– А тебе не кажется глупым, – перебила ее Света, – тратить эту молодость на одного человека?
– Жизнь – это не одна молодость…
– Ты хочешь научить меня жизни?!
– Просто представь… Те полгода, что ты провела с Михаилом, ты могла потратить на то, чтобы найти того единственного человека, с которым…
– Время мне слишком дорого, а поиски эти, как ты говоришь, могут занять не один год. Это все равно, что вести в Петербурге археологические раскопки по поиску останков динозавров.
– Черт, – Роза сорвала с мольберта холст и выбросила.
– Что ты делаешь? – подбежала к ней Света. – Все же было хорошо.
– Нет! Получилось ужасно!
– Да что тебе не нравится?! – Света подняла с паркета скомканный рисунок. На нем была изображена пустыня, барханы, караван верблюдов. Краски смазались, но было видно, что получилось неплохо.
– По-моему, вполне симпатично.
– Я намешала слишком много красок, – сказала Роза, вставляя в мольберт новый холст. – В живописи так нельзя, как и в жизни, Света.
– Да что ты такое говоришь?
– Я тебе сейчас кое-что покажу, и ты сама все поймешь, – Роза взяла палитру, макнула кисть в желтую краску и провела по холсту. – Видишь, я делаю мазок… Я снова хочу нарисовать пустыню. Один мазок, второй, третий… Получились скромные, еще небрежные наброски.
– И что?
– Слушай дальше! – Роза была сосредоточена. – Я хочу, чтобы моя пустыня стала знойной. Нужно добавить краску. Как думаешь какую?
– Красную? – вопросом на вопрос ответила Света.
– Правильно, – Роза макнула кисть в алую краску. – Немного зноя. Совсем немного.
Она еще сделала пару мазков, очертив барханы:
– Ты смотришь?
– Да, – ответила Света.
– Видишь, краски смешиваются. Появляются новые оттенки. Где-то светлее, где-то темнее.
– Вижу.
– Я хочу, чтобы пустыня стала более знойной. Добавлю еще красного, – она взяла кисть и макнула в зеленую краску.
– Постой, это же не тот цвет! – вскрикнула Света.
– Подожди, – с этими словами Роза небрежно капнула на пустыню зеленой краской. – Упс… Я же хотела нарисовать пустыню…
Света сделала вопросительный взгляд.
– Теперь мне придется рисовать пустыню с оазисом, – Роза принялась вырисовывать один за другим пальмы, цветы, папоротники.
– Ты настоящий виртуоз.
– Я хочу добавить еще немного красного, – Роза взяла кисть и несколько раз провела по черной краске.
– Да что ты делаешь? – Света не успела спросить, как на холсте появилась большая черная клякса.
– Кажется, я испортила картину. Придется перерисовывать, – художница вытащила из мольберта очередной холст и выбросила его.
– Зачем ты все это сделала?
– Знаешь, я сейчас возьму новый холст, снова смешаю краски и нарисую то, что изначально хотела. Если снова перепутаю красный с черным, нарисую еще одну картину и так до тех пор, пока не получу идеальный вариант.
– Будешь переводить холсты?
– Да, почему бы и нет, – ответила Роза. – Но в жизни так нельзя.
– Ты о чем?
– Я о том, что мир устроен настолько идеально, что человеку отводится жить лишь однажды, – ответила художница. – Поэтому все приходится делать идеально с первого раза. Нельзя раздвинуть рамки времени, подобно занавесу. Нельзя очистить холст, на котором творил человек всю свою жизнь. Можно сделать новый мазок, замазать старый другими красками. А вот избавиться от чернильного пятна невозможно. Понимаешь, что я имею в виду?
– Для юной девушки ты слишком мудра, – Света прикусила уголок губы.
– Первую ошибку я исправила, когда нарисовала оазис. Чистое везение… Почти как в жизни, когда есть шанс все исправить…А вот с черной кляксой такой трюк не вышел бы, каким бы искусным мастером я ни была, – Роза наконец объяснила, зачем испортила рисунок.
Света не стала ничего отвечать. Она впервые осознала, что холст ее жизни был заляпан чернильными пятнами.
* * *
В соседнем купе была открыта дверь. Проходя мимо, Питер увидел, что там ехали мужчина, женщина и ребенок. Зеленоглазой и длинноволосой брюнетки, которая ему приснилась, не оказалось. Из головы его не выходила эта лучезарная и грустная девушка из сна, которая так не любила мечтать. Она казалась такой настоящей, что Питер потерял чувство реальности и перестал различать, где сон, а где действительность.
Вернувшись в купе, он снова завалился на кровать, но снова уснуть ему так и не удалось.
* * *
Катя вернулась в купе, закрылась пледом и пыталась вспомнить, что ей приснилось. Сны она видела редко. Но даже в них она была одинока. Однако последний сон был особенный. В нем был мужчина… Но как он выглядел и о чем говорил, она не могла вспомнить, словно кто-то стер все из памяти.
– Куда направляетесь? – вдруг заговорила с ней попутчица.
– В Петербург, к тете.
– А меня Ольга зовут, – начала знакомство приятная собеседница и, указав на спящего мужчину и мальчика, добавила. – А это мой муж и сын.
– Катя, очень приятно, – представилась она и тут же спросила. – Вы в том же направлении?
– Да, тоже еду погостить, – ответила Ольга. – Вы какая-то очень грустная.
– Правда? – спросила Катя.
– Да, улыбаетесь, а глаза грустные. Нельзя улыбаться и грустить одновременно, – проницательно заметила женщина.
– Да, наверное.
– Вы очень красивая. Вам, Катя, наверное, завидуют все подруги…
– У меня нет подруг.
– Как я сразу не подумала, у такой красавицы и не должно быть подруг. Зато друзей наверняка полно, а от женихов отбоя нет. Угадала?
– Нет ни друзей, ни женихов, – Катя старалась улыбаться, но хриплый голос выдавал ее истинные эмоции. Ольга не знала, что ответить, печальные слова попутчицы навеяли грусть…
Они обе замолчали. Совсем ненадолго, но те полминуты, что они не разговаривали, показались Кате вечностью. С ней никто и никогда не заговаривал, не утешал, не интересовался ее совсем неинтересной жизнью. И вот сейчас в поезде с ней заговорила какая-то незнакомка, и пусть она сделала это от скуки, но именно сейчас Кате казалось, что в ее жизни не было никого ближе, чем эта пухловатая и немножко несуразная женщина.
– Никто не согреет, когда будет холодно. Не рассмешит, когда будет грустно. Не схватит за руку, когда оступишься. Но и не осудит, когда совершишь ошибку, – таким нетипичным образом Катя обозначила свой статус одиночки. – Наверное, вполне можно прожить без этого кого-то.
– Да. Но чтобы жить так, нельзя оступаться, грустить и ошибаться, – добавила умудренная опытом Ольга. – Но как не делать всего этого, когда рядом не будет того, кто не позволит грустить, не даст оступиться, замерзнуть и совершить ошибки?
* * *
Джуна затеяла уборку, а Софи вызвалась ей помочь. Они навели порядок в гостиной, спальнях, закончили с кухней и перебрались в комнату, в которой гадалка проводила сеансы. Прежде чем начать, они завешали зеркала и открыли шторы. Оказалось, что эта комната не вгоняла в ужас днем так сильно, как ночью.
Подруги молча протирали пыль, но Софи все-таки не выдержала и завела разговор:
– Джуна, у меня из головы никак не выходит позавчерашний случай. Я, конечно, понимаю, что в это с трудом верится…
– Я думаю, об этом просто нужно забыть, будто ничего и не было. Я знаю, что тебе не показалось, но я не хочу об этом говорить, – ответила гадалка.
– Хорошо, как скажешь, – Софи умолкла.
– Ты только не обижайся, – Джуна решила объяснить. – Ты уедешь уже через неделю, а мне здесь жить и работать. Я не хочу все время бояться.
– Я все поняла.
– Знаешь, завтра вечером приезжает мой друг, – марокканка мгновенно перевела тему. – Я хочу вас познакомить. Он очень интересный человек…
– Не забывай, у меня есть муж, – пошутила гостья и тут же вскрикнула. – Боже!
С большого зеркала, того самого, в котором Софи несколько дней назад увидела чужое отражение, упала простынь.
– Слушай, тут, по-моему, уже чисто, – сказала Джуна, которая испугалась больше подруги. – Так что можем отдохнуть.
Они быстро подняли упавшую простынь, собрали оставшиеся покрывала и вышли из комнаты.
* * *
– Конечная остановка! – объявила Ольга и, ударив мужа по плечу, проворчала, – Просыпайся, соня.
– Уже приехали? – удивленно спросила Катя. – Но ведь еще рано.
– Время уже 21:40, – улыбнулась Ольга. – За разговорами время летит незаметно.
– Да нет же… Когда я была в зале ожидания, я сверила часы. Еще раз проверила, когда объявили посадку. Сейчас только 18:20.
– Значит, сбились, – успокоила ее женщина и стала собирать сумки. – Во всяком случае, мы уже в Петербурге.
– Да, – с чувством сожаления произнесла Катя. – Уже…
Ей стало грустно. Ей нравилась дорога, неизвестность, в которую она ехала. А теперь оставалось лишь сесть в автобус и добраться до тети.