– …и вы полагаете, что они несопоставимы.
– Конечно нет. Женатые люди не могут расстаться – им надлежит вместе вести хозяйство. Танцоры же стоят друг против друга в большой зале всего лишь полчаса.
– Таково ваше понятье о браке и танцах. В подобном свете, разумеется, подобье меж ними невелико; но, мнится мне, я могу представить их вам с точки зрения сходства. Вы согласитесь, что в том и другом мужчина располагает преимуществом выбора, а женщина – лишь правом на отказ; то и другое есть уговор мужчины и женщины, заключенный ко благу обоих; и, заключив сей договор, они принадлежат лишь друг другу до минуты его расторженья; долг обоих – постараться не дать другому причины сожалеть о том, что он или она не заключили договор с иным лицом; и в интересах обоих не дозволять воображенью своему грезить о достоинствах соседей или о том, что им лучше было бы связаться с кем-либо иным. С сим вы согласитесь?
– Да, конечно, если представлять их таким манером, выходит очень убедительно; и все же они совершенно различны. Я не могу смотреть на них в одном свете и считать, будто им подобают одинаковые обязательства.
– Бесспорно, в одном отношении различье имеется. В супружестве мужчине надлежит содержать женщину, а той – обустраивать дом для мужчины; он запасается, она расточает улыбки. В танцах же обязательства противоположны: от него ожидается приятство и учтивость, она же поставляет веер и лавандовую воду. Вот, по видимости, различье обязательств, кое смущает вас и понуждает счесть условья того и другого несравнимыми.
– Нет, об этом я вообще-то не подумала.
– В таком случае я решительно озадачен. Впрочем, кое-что я должен отметить. Меня весьма тревожит такое ваше отношенье. Вы вовсе отметаете сходство обязательств; надлежит ли мне из сего заключить, что представленья ваши о долге танца не столь строги, сколь сие желанно партнеру? Нет ли у меня резонов страшиться, что джентльмен, кой недавно с вами разговаривал, вернется или же любой иной джентльмен обратится к вам – и ничто не помешает вам беседовать с ними сколь угодно долго?
– Господин Торп – столь близкий друг моего брата, что я вынуждена буду говорить с ним, если он ко мне обратится; но помимо него в сей зале едва ли найдется трое молодых людей, с коими я знакома.
– И сие – единственная мне порука! Увы мне, увы!
– Сие, мне представляется, наилучшая порука; если я никого не знаю, говорить с ними мне невозможно; а кроме того, я не хочу ни с кем разговаривать.
– Вот теперь порука достойна; засим я храбро продолжу. Полагаете ли вы Бат столь же приятным, сколь сие было, когда я имел честь осведомиться об этом в прошлый раз?
– Да, весьма – даже еще лучше.
– Еще лучше! Остерегайтесь, или же вы позабудете в должный час от него устать. От него полагается уставать через полтора месяца.
– Вряд ли я устану от него, даже если пробуду здесь полгода.
– В сравненьи с Лондоном Бат лишен разнообразья, и всякий обнаруживает сие ежегодно. «Не спорю, первые полтора месяца Бат довольно мил; но затем это наиутомительнейшее место в мире». О сем поведают вам персоны всевозможных качеств, что регулярно приезжают каждой зимою, растягивают свои полтора месяца до двух с половиною или же трех, а затем отбывают, ибо не могут себе позволить задержаться.
– Ну, пускай остальные судят, как им хочется; те, кто ездит в Лондон, могут Батом пренебрегать. Однако я, кто живет в тихой провинциальной деревушке, не в силах обнаружить здесь большего единообразья, нежели у себя дома; ибо здесь целый день имеется множество забав, множество достопримечательностей и занятий, коих мне не познать там.
– Вы не любите провинцию.
– Напротив, люблю. Я прожила там всю жизнь и всегда была очень счастлива. Но провинциальная жизнь, конечно, гораздо однообразнее, чем здесь. В провинции все дни похожи друг на друга.
– Однако в провинции вы проводите время гораздо разумнее.
– Разве?
– Разве нет?
– Мне кажется, нет особой разницы.
– Здесь вы целый день ищете одних лишь забав.
– И дома тоже – просто дома я их реже нахожу. Я гуляю здесь, и там я тоже гуляю; но здесь на каждой улице множество людей, а там я могу навестить лишь госпожу Аллен.
Сие позабавило г-на Тилни чрезвычайно.
– Навестить лишь госпожу Аллен! – повторил он. – Сие – само олицетворенье умственной нищеты! Однако ныне, погрузившись в эту бездну вновь, вы найдете, о чем поговорить. Вы сможете говорить о Бате и о том, чем тут занимались.
– О да! Теперь у меня не будет недостатка в предметах для беседы с госпожою Аллен или с кем угодно. Честное слово, мне кажется, возвратившись домой, я только и буду разговаривать о Бате – мне очень здесь нравится. Вот если бы приехали папа, мама и все прочие – вот это было бы беспредельное счастье! Как восхитительно, что прибыл Джеймс (это мой старший брат) – да еще выяснилось, что семейство, с коим мы сблизились, – давно уже его близкие друзья. Ах! Кто может устать от Бата?
– Тот, кто привносит в него столь свежие чувства, – разумеется, не может. Однако папа, и мама, и братья, и близкие друзья в Бате, как правило, забываются – и искреннее наслажденье балами, развлеченьями и повседневностью ускользают вместе с ними.
Сим их беседа завершилась, ибо танец слишком назойливо потребовал безраздельного их вниманья.
Вскоре, пройдя меж прочих пар, Кэтрин узрела, что ее пристально разглядывает некий джентльмен, стоявший среди зрителей за спиною ее партнера. То был весьма красивый человек властной наружности, кой миновал уже расцвет, однако не лишился жизнелюбия; Кэтрин увидела, как, не сводя с нее глаз, незнакомец непринужденным шепотом обратился к г-ну Тилни. Сконфузившись от его вниманья, краснея в страхе, что таковое привлечено неким беспорядком в ее облике, она отвернулась. Незнакомец тем временем отошел, а партнер ее, приблизившись, молвил:
– Я вижу, вы догадались, о чем меня только что спрашивали. Сей джентльмен знает ваше имя, и вы располагаете правом знать его. Это генерал Тилни, мой отец.
– А! – только и ответила Кэтрин, однако сие «А!» выразило все потребное: вниманье к словам г-на Тилни и совершеннейшее доверье их правдивости. С искренним интересом и глубочайшим восхищеньем глаза ее следовали за генералом, пробиравшимся сквозь толпу; «Какое красивое семейство!» – таково было тайное сужденье Кэтрин.
До завершенья вечера беседа с юной г-жою Тилни подарила юной деве новый источник блаженства. С самого прибытья в Бат она ни разу не гуляла за городом. Юная г-жа Тилни, коей были знакомы все общеизвестные окрестности, говорила о них так, что Кэтрин отчаянно возжелалось тоже их узреть; и на ее опасенье, что, вероятно, ей никто не захочет составить общество, брат и сестра предложили как-нибудь утром прогуляться вместе.
– Я бы хотела этого больше всего на свете! – вскричала Кэтрин. – Не станемте откладывать – пойдемте завтра.
О сем они охотно условились с единственной оговоркою юной г-жи Тилни – если не будет дождя, в чем Кэтрин была уверена. В двенадцать часов они зайдут за нею на Палтни-стрит.
– Так не забудьте – в двенадцать, – такова была прощальная реплика, коей Кэтрин одарила новую подругу.
Другую подругу, давнее и ближе, Изабеллу, чьей верностью и достоинствами Кэтрин наслаждалась две недели, последняя едва ли видела в тот вечер. И все же, невзирая на стремленье поведать Изабелле о своем счастии, Кэтрин жизнерадостно подчинилась желанью г-на Аллена, кой увез дам довольно рано, и сердце ее танцевало в груди, как сама она танцевала в портшезе всю дорогу до дома.
Глава XI
Следующий день явил крайне сдержанное утро; солнце пыталось выглянуть лишь изредка, и из сего Кэтрин извлекла наиблагоприятнейшие своим желаньям предвестья. В самом начале года ясные утра чаще всего оборачиваются дождем, полагала она, однако пасмурные обещают проясненье с наступлением дня. За подтвержденьем надежд она обратилась к г-ну Аллену, однако тот, лишенный привычного климата и барометра, отказался наверняка пророчить ясный день. Кэтрин устремилась к г-же Аллен, и мненье той оказалось определеннее. Она ни на миг не сомневалась, что день будет замечательный, если только разойдутся облака и выглянет солнышко.
Около одиннадцати, впрочем, бдительный взор Кэтрин привлекли редкие пятнышки мороси на окнах.
– Ох, батюшки, похоже, и впрямь будет дождь, – весьма унылым манером высказалась юная дева.
– Я так и думала, – произнесла г-жа Аллен.
– Не будет мне сегодня прогулок, – вздохнула Кэтрин. – Но, может, сильно не польет или распогодится до двенадцати.
– Может быть, но тогда, моя дорогая, будет ужас как слякотно.
– Ой, это ничего; слякоть я переживу.
– Да, – крайне безмятежно отвечала подруга. – Я знаю, что слякоть ты переживешь.
После краткой паузы.
– Дождь все сильнее! – сказала Кэтрин, глядя в окно.
– И в самом деле. Если так и пойдет, на улице будет очень мокро.
– Там уже четыре зонтика. Ненавижу зонтики!
– Они очень неудобные. Я предпочитаю, чуть что, сразу сесть в портшез.
– Такое прекрасное было утро! Я ни на миг не усомнилась, что будет сухо!
– И никто бы не усомнился. Если дождь зарядит на все утро, в бювете будет очень мало народу. Надеюсь, г-н Аллен наденет пальто; правда, он, наверное, пальто не наденет, он на что угодно готов, только бы не надевать пальто; странно, отчего он не любит пальто, – оно же, вероятно, такое уютное.
Дождь не утихал – частый, но не сильный. Каждые пять минут Кэтрин подходила к часам, всякий раз угрожая, что, продлись дождь еще пять минут, она сочтет дело решительно безнадежным. Пробило двенадцать, а дождь не прекращался.
– Ты не сможешь поехать, моя дорогая.
– Я еще не вовсе отчаялась. Я буду надеяться до четверти первого. Как раз подходящее время, чтобы прояснилось; сейчас мне чудится, будто облака чуточку расходятся. Ну вот, уже двадцать минут первого – теперь я оставлю надежду. Ах! У нас тут погода в точности как в Удольфо – или хотя бы в Тоскане и на юге Франции – в ту ночь, когда скончался бедный Сен-Обер![25] – прекрасная погода!
В половине первого, когда сторожкое вниманье Кэтрин к погоде померкло и юной деве не приходилось более рассчитывать ни на какие преимущества, из улучшения таковой проистекающие, небо по доброй воле начало проясняться. Блеск солнечного луча застал Кэтрин врасплох; она заозиралась; облака расступались, и она тотчас вернулась к окну, дабы наблюдать и подгонять счастливую перемену. Спустя десять минут стало очевидно, что грядет ясный день; подтвердилось мненье г-жи Аллен, коя «с самого начала полагала, что прояснится». Впрочем, еще неизвестно было, надлежит ли Кэтрин ожидать друзей, не пересилил ли дождь решимости юной г-жи Тилни.
Слякоть не дозволила г-же Аллен сопроводить мужа в бювет; супруг ее отправился один, и едва Кэтрин взглядом проводила его по улице, вниманье ее привлечено было теми же двумя открытыми экипажами с теми же тремя седоками, кои столь неожиданно явились ей недавно поутру.
– Изабелла, мой брат и господин Торп, честное слово! Должно быть, они прибыли за мною – но я не поеду; в самом деле, я не могу поехать – еще может прийти юная госпожа Тилни.
С сим г-жа Аллен согласилась. Вскоре к ним присоединился Джон Торп – голос его составил им общество даже ранее, ибо г-н Торп еще с лестницы велел госпоже Морлэнд поторапливаться.
– Поспешите! Поспешите! – распахивая дверь. – Надевайте шляпку сей момент – нельзя терять ни минуты, мы едем в Бристоль. Как делишки, госпожа Аллен?
– В Бристоль! Это ведь ужасно далеко? Но, впрочем, я не могу отправиться с вами, ибо уже дала слово; я с минуты на минуту ожидаю друзей.
Сей резон, разумеется, был рьяно отброшен, ибо резоном вовсе не являлся; в поддержку г-на Торпа призвана была г-жа Аллен, и двое других посетителей также вошли, дабы оказать содействие.
– Бесценнейшая моя Кэтрин, ужели не восхитительно? Мы божественно прокатимся. За сей план тебе надлежит благодарить меня и твоего брата; нас обоих осенило за завтраком – едва ли не в единый миг, клянусь тебе; мы бы отбыли два часа назад, не будь этого противного дождя. Но сие не важно, солнце еще высоко, и мы восхитительно развлечемся. Ах! Я в таком экстазе – только подумать, нас ждет покой и свежий воздух! Насколько сие приятнее похода в «Нижние залы». Мы поедем прямиком в Клифтон и там отобедаем; а сразу после обеда, если времени хватит, направимся в Кингзуэстон.
– Вряд ли мы все успеем, – заметил Морлэнд.
– Да вы просто брюзга! – вскричал Торп. – Мы успеем в десять раз больше. Кингзуэстон! Да-с, и еще замок Блэйз, и вообще все на свете; но сестра ваша заявляет нам, что не поедет.
– Замок Блэйз! – вскричала Кэтрин. – Что это?
– Роскошнейший замок в Англии – чтоб его увидеть, и полусотню миль проехать не жалко.
– Это что, взаправду замок, старый замок?
– Старейший в королевстве.
– Такой, как в книжках?
– В точности – до мелочей.
– Ну в самом деле – в нем есть башни, есть галереи?
– Да целые дюжины.
– В таком случае я хотела бы увидеть его; но я не могу – я не могу поехать.
– Не можешь поехать! Возлюбленное созданье, о чем ты говоришь?
– Я не могу поехать, потому что… – и она опустила глаза, страшась улыбки Изабеллы, – я жду юную госпожу Тилни и ее брата, мы уговорились прогуляться за городом. Они обещали прийти в двенадцать, только был дождь; однако теперь прояснилось, и, я думаю, они вот-вот придут.
– Ничего они не придут! – вскричал Торп. – Когда мы сворачивали на Броуд-стрит, я их видел – у братца ведь фаэтон с гнедыми?
– Я даже и не знаю.
– А я знаю – у него фаэтон с гнедыми; я его видел. Вы же о том человеке говорите, с кем плясали вчера?
– Да.
– Точно, я видел его, он как раз свернул на Лэнсдаун-роуд, вез благородного вида девицу.
– В самом деле?
– Да клянусь; тотчас его узнал, и у него, похоже, добрые животины.
– Как странно! Вероятно, они решили, что для прогулки чересчур слякотно.
– Вполне могли, ибо я в жизни такой слякоти не видал. Гулять! Да тут гулять возможно не более, чем летать! За всю зиму такой слякоти не бывало – куда ни глянь, грязи по щиколотку.
Изабелла сие подтвердила:
– Драгоценнейшая моя Кэтрин, ты даже вообразить не можешь, как грязно; пойдем, ты должна поехать с нами; теперь-то ты не можешь отказаться.
– Я бы с радостью посмотрела замок; только можно мы его осмотрим целиком? Каждую лестницу, каждый апартамент?
– Да-да, каждый уголок и закуток.
– Но что, если они выехали всего на час, пока не станет суше, и вскоре придут?
– Вы ничем не рискуете, не тревожьтесь: я слыхал, как Тилни окликнул человека, что верхом проезжал мимо, и сказал, что они направляются аж в Уик-Рокс.
– Тогда я поеду. Мне поехать, госпожа Аллен?
– Поступай, как тебе приятнее, моя дорогая.
– Госпожа Аллен, уговорите ее! – хором возопили все.
Г-жа Аллен не осталась глуха.
– Что ж, дорогая моя, – молвила она, – тебе, по видимости, следует поехать.
И через две минуты они отбыли.
Чувства Кэтрин, коя забиралась в экипаж, пребывали охвачены крайней нерешительностью и разрывались меж сожаленьем об утрате одного великого удовольствия и надеждой на скорое обретенье другого, почти равного первому, хоть и лишенного подобья. Она не могла отмахнуться от мысли, что брат и сестра Тилни поступили с нею не слишком любезно, столь охотно отказавшись от уговора и не прислав записки с извиненьями. Со времени, когда они условились отправиться на прогулку, миновал всего час; и невзирая на все, что Кэтрин в протяженьи сего часа выслушала касательно непомерной грязи, собственные наблюденья подсказывали ей, что можно было бы прогуляться без особых затруднений. Весьма болезненно было сознавать, что Тилни ею пренебрегли. С другой же стороны, восторг, даруемый исследованьем замка, подобного Удольфо, каким фантазия уже нарисовала ей замок Блэйз, явился превосходным балансом, кой утешил бы ее почти в любом горе.
Они резво промчались по Палтни-стрит, а затем по Лора-плейс, не обменявшись почти ни словом. Торп беседовал с жеребцом, а Кэтрин размышляла поочередно о нарушенных обещаньях и разрушенных арках, фаэтонах и фальшивых панно, Тилни и тайных ходах. При подъезде к Арджайл-билдингз, однако, голос спутника понудил ее очнуться: