Хорошо, хоть не спросил, справимся ли. Артём видел цепную пилу в первый раз, но сразу сообразил, что надо делать. Встав по разные стороны бревна, мы быстро отпилили пару чурбачков. Я даже взмок, и, когда мы отпиливали третий, подумал, что куртку надо было бы расстегнуть. Артём, словно услышав мои мысли, вдруг оставил пилу и присел на отпиленную чурку. Я стянул куртку – жарко, кивнул ему:
– Давай?
Он поднял на меня побледневшее лицо.
– Сейчас, погоди.
– Ты чего? – удивился я.
– Ничего, – ответил он тихо, уже не поднимая головы. – Сейчас, остыну немножко. Мухи перед глазами полетели.
Я пожал плечами, присел на бревно. Через минуту он встал, взялся за пилу:
– Давай.
Но едва мы отпилили третий чурбак, как он снова бросил рукоятку и опустился прямо в сырую жухлую траву под своими ногами. Лицо его было белое, злое; он раздосадовано ударил кулаком по земле. Мне стало его жалко.
– Что же ты такой нетренированный? – риторически поинтересовался я, усаживаясь рядом. – Как же ты с веслом-то? Руки совсем отваливаются?
– Нормально. Там другое. Мы же без сильного усилия гребём. Или, это только мне так кажется?
– Здесь вода спокойная, и течение есть. Но да, бывает, грести приходится посильнее.
– Я понял, – он принялся тереть лицо руками.
– Ничего, пройдёт. Ты не обижайся, но тебе бы походить в бассейн, например. Очень выносливость развивает. Никогда об этом не думал? – с ноткой назидательности спросил я. Приятно ощутить хотя бы какое-то превосходство над более умным человеком, пусть даже оно заключается в способности быстрее пилить дрова. Артём молчал, и я продолжил:
– А лучше запишись куда-нибудь, чтобы с тренером позаниматься.
– Ты меня не учи. Я же не всегда такой был.
– Тем более.
Артём вдруг полез во внутренний карман своей куртки, вытащил пластиковый конверт, в каких хранят деньги и документы, извлек из него паспорт, тоненькую золотую цепочку, и красную корочку, размером вроде студенческого билета, которую и протянул мне. Я открыл. Внутри документа, на подложке цветов российского флага, имелась фотография парня, похожего на Артёма, и синяя гербовая печать. «Удостоверение Мастера спорта России», успел прочитать я прежде, чем Артём, опомнившись, забрал у меня документ, и быстро убрал его обратно.
– Ты его что, в переходе купил? – спросил я.
– Заработал. Так что ты меня жить не учи. Я не всегда был таким, понятно? – с неожиданной страстью воскликнул Артём. Задел я его за живое.
– Так что же ты тогда?.. – растерянно пробормотал я.
– Вот так. Бывает. Глупая история. Болел с осложнением, теперь – вот. Не будем это обсуждать, ладно?
– Ладно, хорошо, извини. Я же не знал, – я почувствовал себя дураком, у меня это, должно быть, на лице было написано, потому что Артём смягчился, улыбнулся:
– И ты извини. Слушай, только просьба, парням не говори, и сам забудь. Всё вообще не так уж плохо. Идёт?
Я кивнул. Всё равно я не слишком поверил в его откровение. Тоже мне, спортсмен, хилый, как поздняя рассада. Типичный «ботан», купил удостоверение, чтобы ребята уважали. О чем тут рассказывать? Никому не интересно.
Другого случая поговорить с Артёмом мне в тот вечер не выпало, он рано лёг спать, а я, несмотря на усталость, всё сидел, борясь с желанием выпить очередную кружку чая. Горячего питья хотелось страстно, но перспектива идти среди ночи по нужде вызывала настоящий испуг. Я поймал себя на том, что стараюсь не садиться спиной к лесу.
Кроме того, меня беспокоило растущее напряжение, природу которого я не мог определить наверняка. Скорее всего, это из-за Драгина. Его заметно раздражало расположение, которое мы испытывали к Артёму, но я списал это на его ревность, как лидера: Артём имел право голоса, и Драгину, привыкшему единовластвовать, было трудно с этим смириться. Ещё хотелось порасспрашивать Васю насчёт той телепередачи, но я не знал, как завести разговор так, чтобы не вызвать шквала издёвок со стороны Драгина. Так что оставалось просто молчать. Однако, стоило Драгину удалиться в палатку за сигаретами, Вася обратился ко мне сам.
– Так что насчёт Артёма? Ничего не заметил?
– Вроде, не похож он на наркомана. Похоже, у него проблемы со здоровьем. Может, поэтому и таблетки пьёт.
– Почему ты так решил? – прищурился Вася.
– Слабый он какой-то. Дрова пилили, так он чуть в обморок не упал. Ещё и обиделся, что я ему тренироваться посоветовал…
– Так, – протянул Вася, – ну, это кое-что объясняет.
– Тогда и мне объясни. А то я меньше всех знаю. Вась, тут что, правда, аномальная зона?
– А сам как думаешь? Ты что, во всё это веришь?
– Не то, чтобы верю. Просто, спрашиваю. Метеорит-то здесь ведь на самом деле упал?
– Ну, упал. Метеориты каждый день падают. Ну да, крупные – редкость, но ничего необычного в этом нет. Всё необычное придумывают впечатлительные, вроде тебя.
– Зачем тогда Артём сюда поехал, если ничего необычного?
– Скорее всего, он тоже – впечатлительный. Самому интересно. Заметил, какой у него рюкзак тяжёлый? Там явно какое-то оборудование, скорее всего, недешёвое. Бережёт-то он его, как мать родную. А вообще, это правило, насчёт вопросов, меня уже напрягает.
– Значит, правило отменим, – объявил возникший напротив Драгин.
– Это как?
– Демократическим путём. Большинством голосов.
– Вообще, он твой клиент. И это его условие.
– Условия он будет ставить дома. А здесь поход, здесь мы условия ставим. Надо будет, так и спросим. Я и спрошу. За мной не заржавеет.
Наверное, мне что-то приснилось, хотя сна своего я не помню, но проснулся я ещё до рассвета, мокрый от пота, с горящими щеками и сердцем, колотящемся в горле. Несколько секунд я лежал, задыхаясь, как рыба, выброшенная на берег, прежде, чем смог взять себя в руки. Я никогда не боялся темноты, но тогда мне был жизненно необходим свет. Непослушной рукой я нащупал фонарь, но найти кнопку включения не смог, так что я просто крутил фонарь и давил на него со всех сторон, пока кнопка сама не оказалась под моими дрожащими пальцами. Следующие несколько минут я лежал и смотрел на застёгнутый вход в палатку и свои ноги, спеленатые спальным мешком, чувствуя, как в крови распадается адреналин. Мне стало стыдно, я подумал, что мог разбудить Артёма; я привстал, заглянул ему в лицо, и вторая волна ужаса окатила меня. Мне показалось, что он умер. Он лежал на спине, со слегка запрокинутой головой; губы плотно сжаты, на лбу и в уголках глаз очертились морщины, кожа его, всегда бледная, сейчас вообще не имела цвета и выглядела как тонкий слой воска, лицо красивое и неживое, как маска. Я почувствовал, как каждый самый маленький волосок на моём теле встает дыбом, мышцы напряглись, я едва не выронил фонарь, и вдруг заметил движение его груди. Конечно, он дышал. Господи. Боже. Святая троица. Тысяча чертей. Что я такое подумал?! С какой стати ему умирать во сне? С чего я лежу, перепуганный, и едва не плачу? Я рухнул на спину, выключил фонарь, прислушался. Тишина, только шелест падающих листьев и едва слышный плеск воды в реке. Я так и лежал до рассвета, балансируя на границе сна, и забылся только тогда, когда в палатке стали четко видны очертания предметов.
Второй раз я проснулся, когда костёр уже горел, вода закипала и меня звали завтракать. Я был весьма смущён, неловко чувствовать себя соней, но, когда я спросил, почему никто не разбудил меня раньше, оказалось, что сегодня проспали все, кроме Драгина, и он один всё приготовил. Я присел напротив Артёма, протянул руки к огню. Произошедшее ночью казалось теперь нереальным, и я хотел было рассказать обо всём, чтобы повеселить компанию, но передумал: компания выглядела слишком пасмурно.
Небо оставалось затянутым облаками, и заметно похолодало.
– Ну что, сегодня – стоим? – Драгин задал вопрос всем, но взгляд его был устремлён на Артёма. Артём отрицательно покачал головой.
– Нет. Сегодня снова идём.
– Я не понял. Вчера впечатлений не хватило?
– Хватило. Но надо идти.
– Надо… Кому надо? Мне – не надо.
– У нас уговор, – тихо, но очень твёрдо сказал Артём, – Мы добираемся до места, и там вы можете стоять сколько угодно. Но добраться надо как можно быстрее.
– Насчёт быстрее мы не договаривались.
– Насчёт стоянок по пути тоже.
– Мне вообще без разницы, – пожал плечами Вася, – что здесь мокнуть, что там – индифферентно.
– Лаперуза?
– Драгин, ты, конечно, Вождь, тебе виднее, но если этот дождь будет идти две недели? Без перерыва? Ты сам говорил, что это возможно. Так и что? Две недели стоять?
– То есть, ты тоже хочешь идти.
– Да, – сказал я, не глядя на него.
– Я тебя понял, – холодно сказал Драгин, и я весь сжался. – Большинством голосов принято решение выдвигаться. Кто будет ныть, получит в рыло. Большинству ясно?
– Яснее некуда, – спокойно ответил Артём.
Мы уже начали привязывать свой багаж к палубе, когда с неба снова заморосило. Артём ждал нас на берегу. Его рюкзак мы привязывали последним. Я оглядел его, и мне показалось, что он совсем неподходяще одет: натянул плащ прямо поверх толстого шерстяного свитера и куртки, и это означало, что, во-первых, когда он начнет работать веслом, ему станет жарко, и во-вторых, если он все-таки вымокнет, ему будет не во что переодеться. С чего я вообще так о нём забочусь?! – подумал я, но спросил:
– Артём, что у тебя в рюкзаке?
Он испуганно потянул рюкзак к себе:
– В каком смысле?
– В смысле – из одежды. Ты вырядился, как бабка на рынок, и я гарантирую, что к вечеру ты вымокнешь и изнутри, и снаружи. Что ещё у тебя есть?
– Три футболки, толстовка, запасные штаны, тельняшка как у тебя, бельё, носки, – перечислил он скороговоркой, – и ещё один свитер, но он совсем тонкий.
Я сдержал улыбку.
– Молодец. Снимай куртку и свитер, и надевай тельняшку как у меня. Куртку и толстовку далеко не убирай, клади в рюкзак, на самый верх.
Он в нерешительности смотрел на меня, явно собираясь что-то возразить.
– Давай-давай. Самые тёплые вещи надо упаковать в гермы, чтобы вечером сухие были, понятно?
Он внимательно оглядел нас, отошёл на несколько шагов, и полез в рюкзак. Пока он отыскивал свою одежду, на берег взобрался Драгин.
– Чего застряли?
– Сейчас, Артём переодевается.
– Где раньше-то были? – риторически поинтересовался Драгин, и, вытащив мятые сигареты, закурил.
Тем временем Артём снял куртку, стянул с себя толстый свитер, под которым оказалась надета рубашка, и принялся натягивать тельняшку прямо поверх неё.
– Рыдание, – прокомментировал Драгин. – А рубашку снять не судьба?
Артём повернулся к нам спиной и начал расстёгиваться.
– Кузнечик стесняется, – почти беззвучно, потешно выпятив губы, прошептал Драгин, но я его понял, и мы заулыбались.
А стесняться ему, оказывается, было нечего. Вопреки ожиданиям, нашим взорам явилась худая, но весьма ладно скроенная фигура. Я даже ощутил укол зависти: эх, везёт «ботанам», всё от природы. Артём поспешно натянул тельняшку, повернулся к нам:
– Сейчас, я быстро, – и принялся заталкивать снятый свитер в рюкзак.
– Чучело, – сказал Драгин, как мне показалось, слишком громко, но Артём, кажется, не услышал.
Дождь так и не полил, но моросить не прекращало. Тучи висели уже не так низко, как с утра, и мир вокруг начал вновь обретать краски. Сегодня нам даже разговаривать не хотелось, мы просто гребли, озираясь по сторонам. Никогда бы не подумал, что осень может быть так красива, особенно с воды. На водной глади скопилось так много листьев, что казалось, будто я погружаю весло в густой суп, и мешаю его, словно в кастрюле. Однако, через некоторое время парни сзади, видимо, соскучились, и затеяли игру в «гляделки». Они, не отрываясь, сверлили взглядами мою спину, пока я, чувствуя взгляд, не начинал оглядываться, но они успевали отвернуться. Стоило мне повернуться обратно, они тут же снова утыкались в меня глазами. Я знал, что возмущаться бесполезно, они только того и ждут, а вступать в перепалку мне не хотелось, так что я просто попросил Васю поменяться со мной местами, чтобы немного сменить позу. Вася с удивившей меня охотой пересел на моё место, я же занял его, позади Артёма. Вскоре мне начало казаться, что я схожу с ума. Сзади меня никого больше не было, а ощущение сверлящего спину взгляда не пропадало. Я начал оглядываться, но заметил, что за мной пристально наблюдает Драгин, и постарался сдерживаться – не хватало ещё оказаться уличенным в паранойе и грубо высмеянным. Пытаясь переключить внимание, я пробовал размышлять на отвлеченные темы, но думать о чем-то, кроме устремленного на меня взора, было совершенно невозможно. Тогда я попробовал сосредоточиться на нём, чтобы проследить направление взгляда, но, когда мне казалось, что я уловил, что смотрят слева, мне тут же начинало казаться, что я не прав, и смотрят справа. Артём тоже вел себя странно: он замирал, и, вытягивая шею и закрывая глаза, будто прислушивался, или принюхивался к чему-то. Он постоянно сбивался с ритма, но я даже рад был тому, что это отвлекало меня от моих собственных ощущений.
– Драгин, где мы сейчас? – вдруг спросил Артём.
Драгин вытащил из-под плаща навигатор, протянул ему:
– Разберёшься?
Артём отложил весло и уткнулся в карту. Я хотел было спросить, близко ли то место, куда он идёт, но по его лицу понял, что сейчас он мне не ответит.
Преследующее меня ощущение, будто за мной наблюдают невидимые глаза, постепенно ослабевало, и я немного успокоился. А вообще – нервы надо лечить. Сначала ночью кошмары, теперь – вот.
– Помните, – вдруг подал голос Вася, – тот мужик рассказывал, как он проснулся оттого, что на него в окно кто-то смотрит?
– Какой ещё мужик? – переспросил Драгин.
– Водитель, который нас от станции вёз. Он рассказывал, что, когда метеорит упал, ему показалось, что на него смотрят в окно.
– Ну?
– Я сегодня ночью от такого проснулся. Хорошо, уже под утро. Реально жесть. До сих пор отойти не могу.
У меня мурашки по спине заползали. Ночной испуг враз накрыл меня снова, и я едва не выронил весло. На меня неодобрительно глянул Драгин:
– Чего вы все такие нервные стали, а?
– Андрюх, – аккуратно начал я, – ты здесь ничего странного не ощущаешь? Жуть какая-то от этого места…
– Ничего я не ощущаю, – перебил он меня, – это потому, что тихо здесь. Что вы, как маленькие, тишины боитесь? Ну, так спойте что-нибудь. От улыбки хмурый день светлей…
И тут Артём оторвался от карты и посмотрел на меня такими глазами, что по моей спине прокатилась ледяная волна. Должно быть, я так побелел, что Драгин, глядя на меня, сказал:
– Ищем выход. Обед. И некоторым не помешает выпить.
Как назло, берега вокруг пошли крутые, обрывистые, не дающие никакой возможности выбраться на сушу, так что мы подналегли на весла, только всё равно, обедать нам пришлось сухим пайком, прямо на воде. Затем Драгин извлек бутыль со спиртным, и мы сделали по глотку, все, кроме Артёма. Едва в глотке погас пожар первого глотка, как я сделал второй, и он зажёг все моё нутро, но уже через минуту пожар растёкся по моим артериям добрым теплом. Я почувствовал, как отступают нелепые страхи, настроение улучшается, телу становится легко и тепло, и перестаёт ныть отсиженный зад. Я выпросил у Драгина ещё один глоток, и он влился в меня чистой энергией – всё, чего мне теперь хотелось, это взять весло в руки и грести до полного изнеможения. Похоже, Васю охватили схожие чувства, так что наше плавсредство, ведомое мускульной силой, рвануло вперёд. Прежде, чем наши батареи разрядились, мы успели преодолеть дистанцию в десяток километров. Я совершенно протрезвел, и теперь чувствовал голод и утомление, зато душевное равновесие моё было полностью восстановлено, и я испытывал благодарность к Драгину, который не позволил мне разложиться на молекулы.