– Боже мой, – ахнула Катерина, – Представляю, что тебе пришлось пережить в тот момент!
– А потом я узнала, что он стрелялся из-за неё на дуэли.
– Да что ты!
– Вернее, сперва я думала, что из-за меня. А потом узнала, что из-за неё!
– Бедняжка.
– Ты такая чуткая. Спасибо тебе, – растрогалась Нюта, – Впрочем, позднее выяснилось, что Иван дрался сразу на двух дуэлях; с Бергером из-за меня. И с Трубецким из-за Ягужинской.
Катенька в растерянности захлопала ресницами:
– Как это понимать?
– Не знаю! Сам он уверяет меня, что с Ягужинской его ничто не связывает. Но зимой я видела, как он катался с нею на санках с набережной, – Анюта тяжело вздохнула, – Я запуталась. И не знаю, что мне делать?
И она вдруг уронила голову на плечо Катерине и тихо расплакалась. Катя обняла её и стала гладить по голове:
– Не плачь. Пожалуйста.
Она подняла зарёванное лицо:
– А как ты думаешь? Верить мне Лопухину или нет?
– Ой, не знаю.
– Вот и я не знаю, – и Анюта продолжила рыдания.
– Слушай! – остановила её Катя, – Я могу тебе помочь.
– Как?
– Петя Трубецкой мой троюродный брат. Я могу выспросить у него про Ягужинскую и Ивана. Уж он-то про неё всё знает. И от меня таиться не будет.
Анна встрепенулась:
– Правда?
– Конечно.
– И ты это сделаешь для меня?
– Ведь мы теперь подруги.
Она горячо обняла её за плечи:
– Спасибо! Знай, если тебе что-то нужно, я всегда окажу тебе любую услугу.
– Хорошо.
Они посидели, обнявшись. Катерина неожиданно задумалась и осторожно спросила:
– А ты можешь сказать мне кое-что про Машу?
– Про Машу? А что именно?
Она в сомнении покусала губы и тихо произнесла:
– Расскажи мне про неё и Голицына. Что между ними было?
– У Маши с Голицыным? – удивилась Нюта, – Ничего. То есть, они были приятелями. И только.
– Это правда?
– Чистая правда! – Анна внимательно посмотрела в лицо Катерине и лукаво улыбнулась, – Кажется, у тебя тоже есть свой секрет, подруга?
Катюша ощутила, как покраснели щёки. Анна села напротив и внушительно сообщила:
– Голицын – лучший друг Ивана Лопухина. Поэтому, я много чего про него знаю.
– А что ты про него знаешь?
– Например, что у него никогда не было романа с Машей. Но зато… был с Лизой Горчаковой. Потом с Марией Салтыковой. Ещё с сёстрами Путятиными, сразу с обеими. А ещё с Дашей Гагариной… – и вдруг осеклась и прикрыла рот ладонью, – Ой! Прости! Я, наверное, полная дура! Зачем я тебе это говорю?
– Наверное, потому, что ты – моя подруга, – вымолвила Катерина. И вдруг губа у неё задрожала, и девушка начала тихо всхлипывать.
Теперь Анна кинулась утешать её:
– Катюша! Милая. Прости. Я тебя так огорчила.
– Это не ты. Это всё… он, – пролепетала она и, уткнувшись Анне в плечо, отчаянно разревелась.
апартаменты герцога Курляндского
Избавившись от Волынского, Бирон вновь оказался перед вопросом: кого выдвинуть на освободившуюся должность кабинет-министра. Из-за того, что герцог давно тяготился зависимостью в делах от Остермана, выбор кандидата следовало произвести быстрее, пока сам Остерман не предложил бы кандидатуру из удобных ему людей.
Быстро поразмыслив, Бирон сосредоточился на братьях Бестужевых, Михаиле и Алексее; один из них находился сейчас в роли дипломата при Шведском дворе. Другой – при Датском. Но выбор свой он остановил на младшем – Алексее Бестужеве, который более внушал ему преданность. По рекомендации герцога Курляндского тот был незамедлительно произведён в действительные тайные советники и отозван из Дании в Петербург.
Впрочем, после его приезда, Бирон ещё колебался, вводить ли его в Кабинет министров. По слухам, Бестужев пользовался репутацией человека, подобного Волынскому, честолюбивого до крайности. И фаворит проявлял осторожность, боясь повторить прежние ошибки.
Однако, раздумывал он недолго. И в день крестин царевича Иоанна Антоновича, 18 августа, Алексей Бестужев был объявлен новым кабинет-министром.
дом князя С. В. Лопухина
На радостях, по случаю рождения внука, императрица проявила милость и подписала приказы о награждениях новыми чинами некоторых приближенных ко двору вельмож. В числе этих приказов, наконец-то, было удовлетворено прошение князя Лопухина о переводе его в кригскомиссары по морскому ведомству с присвоением чина вице-адмирала, и с правом присутствовать на заседаниях в Адмиралтейской Коллегии.
По случаю такой новости, семейство Лопухиных собралось за обеденным столом. И Наталья Фёдоровна прикидывала, с каким размахом они проведут торжественный приём и кого пригласят.
– Чего тут думать? Черкасских и Головиных! – указывал ей Степан Васильевич.
– И непременно Трубецких, – добавила супруга, – Теперь Никита Юрьевич генеральный прокурор. И ссориться с ним не подобает.
– Хоть я и не люблю Никитку, – признался Степан Васильевич, – Уж больно он скользкий тип. Но пригласить его надо. Тут ты права, Наташа.
– Я всегда права! – гордо подтвердила она, – И ты не раз уже в этом убеждался, Стёпа! Так, что слушай меня.
– Ладно, не больно-то заносись! – осадил её супруг, – Только прежде, чем устраивать приём, надо бы справить мне белый адмиральский кафтан с зелёными обшлагами.
– Справим, как положено! У лучшего портного! – заверила его Наталья Фёдоровна, – Уж, поверь, в этом я толк знаю!
– И обязательно с золотыми пуговицами.
– Правильно, Стёпа! Нечего скупиться!! – кивала она, – И офицерскую перевязь сошьём цвета бирюзы! А у Герхарда закажем тебе лаковую трость с серебряным набалдашником!
Степан Васильевич слушал рассуждения жены, и сердце его переполняла радость.
В столовую вошёл с поклоном слуга:
– Барин, к вам баронесса Микурова пожаловали из Москвы.
Всё семейство всколыхнулось и высыпало в прихожую – встречать гостью.
Степан Васильевич первым вышел навстречу, радушно раскинув руки:
– Василиса Ивановна!! Душенька! Как мы рады! Проходи, располагайся.
– В аккурат к праздничному столу пожаловала! – подтвердила Наталья, целуя Микурову в обе щеки.
– А что нынче за праздник? – удивилась та.
– Государыня-императрица почтила меня своей высочайшей милостью – наградила чином вице-адмирала! – радостно возвестил Лопухин и добавил с гордостью, – Между прочим, с правом присутствовать на заседаниях Адмиралтейской Коллегии. Вот так-то!
– Оставайся погостить на недельку. Мы праздничный приём затеваем.
– Поздравляю, – вздохнула Василиса Ивановна, – Видать, не вовремя я.
– Как же, не вовремя-то?! В самый раз!!
Степан Васильевич лично принял от гостьи салоп:
– Проходи! Отобедай с нами! Выпей за мой новый чин.
– Благодарствую. Да не до праздников мне нынче, Степан, – она удручённо махнула рукой, – Беда у меня.
– Беда? – насторожился князь.
Она закусила краешек платка:
– Василий пропал!
Все разом умолкли, потрясённые новостью.
– Как, пропал, голубушка? – вышла вперёд Наталья Фёдоровна.
И, поддерживая Микурову под руку, осторожно усадила её в кресло.
– Вот так…, – Василиса Ивановна начала тихо всхлипывать, – Из Турции так и не воротился! Уж почти год, как война-то кончилась, а известий о нём никаких нет!
– Как же так? – озадачился Лопухин-старший.
– Я ещё на масленицу запрос в военную Коллегию послала, – сообщила Микурова, – В списках убитых его нет. Среди раненных, что по гарнизонам остались, тоже нет! В числе тех, кто в плен попал к туркам – не значится! Что делать? Ума не приложу. В Москве сидеть, больше сил нет. А в Петербурге, кроме вас, идти больше не к кому.
– Верно. Чай, не чужие, – поддержал её Степан Васильевич.
Наталья Фёдоровна кликнула дочь:
– Настя!! Принеси воды!
Та живо метнулась в столовую к графину, наполнила стакан и дрожащей рукой понесла его Микуровой. Вся семья Лопухиных сгрудилась вокруг несчастной вдовы. А она заливалась горючими слезами, причитая на все лады:
– Сгинул мой Васенька! Кровиночка моя единственная… Ох, не слушал меня! Чуяло моё сердце. Сколько твердила ему, на что тебе сдалась эта служба окаянная? Нет теперь сыночка! Нет моего Васи… И даже могилки не осталось.
Наталья Фёдоровна, поддавшись её причитаниям, тоже начала тихо всхлипывать. Настя зажала ладонью рот, глотая подступающие слёзы. Младшие дети, видя всеобщее горе, притихли и жались друг к другу.
– Ну, хватит выть! – решительно приструнил всех Степан Васильевич, поднимаясь со стула, – Раз в списках погибших нет, нечего раньше времени парня хоронить! Тут не слёзы лить, тут надо дело делать!!
– Чего делать-то, Степан Васильевич?
– Я знаю, что делать! – уверенно заявил он, застёгивая кафтан. И кликнул слугу, – Прошка! Вели карету закладывать!
– Куда ты? – заволновалась Наталья Фёдоровна.
Но он лишь строго взглянул на неё:
– Ждите дома.
дом фельдмаршала Б-Х. Миниха
– Микуров? Василий? Да как же не знать? Один из лучших моих солдат!! – восторженно отозвался Миних, – И, что ты говоришь? Пропал? Быть этого не может!
– Помоги, Христофор Антонович, – взмолился Лопухин, – Утешь несчастную вдову. И меня, старика, заодно. Василий – мой крестник. Потерять его – всё одно, что сына лишиться!
– Значит, говоришь, в списках погибших нет, – рассудительно взялся за дело фельдмаршал, – И среди раненых по лазаретам не числится?
– Вдова Микурова лично запросы в Военную Коллегию посылала.
– А почему вы его среди мёртвых ищете?! – удивился Миних, – Микуров – бравый парень! Я сам его в бою наблюдал ни раз. Пуля его боится, и штык не берёт!! Наверняка, он уже в одном из наших полков на финских границах. Да и где ему ещё быть? Ведь нынче там сосредоточены все основные силы.
– Хорошо бы наверняка знать, – заметил Лопухин, – Уж, не откажи; посодействуй, Христофор Антонович! Узнай, в каком полку нынче наш Василь? Я в долгу не останусь!
Тот одобрительно пожал Лопухину руку:
– Не тревожься, Степан Васильевич, отыщу я твоего крестника! Чай не иголка!
Проводив князя Лопухина, Миних озадачился. Он разом припомнил, что в прошлом году, стоя с армией на Украине, сержанта Микурова послал вместе с поручиком Левицким на поиски шведского шпиона. А руководить отрядом был назначен капитан Кютлер, прибывший из столицы; а значит, человек Бирона или же Остермана. Шпиона Синклера, как известно, поймали и убили; гул от того скандала до сих пор не стихает. А вот Левицкого с Микуровым он с тех пор не видел. Значит, в его распоряжение они не возвращались. Следовательно, должны были остаться в Петербурге. Но по чьему приказу? Кто распорядился его людьми? Хорошо, если они и в правду сейчас в одном из гарнизонов Кронштадта или под Выборгом. А если нет?…
Казармы Измайловского полка
На рассвете, ещё до подъёма Голицын вошёл в казарму понурый, и завалился на кровать прямо в кафтане и в сапогах.
– Эй, Митяй, что такое? Ночь не заладилась? – потянулся Лопухин, – Новая зазноба не порадовала?
– Иди ты к чёрту!
– Стряслось чего?!
Митяй помолчал и вдруг поднялся. Махнул Ивану:
– Лопух, айда, выйдем. Разговор есть.
– Эта история с Волынским не даёт мне покоя, – признался Голицын, когда они с Лопухиным уединились на пустующем военном плацу, – В голове не укладывается! Сделать такую головокружительную карьеру!! Стать первым человеком при дворе! И в один миг так страшно всё окончить… Но больше всего жаль Машу.
– Интересно, что с ней сталось? Ссылка?
Голицын понизил голос, перейдя на шёпот:
– Я сегодня был в кабаке на Троицком острове. И всю ночь играл в карты с одним пьяным офицером, как выяснилось потом – следователем Тайной канцелярии. И скажу тебе вот что – игрой в фараона можно выкупить любые сведения, даже хранящиеся под тайной печатью!
– Да, ну?! И что ты узнал?
– А то, что императрица распорядилась отправить Марию в какой-то дальний Енисейский монастырь. Я даже не слышал о таком!
– Я видел на карте, что Енисей – это такая река далеко в Сибири, – припомнил Лопухин.
– Это ужасно несправедливо! И жестоко – молодую девицу насильно постричь в монашки и схоронить в глухом сибирском ските! Всё одно что каторга!!
– Да…
– Но это ещё не всё, – предупредил Митяй, – Я выведал у этого картёжного неудачника, что отправка в Сибирь будет только после спаса. А пока её содержат в Введенском монастыре.
– Я знаю, где это! – проявил осведомлённость Иван, – Это в Тихвине – по ладожской дороге от столицы двести вёрст, не меньше.
– И вот что я решил. Я хочу помочь Марии избежать сурового наказания.
– Как?
Он помнил его ближе:
– Лопух, у меня есть план. Только сперва скажи – ты со мной?
– Конечно! О чём речь?!
Тихвинский Введенский женский монастырь
– Ну, и захолустье! – усмехнулся Голицын, оглядывая ограду Введенского монастыря.
После шведской войны прошлого века, когда все деревянные постройки монастыря были сожжены, здесь мало, что восстановили. Крытые тёсом две каменные церкви с деревянными крестами, оббитыми жестью, да колокольня. А жилища инокинь выглядели ветхими деревянными постройками. Ограда с фасада сохранилась из кирпича, а задний двор окружал грубо струганный дощатый забор, местами покосившийся.
– Эх, Лопух! Да отсюда сбежать не составит никакого труда.
– Не говори «Гоп», пока не перепрыгнул, – осадил его Ванька, осторожно оглядываясь по сторонам, – Наверняка, охрана где-то есть.
Голицын сквозь щель в заборе внимательно осмотрел двор:
– Да нет никого! Вон, в сарае одна лошадь с подводой!
– А там что? – Лопухин кивнул в сторону каменной пристройки с длинной железной трубой и потянул носом, – Пахнет вкусно.
– Похоже на пекарню. Видимо, христовы невесты сами себе хлеб пекут.
– Ты уверен, что Марию здесь держат?! Может, набрехал тебе спьяну следователь?
– Почему?
– Да не похоже, чтоб тут ссыльная находилась. Больно тихо всё. И где конвой?
– Видишь – нет никого!
– Э, нет, брат! Так не бывает! Видать, по деревенским избам квартируются, – предположил Лопухин, – Я слышал, мужчинам на территории женского монастыря находиться строго запрещено.
– Так это нам даже на руку! – обрадовался Митяй, – В случае чего, они не скоро сюда пожалуют!
– Надо бы сперва выяснить всё хорошенько.
– Вот ещё! Времени нет! – и Голицын вытряхнул из мешка монашеское платье, – Помоги-ка мне облачиться в эту хламиду.
– Ну? Как я тебе?
– Хороша, краля! – восхитился Иван.
– Сойду за девицу?
– А то! Вот только мантия у тебя чистая для паломницы. Испачкаться не мешало бы. А то не поверят, что странничаешь по свету.
– Ладно, – согласился Голицын, – Так и быть, поваляюсь в пыли на обочине.
Лопухин услужливо подхватил его под руку:
– А, хочешь, я тебя в лужу уроню?
– Нет! – смеясь, отбился Митяй, – Ступай в лес.
– Чего мне там делать?
– Оставь лошадей. А сам спускайся к реке. Найми в деревне лодку и жди.
– Долго ждать-то?
– Это уж как получится.
Иван хлопнул на щеке комара:
– Ох, и много же тут этих тварей! До утра сожрут!
– Не дрейфь! До рассвета управимся.
На требовательный стук Голицына в ворота монастырского подворья, калитку отворила пожилая монашка. Окинула строгим взглядом путницу и недружелюбно бросила:
– Чего тебе?
– Спаси тебя бог, сестрица, – ласково отозвался в ответ Митяй, тяжело опираясь на кривую палку, подобранную в лесу, чтоб придать образу странницы дополнительный колорит.
– И тебя храни Пресвятая Богородица, – перекрестила её монашка, – Кто такая будешь?
– Сестра Дарья, – назвался Голицын, – Иду по святым местам. Притомилась. Не пустишь на постой, сестрица?
– Нет у нас в обители места для паломников, – отрезала та, – Ступай себе с Богом.
– Всего на одну ночь! – взмолился он, – Я не потесню вас! Прилягу и в сенцах на полу.
– Ночи тёплые. В лесу переночуешь, – нелюбезно сообщила она, намереваясь захлопнуть калитку.
– Эх, – вздохнул Митяй, – А матушка-игуменья говорила, что в Введенской обители сёстры все милосердны, паче остальных. Да, видать, много воды с тех пор утекло. Так и скажу ей.
– Ты про кого это сейчас? – вдруг проявила интерес монашка.
– Про игуменью Новодевичьего московского монастыря.
– Матушку Анастасию?! – у той подкосились колени, – Так ты, что же? Из Москвы?!
– Была недавно.
– А теперь?
– А теперь в Новгород иду. Ну, да ладно. Прощай, – и Митяй перекрестил её, – Господь с тобой, сестра. Будьте все здравы. Храни вас бог.