– Я должна погасить свет и выключить счетчик. Будьте добры, подождите меня на улице.
Она поколебалась, прежде чем сесть в маленькую машину, словно боялась, что не поместится. В соседнем доме кто-то наблюдал за ними из окна.
– Моя сестра живет через две улицы отсюда. Нужно только повернуть направо, а потом налево.
Можно было подумать, что их дома – близнецы, так они были похожи. Отличались только цветом стеклянных окошек на входной двери. Здесь они были оранжевые.
– Я сейчас.
Но задержалась там почти на четверть часа. Когда она вернулась, с ней была женщина, похожая на нее как две капли воды и тоже одетая в траур.
– Моя сестра поедет с нами. Я подумала, что мы можем потесниться. А ее муж подождет Монику. У него выходной сегодня. Он служит контролером на железной дороге.
Мегрэ сел рядом с водителем. Обе женщины устроились сзади, оставив совсем немного места для инспектора Сантони. Время от времени они перешептывались о чем-то очень личном.
Когда приехали в Институт судебной медицины возле моста Аустерлиц, тело Луи Туре, еще в одежде, согласно инструкции Мегрэ, было временно положено на секционный стол. Мегрэ открыл лицо покойника, неотрывно наблюдая за обеими женщинами, которых впервые увидел вместе при ярком свете. В темноте на улице он принял их за близнецов.
Сейчас он видел, что сестра моложе на три-четыре года, и ее силуэт пока еще сохранял мягкость очертаний.
– Вы его узнаете?
Мадам Туре сжимала в руках платок, но не плакала. Сестра поддерживала ее под руку, словно пытаясь ободрить.
– Да, это Луи. Мой бедный Луи… Сегодня, когда мы расстались, он не думал… – И неожиданно спросила: – Можно ему закрыть глаза?
– Да, теперь можно.
Она посмотрела на сестру, казалось, они не знают, кто из них это сделает. Решилась жена, прошептав, не без некоторой торжественности:
– Бедный Луи…
Но тут она заметила ботинки, торчащие из-под простыни, которой прикрыли тело, и нахмурилась.
– А это что еще такое?
Мегрэ не сразу понял.
– Кто надел на него эти туфли?
– Они были у него на ногах, когда его обнаружили.
– Это невозможно. Луи никогда не носил желтых ботинок, во всяком случае, с двадцати шести лет, с тех пор, как мы поженились. Он знал, что я бы не допустила. Ты видишь, Жанна?
Жанна утвердительно кивнула.
– Тогда не могли бы вы проверить и подтвердить, что на нем – его одежда? Насчет его личности у вас ведь нет сомнений?
– Это точно он. Но туфли чужие. Я сама чищу их каждый день. Уж наверное, я их знаю. Сегодня утром он надел черные, с двойной стелькой; он их носит на работу.
Мегрэ полностью откинул простыню.
– Это его пальто?
– Да.
– А костюм?
– И костюм его, а вот галстук нет. Он ни за что не надел бы такой кричащий галстук. Почти красный!
– Ваш муж вел размеренный образ жизни?
– Самый что ни на есть! Вот сестра может подтвердить. Утром садился в автобус на углу улицы и приезжал на вокзал Жювизи точно к поезду восемь семнадцать. Он всегда ездил вместе с нашим соседом, месье Бодуэном из налогового управления. На Лионском вокзале спускался в метро и выходил на станции «Сен-Мартен».
Сотрудник института подал знак Мегрэ. Комиссар понял и подвел обеих женщин к столу, на который были выложены вещи покойного.
– Полагаю, вам знакомы эти предметы?
Там лежали серебряные часы с цепочкой, носовой платок без инициалов, начатая пачка сигарет «Голуаз», зажигалка, ключ и рядом с бумажником – два кусочка синего картона.
Она сразу же посмотрела на синие бумажки.
– Билеты в кино, – сказала она.
– Зал кинохроники на бульваре Бон-Нувель, – рассмотрев билеты, подтвердил Мегрэ. – Судя по цифрам, они действительны на сегодня.
– Это невозможно. Слышишь, Жанна?
– Мне все это кажется странным, – степенно заметила сестра.
– Взгляните на содержимое бумажника.
Она посмотрела и снова нахмурилась:
– У Луи сегодня утром не было столько денег.
– Вы уверены?
– Да, я ежедневно проверяю, есть ли у него деньги. Он никогда не носит с собой больше одной тысячефранковой купюры и двух или трех стофранковых.
– И он не должен был их тратить?
– До конца месяца еще далеко.
– Значит, после работы, когда он приходил домой, у него всегда оставалась та же сумма?
– За вычетом денег на метро и сигареты. На поезд он покупал сезонный билет.
Она хотела положить бумажник себе в сумку, но поколебалась:
– Может, он вам еще понадобится?
– На сегодняшний день – да.
– Совершенно не могу понять, почему на Луи другие туфли и галстук? И еще, что в то время, когда это произошло, он не был на работе.
Мегрэ больше не стал ее расспрашивать, только попросил подписать какие-то документы.
– Вы поедете домой?
– Когда мы сможем забрать тело?
– Вероятно, через день или два.
– Вскрытие проводить будут?
– Возможно, следственный судья потребует. Пока неизвестно.
Она посмотрела на часы.
– У нас поезд через двадцать минут, – сказала она сестре, потом повернулась к Мегрэ: – Не смогли бы вы подвезти нас на вокзал?
– Ты не будешь ждать Монику? – удивилась сестра.
– Сама вернется.
Пришлось сделать крюк, чтобы попасть к Лионскому вокзалу. Две почти одинаковые фигуры поднялись по каменным ступенькам.
Сантони с усмешкой проговорил:
– Железная хватка! С такой шутки плохи. Вот бедолага…
– Да уж…
– Что вы думаете об этой истории с ботинками? Будь они новые, можно было бы подумать, что он купил их только сегодня.
– Не осмелился бы. Разве ты не слышал, что она сказала?
– Ну и яркий галстук тоже.
– Интересно, похожа ли дочь на мать?
Они не сразу вернулись в полицию, зашли в пивную перекусить. Мегрэ позвонил жене и предупредил, что не знает, когда вернется домой.
В пивной тоже ощущалась зима, на вешалках висели мокрые пальто и шляпы, темные окна сильно запотели.
Когда они вернулись в сыскную полицию, дежурный доложил Мегрэ:
– Вас спрашивала какая-то девушка. Кажется, ее вызвали. Я послал ее наверх.
– Давно ждет?
– Минут двадцать.
Туман перешел в мелкий дождик, и мокрые следы украсили разводами вечно пыльные ступени. Большинство кабинетов уже опустело. Только из-под нескольких дверей пробивался свет.
– Мне остаться? – спросил Сантони.
Мегрэ утвердительно кивнул: поскольку они вдвоем начали следствие, то и продолжать будут вместе.
На кресле в приемной сидела девушка, сперва в глаза бросилась ее голубая шляпка. В комнате было почти темно. Дежурный читал вечернюю газету:
– Это к вам, шеф.
– Знаю. – Мегрэ повернулся к ней. – Мадемуазель Туре? Пройдемте, пожалуйста, в мой кабинет.
Там Мегрэ зажег лампу с зеленым абажуром, освещавшую кресло возле стола, куда он попросил ее сесть, и заметил, что она плакала.
– Дядя сказал мне, что отец умер.
Мегрэ помолчал. Как и мать, она держала платок, но свернула его и комкала в руках. Мегрэ в детстве любил так мять кусок замазки.
– Я думала, что мама будет с вами.
– Она уже уехала в Жювизи.
– Как она?
Что на это можно ответить?
– Ваша мама держалась очень мужественно.
Моника была скорее хорошенькой, совсем не похожей на мать, но унаследовала от нее крепкое телосложение. Правда, это не бросалось в глаза – у нее было молодое тело и не такое плотное. Одета она была в элегантный костюм, что немного удивило комиссара, поскольку она наверняка не могла ни сшить его сама, ни купить в дешевом магазине.
– Что случилось? – спросила она наконец, и в ту же секунду на глазах у нее выступили слезы.
– Ваш отец убит, его ударили ножом.
– Когда?
– Сегодня между половиной пятого и без четверти шесть.
– Это невозможно!
Почему ему показалось, что она не совсем искренна? Мать тоже проявляла ко всему недоверие, но, учитывая ее характер, это можно было предвидеть. К тому же для мадам Туре умереть в тупике возле бульвара Сен-Мартен было большим позором. Она организовала свою жизнь и не только свою, но и всей семьи, а эта смерть не входила в установленные ею рамки. К тому же на покойном – о ужас! – были желтые ботинки и почти красный галстук.
Моника скорее казалась осторожной и словно побаивалась, что может что-то выдать или задать ненужный вопрос.
– Вы хорошо знали своего отца?
– Ну… разумеется…
– Вы, конечно, знали его, как мы обычно знаем своих родителей. Меня же интересует, были ли у вас доверительные отношения, не делился ли отец с вами своими мыслями, не говорил ли о личной жизни?
– Он был хорошим отцом…
– Он был счастлив?
– Полагаю.
– Вы встречали его когда-нибудь в Париже?
– Не понимаю. Вы имеете в виду – случайно на улице?
– Вы оба работали в Париже. Мне уже известно, что вы не ездили на одном поезде.
– У нас разные часы работы.
– Могли бы, например, встречаться во время обеденного перерыва.
– Иногда…
– Часто?
– Нет. Скорее редко.
– Вы заходили к нему на работу?
Девушка заколебалась:
– Нет, мы встречались в ресторане.
– Вы ему звонили?
– Не помню, чтобы звонила.
– Когда последний раз вы с ним обедали?
– Несколько месяцев назад. Перед отпуском.
– В каком районе?
– В «Эльзасской кружке» на Севастопольском бульваре.
– Ваша мать знала об этом?
– Кажется, я ей говорила. Не помню.
– Ваш отец был жизнерадостным человеком?
– Довольно жизнерадостным. Мне так кажется.
– Он был здоров?
– Не помню, чтобы он болел.
– У него были друзья?
– В гости мы ходили обычно к тетям и дядям.
– У вас их много?
– Две тети и два дяди.
– Все живут в Жювизи?
– Да. Недалеко от нас. Дядя Альбер, муж тети Жанны, сообщил мне о смерти папы. Тетя Селин живет немного дальше.
– Обе они – сестры матери?
– Да.
– Скажите, мадемуазель Моника, у вас есть молодой человек?
Девушка немного смутилась:
– Сейчас неподходящее время об этом говорить. Мне нужно будет увидеть отца?
– Что вы имеете в виду?
– Дядя сказал, что я должна буду опознать труп.
– Это уже сделали мать и тетя. Но впрочем, если вы хотите…
– Нет. Думаю, что увижу его дома.
– Еще вопрос, мадемуазель Моника. Случалось ли вам замечать, когда вы виделись с отцом в Париже, чтобы он носил желтые ботинки?
Девушка ответила не сразу. Наверное, чтобы потянуть время, она переспросила:
– Желтые ботинки?
– Скорее, светло-коричневые. Простите за выражение, в мою молодость такой цвет называли «детской неожиданностью».
– Не помню.
– А красного галстука на нем тоже не видели?
– Нет.
– Когда вы ходили в кино?
– Вчера днем.
– В Париже?
– В Жювизи.
– Я больше вас не задерживаю. Кажется, у вас скоро поезд?
– Через тридцать пять минут.
Она взглянула на часы, поднялась, еще на минуту замешкалась.
– До свидания, – произнесла она наконец.
– До свидания. Благодарю вас, мадемуазель.
Мегрэ проводил ее до порога и закрыл за ней дверь.
Глава 2
Девственница с огромным носом
Мегрэ непонятно почему всегда любил отрезок Больших бульваров между площадью Республики и улицей Монмартр. По сути, это был почти его квартал. Именно там, на бульваре Бон-Нувель, в нескольких сотнях метров от тупика, где был убит Луи Туре, находится кинотеатр, куда они с женой по-соседски ходили пешком почти каждую неделю – под ручку. А как раз напротив – пивная, куда он частенько заходил отведать квашеной капусты.
Дальше, в сторону Оперы и церкви Мадлен, Бульвары словно наполняются воздухом, приобретают изысканность. А вот между аркой Сен-Мартен и площадью Республики они напоминают темную траншею, в которой так бурлит жизнь, что иногда кружится голова.
Он вышел из дому в половине девятого серым утром, правда не таким сырым, как накануне, но более холодным, и не торопясь, всего за четверть часа добрался до улицы Бонди, где на перекрестке с Бульварами она образует небольшую площадь перед театром «Ренессанс». Там, по словам мадам Туре, в фирме «Каплан и Занен» всю свою жизнь до самого последнего дня проработал Луи Туре.
Указанный номер принадлежал очень старому, какому-то покосившемуся дому, открытые ворота с обеих сторон обрамляли белые и черные таблички, извещавшие, что здесь изготавливают матрасы, дают уроки машинописи, торгуют перьями (четвертый этаж слева, лестница А), свои услуги предлагают судебный исполнитель и дипломированная массажистка. Консьержка, помещение которой находилось под аркой, в это время раскладывала почту.
– Фирма «Каплан и Занен»? – спросил он.
– В следующем месяце будет ровно три года, как фирмы больше нет.
– А вы уже здесь работали до того, как она закрылась?
– В декабре исполнится двадцать шесть лет, как я здесь.
– Вы знали Луи Туре?
– А как же! Прекрасно знала месье Луи! А что с ним? Вот уже четыре, а то и пять месяцев он не заглядывал сюда, как обычно, поздороваться.
– Он умер.
Она тут же перестала разбирать почту.
– Так он же такого крепкого здоровья! Что случилось? Могу побиться об заклад – сердце! Как у моего мужа…
– Его убили, пырнули ножом вчера днем, неподалеку отсюда.
– Я еще не читала газет сегодня.
Впрочем, в них преступлению было отведено всего несколько строчек, как самому заурядному происшествию.
– Кому могло прийти в голову убить такого славного человека?
Она тоже была славной – маленькая, живая женщина.
– Больше двадцати лет он проходил мимо моей каморки четыре раза в день и не упускал случая сказать что-то приятное. Когда месье Каплан закрыл свое дело, он был так подавлен, что…
Ей пришлось промокнуть глаза платком, потом вытереть нос.
– Господин Каплан еще жив?
– Если хотите, я вам дам его адрес. Живет возле Порт-Майо, на улице Акаций. Тоже славный человек, но другого рода. Возможно, старик Каплан еще жив.
– А чем он торговал?
– Вы не слышали о его фирме?
Она была поражена, что кто-то на свете мог быть в неведении относительно фирмы «Каплан и Занен». Мегрэ сказал:
– Я из полиции, мне нужно знать все, что имеет отношение к Луи Туре.
– Мы называли его месье Луи. Все так его звали. Большинство даже не знало фамилии. Подождите минутку, пожалуйста…
И, раскладывая последние письма, прошептала себе под нос:
– Месье Луи убили! Кто бы мог подумать! Такой человек…
Она разложила по ячейкам оставшиеся конверты, набросила на плечи шерстяную шаль, убавила газ на плите.
– Три года назад этот дом собирались снести, а на его месте построить кинотеатр. Жильцам прислали уведомления, а сама я должна была переехать к дочери в Ньевр. Именно поэтому месье Каплан закрыл свое дело. А может быть, еще и потому, что торговля шла неважно. У молодого месье Каплана, месье Макса, как мы говорили, были совсем другие взгляды, чем у отца… Проходите сюда…
За аркой начинался двор, в глубине которого возвышалось большое здание со стеклянной крышей, похожее на вокзал. На стене еще виднелось несколько букв от названия «Каплан и Занен».
– Когда я начала работать консьержкой, двадцать шесть лет назад, Заненов уже не было. Фирмой руководил один старый месье Каплан, дети на улицах оборачивались ему вслед – так он был похож на библейского волхва!
Дверь была не закрыта, замок снят. Сейчас все выглядело мертвым, но несколько лет назад являло собой часть вселенной Луи Туре. Как все это точно выглядело, сейчас представить было трудно. Огромное помещение с очень высоким потолком, в крыше недоставало половины стеклянных плиток, а оставшиеся уже не были прозрачными. Вдоль всего зала на двух этажах, как в больших универмагах, тянулись галереи, и на стенах еще темнели следы от демонтированных полок.
– Каждый раз, когда он заглядывал ко мне…
– Он часто наведывался?
– Наверное, раз в два или три месяца, всегда приносил что-то вкусненькое… Однако каждый раз старался заглянуть сюда, и чувствовалось, что у него тяжело на сердце. Я знала тут десятка два упаковщиц, а когда готовились к праздникам, случалось, что работали и в ночную смену. Месье Каплан не торговал в розницу, только оптом – базары в провинции, владельцы лотков, уличные разносчики. Товара было столько, что просто не протиснуться, а месье Луи единственный знал, где что лежит. Сколько там было всякой всячины – накладные бороды, картонные трубы, разноцветные елочные шары, серпантин для карнавалов, маски, сувениры, которые продаются на морских курортах.