и продолжали паломничество в загородную императорскую резиденцию.
И тогда Анна Иоанновна, чтоб хоть частично отвадить непрошеных гостей, велела селить их по двое в комнату и больше двух слуг с собой не брать. Кормить согласно распорядку. А в иное время ни кушанья, ни вина, ни кофе, ни чаю, одним словом, ничего – не давать!
загородная царская резиденция Петергоф
Остерман был, разумеется, осведомлён о желании государыни поменьше видеть министров в период её летнего отдыха. И размышления об этом натолкнули его на мысль, какой именно сделать ответный ход Бюрену в отместку за то, что тот ввёл Ягужинского в кабинет министров.
Канцлер приехал в июле в Петергоф, согласно предписанию, в четверг и позаботился о том, чтоб привезти на подпись государыни как можно больше различных бумаг.
В ходе обсуждения насущных дел и подписания многочисленных приказов, у Анны Иоанновны затекла рука. И государыня не преминула пожаловаться:
– Андрей Иванович, не даёшь ты мне совсем отдыхать! Замучил своими бумажками!!
– Что поделать, матушка? Дела ждать не могут. Доносы требуют разбирательства. Без тебя мы все, точно слепые котята. Кто же нас, неразумных, наставит на путь истинный, рассудит по совести, пожурит или похвалит, кроме Вашего императорского величества?
– Льстишь мне, старая ты лиса! – рассмеялась Анна Иоанновна, – Так уж не можете? Вот хоть взять, к примеру, этот случай (она оторвалась от подписи и поднесла бумагу канцлеру) с кражей на суконном складе. Что тут неясного? Вор пойман – наказывайте! Нешто я воров покрывать стану?… Или вот прошение о назначении лекаря в штат Петропавловской крепости. Коли Ушаков выбрал этого, как его там, Прокофия Серебрякова, так пусть и берёт!! Ему видней!
Остерман робко пожал плечами:
– Верно рассуждаешь, матушка. Есть огромное количество дел простых, да обыденных, и недостойных того, чтоб отнимать твоё драгоценное время. Ну, да кто дерзнёт приложить к делам мерило, чтоб определить степень их важности?
– Вот тебе и раз!! А вы у меня на что?! – всплеснула руками императрица, – Министры? Советники? Лично ты, Андрей Иванович?
– Лично я всегда готов услужить Вашему императорскому величеству.
– Так услужи!
Бюрен, который сидел у окна и тонкой стальной пилочкой шлифовал свои ногти, приподнял настороженно бровь. Начавшийся простодушно, разговор приобретал неожиданный поворот.
– Правильно ли я понял тебя, матушка? – смакуя слова, произнёс канцлер, – Стало быть, ты возлагаешь на меня ответственность, разбирая дела, определять степень их важности и доставлять к тебе на подпись лишь те, что заслуживают твоего императорского внимания?
– Так и есть, – подтвердила государыня.
– Но как поступить с теми делами, что я сочту недостойными внимания моей государыни? Чьей подписью их стоит завизировать?
– Ну, так и завизирую своей, – простодушно ляпнула Анна Иоанновна.
Бюрен вскочил. И прокатившиеся желваки по широким скулам фаворита сейчас убедительно говорили о том, что он костьми ляжет, но не допустит, чтоб канцлер вдруг заполучил право императорской подписи! Остерман это, разумеется, предвидел, но, пользуясь случаем, не отказал себе в удовольствии позлить фаворита.
– Это великая честь для меня.
– Это и в самом деле слишком великая честь!! – не удержался Бюрен, включаясь в разговор, – И слишком большая ноша ответственности для одного человека!
Таким образом, он намекал Анне на то, что готов разделить это бремя с канцлером. И именно его виза должна быть там, где требуется заменить подпись государыни.
Но Остерман не дал государыне опомниться:
– Граф Бюрен совершенно прав! – воскликнул он, – Таковые решения следует принимать коллегиально… всем кабинетом министров. И тогда совершенно справедливо можно три подписи кабинет-министров приравнять к подписи Вашего императорского величества.
– Отлично! – обрадовалась Анна Иоанновна, – Быть по сему!
Бюрен был ошарашен. В считанные минуты он проиграл, пожалуй, одну из самых важных привилегий. Остерман бесцеремонно оттеснил его широкой ладонью от кормушки, как малолетнего щенка!
– Но…, – попытался он гневно прорваться в диалог, скоропалительно подбирая в голове доводы против подобного решения.
– Господин граф, надеюсь, у Вас нет повода не доверять составу кабинета министров, в особенности, с тех пор, как в их числе самый преданный из вельмож – Павел Ягужинский? – залепил ему мстительно Остерман.
Бюрен тут же осёкся и засопел. Анна Иоанновна доверительно обернулась к нему:
– В самом деле, Эрнст. Ты ведь не сомневаешься в честности и преданности наших кабинет-министров?
– Ничуть, – с трудом выдавил из себя фаворит, украдкой испепеляя взглядом Остермана. Он ещё в глубине души лелеял надежду, что после того, как тот уберётся прочь, он сумеет вразумить Анну и заставить её переменить решение. Но его опять ждал сюрприз.
– В таком случае, не станем откладывать дела в долгий ящик, – сообщил Андрей Иванович и вынул из рукава кафтана свиток подготовленного заранее проекта приказа.
Распластал бумагу на столе, внёс туда некоторые поправки и подсунул на подпись государыни. Фаворит успел лишь нервно дёрнуть щекой, как Анна Иоанновна размашисто поставила свой вензель.
Уходя, Остреману казалось, что он явственно слышит скрежет зубов Бюрена ему в спину.
– Это Вам за Ягужинского, господин фаворит! Шах и мат! – произнёс сам себе Андрей Иванович, усаживаясь в карету. И, довольный собой, он мстительно улыбался всю обратную дорогу в Петербург.
Летний императорский дворец
Анна Леопольдовна после отъезда императрицы в Петергоф, осталась одна со своим штатом прислуги в летнем дворце, предоставленном ей в отсутствие императрицы в полное распоряжение.
Летний дворец располагался на берегу Невы с адмиралтейской стороны на стыке рек Мойки и Фонтанки. Это было старое одноэтажное здание с огромными окнами, похожими на витрины. Если проплывать мимо на лодке по Неве, то можно было через эти окна отчётливо рассмотреть и обстановку комнат дворца и их обитателей. Поэтому Анна, которая не любила публичности, выбрала для себя апартаменты с окнами, выходящими в сад.
Но, тем не менее, принцессе нравилось жить в летнем дворце оттого, что Летний сад был в непосредственной близости, и прямо в окно можно было наблюдать гуляющих, угадывая среди них приятных и милых сердцу особ. И самой выходить на прогулки в любое время, как только пожелается.
Лишившись тётушкиного надзору, принцесса почувствовала себя намного свободнее, и в очередной раз, собираясь прогуляться после обеда по Летнему саду, осмелилась обратиться к воспитательнице с просьбой:
– Мадам Адеракс, не могли бы Вы во время прогулки держаться не так близко?
– Что Ваше высочество имеет в виду?
– Понимаете, Ваше постоянное присутствие с фрейлинами у меня за спиной вынуждает меня к мысли, что вы всё время подслушиваете. Это невероятно раздражает и ставит меня в неловкое положение перед собеседниками.
– Простите, Ваше высочество, но у меня есть чёткое распоряжение от Её величества неотлучно сопровождать Вас всюду, за пределами дворца, держа в поле зрения. Я не могу ослушаться императрицу.
– Но, если мы с Вами будем гулять по соседним дорожкам сада, Вы ведь сможете держать меня в поле зрения?
– Да, – будто бы нехотя подтвердила Адеракс.
– Вы ведь не думаете, что я сбегу?
– Надеюсь, что нет.
– Вот и отлично! Сегодня гуляем по разным дорожкам.
– Ваше высочество намерена гулять в одиночестве?
– Со мной будет Юлия.
Летний сад
В саду, как и было условлено, им встретился Мориц Карл Линар, и был любезно приглашён принцессой, чтоб сопровождать их с Юлией во время прогулки.
Мадам Адеракс, выполняя данное Анне обещание, со стайкой фрейлин держались на почтительном расстоянии, прогуливаясь по иным дорожкам, нежели принцесса так, что иногда, расходясь на приличное расстояние, они могли видеть друг друга лишь издали. И, разумеется, не могли не только слышать, но и догадываться о чём говорит саксонский посланник с Анной Леопольдовной.
Линар, пользуясь возможностью, сыпал комплиментами и читал на французском языке стихи поэтов, которые в России считались безнравственными, и запрещались к печати и переводам. Анна с Юлией слушали, смущённо краснели, хихикали и просили прочесть ещё.
Адеракс, наблюдая за ними, размышляла, какие же ей ещё следует предпринять шаги по сближению принцессы с саксонским посланником? Ясно, что подобные прогулки на виду у придворных более, чем невинны, и они не могут привести к тому, чтоб принцессу заподозрили в распутстве. Надо, чтоб у Анны с Линаром появилось желание встречаться наедине. Впрочем, желание-то есть, надо, чтоб была возможность. То, что принцесса одержима этим галантным красавцем, понятно без слов. Анна не слишком умна, капризна и нетерпелива в желаниях. К тому же далека от рассуждений о целомудрии. Но есть одно препятствие – Юлия! Она мудра и осторожна. И имеет огромное влияние на принцессу. Если бы не Менгден, принцесса давно бы уже влипла в неприятную историю, не с Линаром, так с кем-нибудь другим. И Адеракс даже не пришлось бы ей в этом помогать!
Влияние девицы Менгден на принцессу надо ослабить. Но как? Она – любимая фрейлина. Даже подруга. И это не так-то просто. Но, в конце концов, даже между самыми близкими подругами всегда может пробежать кошка…
Вечером, когда принцесса готовилась ко сну, гофмейстерина позволила себе высказаться:
– Ваше высочество, я сегодня на протяжении всей прогулки неукоснительно выполняла Ваше требование – держаться на расстоянии. Но впредь такое недопустимо.
– Почему?! – капризно возразила Анна, – Мы с Юлией нынче прекрасно провели время в обществе господина Линара.
– В послеобеденное время летний сад переполнен гуляющими вельможами. И то, что Ваше высочество находится на прогулке без свиты, может вызвать толки. Найдётся кто-нибудь из доброжелателей, кто сообщит об этом императрице. Вы навлечёте гнев государыни, а я могу лишиться места.
– Господи! Это невыносимо!! – воскликнула принцесса, – Я живу, как в заточении! Не могу ни прогуляться, ни поговорить, с кем хочу!! Должно быть, за узниками Петропавловской крепости надсмотрщики и те меньше приглядывают!
И она накрылась головой с одеялом, показывая, что обиделась и не желает более разговаривать.
Мадам Адеракс выждала время и вкрадчиво спросила:
– Ваше высочество, могу я Вам дать совет?
Она откинула одеяло, но выражение её лица говорило о том, что она продолжает дуться:
– Какой ещё совет?
Воспитательница наклонилась ближе и перешла на шёпот:
– При европейских дворах влиятельные дамы делят прогулки на официальные и интимные, – выдержала паузу и пояснила, – Официальные прогулки совершаются на виду у придворных, в специально отведённое для этого время, сообразно всем правилам дворцового этикета. А интимные прогулки проходят в иное время, вдали от придворных глаз. И приглашаются на них лишь избранные.
У Анны невольно приоткрылся рот:
– Вы имеете в виду… свидания?!!
– Я этого не говорила, – уклончиво ушла она от ответа.
– И Вы могли бы меня отпустить на… такую интимную прогулку?!
Она сделала вид, что размышляет:
– Я могла бы Вас сопровождать туда. Но уже без штата фрейлин, – выдержав паузу, предложила Адеракс.
– Это правда? Вы не шутите? – Анна подпрыгнула в постели и захлопала в ладоши, – Вот здорово!!
– Но при одном условии, что Вы пообещаете мне вести себя благоразумно.
– Конечно! Вы можете быть покойны; ведь со мной будет Юлия.
– Юлия? – нахмурилась мадам Адеракс, – Но, чем меньше людей будут осведомлены о Ваших интимных прогулках, тем надёжнее они сохранятся в тайне.
– Но Юлия – моя лучшая подруга! У меня нет от неё тайн.
– А у неё от Вас?
Анна неожиданно задумалась. В последнее время ей, и вправду, казалось, что Юлия чем-то удручена, но, поскольку фрейлина ничего не говорила, Анна решила, что причиной тому её переменчивость настроения или головная боль.
– Ваше высочество, не откажите мне в просьбе, – прервала её размышления мадам, – Не говорите фрейлине Юлии о том, что это я предложила Вам идею интимных прогулок.
– Почему?
– Она может истолковать это превратно. И это бросит тень на мою репутацию.
– Если Вы уверены, что это бросит тень на Вашу репутацию, то почему Вы мне это предложили?
– Простите, Ваше высочество. Возможно, я вижу то, чего другие не замечают. И моё сердце вовсе не каменное.
Рыцарская Академия
Петька Трубецкой вернулся из отпуска сияющий от счастья. И, пряча от приятелей глаза, виновато пробормотал с порога:
– Уверен, что вы имеете полное право меня осудить. И будете совершенно правы. Поскольку печальные обстоятельства, случившиеся в нашей семье, обязывают меня к скорби. И уж конечно, никак не позволяют допускать мыслей, не связанных с молитвами об упокоении души моей несчастной матушки на небесах. Но…
– Да говори уже! – не выдержал Лопухин.
– Это был самый счастливый месяц в моей жизни!!! – выпалил Петька, не в силах сдержать радости, – Хотя, поверьте, мне невероятно совестно в этом признаться, так как все эти дни, так любезно предоставленные директором в качестве отпуска, мне надлежало плакать и скорбеть.
– Будет кружева-то плести! – одёрнул его Митяй, – Труба! Мы верим, что ты ежедневно плакал и скорбел. И мы все одновременно плачем и скорбим с тобой. А теперь рассказывай!!
Трубецкой уселся на кровать и, покрываясь румянцем, пустился в сказ:
– После того, как папенька отбыл в московское имение, я остался с младшими братьями. Анна Гавриловна слегла. И тогда княгиня Лопухина предложила Анастасии забрать младших брата и сестёр и переехать на время к нам в дом. Вообразите! Мы вдвоём с Анастасией оказались полноправными хозяевами нашего дома на целый месяц!
– Не считая пятерых детей.
– Они были совсем не в тягость! К тому же нянька нам помогала. Но главное не это! Понимаете, я, будто был хозяином большого семейства, а Анастасия – моей супругой.
– Что? Взаправду?! – хохотнул Голицын.
Микуров строго показал ему кулак.
– Это, конечно, была игра! – смутился Петька, – Но я чувствовал себя по-настоящему счастливым. Представьте, я просыпался утром, надевал поверх камзола стёганный шёлковый халат и спускался к завтраку, совсем, как мой отец. Анастасия говорила мне «Доброе утро, Петруша» и позволяла целовать себя в щёку.
– Ну, вы отчаянные! – саркастично прокомментировал Митяй, но получил локтем в бок от Микурова и умолк.
– Затем я просматривал свежие газеты. Мы обменивались планами на день, обсуждали, что нам следует сделать, куда пойти. Как взрослые! После завтрака мы выходили с детьми в сад. Я выносил мольберт, краски и писал портреты Анастасии. А она сидела тихо и смотрела на меня трогательным взглядом.